Кейт Мортон - Когда рассеется туман
— Я предпочитаю слова, — холодно сказала Ханна. Она развернула сверток с крошечными солдатиками и покачала их на ладони. — Они меня лучше слушаются.
— Робби тоже пишет, — сказал Дэвид. — И здорово пишет, между прочим. Он поэт. Несколько его стихов напечатали в этом году в школьной газете. — Он поднял повыше стеклянный шар, по ковру разлетелись радужные блики. — Как там то, которое мне больше всех нравится? Про разрушенный замок?
Скрипнула дверь, заглушив ответ Робби, появился Альфред с подносом, полным пряничных человечков, засахаренных фруктов и набитых орехами картонных рогов изобилия.
— Простите, мисс, — сказал он, ставя поднос на стол для напитков. — Это от миссис Таунсенд, на елку.
— Как замечательно! — воскликнула Эммелин, бросая играть и подскакивая к столу, чтобы схватить человечка.
Как только она отвернулась, Альфред украдкой посмотрел на галерею и поймал мой любопытный взгляд. Когда Хартфорды занялись елкой, он незаметно прошел вдоль стены и поднялся ко мне.
— Как продвигается работа? — прошептал он, высовывая голову из люка.
— Хорошо, — шепнула я в ответ. Собственный голос показался мне каким-то странным — так давно я его не слышала. Потом виновато поглядела на книгу, зажатую в руке, и на пустое место на полке — всего девять книг протерто.
Альфред проследил за моим взглядом и поднял брови.
— Похоже, я вовремя. Помогу тебе.
— А если мистер Гамильтон…
— Он не хватится меня еще полчаса или около того, — Альфред улыбнулся и показал на дальний конец полки. — Я начну отсюда, и мы встретимся посередине.
Я кивнула, чувствуя смущение и благодарность.
Альфред вынул из кармана куртки тряпку, уселся на пол в другом конце галереи и снял с полки книгу. Я следила, как он сосредоточенно вертит ее, обтирая со всех сторон, ставит на полку и берет следующую. Он сидел, скрестив ноги, поглощенный работой, и напоминал мне ребенка, который чудесным образом превратился во взрослого: русая шевелюра, обычно аккуратно причесанная, растрепалась, и челка качалась в такт движениям рук.
Альфред поднял голову и встретился со мной глазами. Я отвернулась — от его взгляда по всему телу побежали мурашки. Щеки вспыхнули. Неужели он понял, что я его разглядывала? Интересно, он на меня еще смотрит? Я не решалась проверить, чтобы он не подумал чего-нибудь такого. Или не смотрит? Кожу покалывало от воображаемого взгляда.
Так было уже несколько дней. Между нами встало что-то, чему я не могла найти названия. Легкость в отношениях, которую я начала было испытывать, исчезла, сменилась неловкостью, непониманием. Я гадала, не в истории ли с пером все дело. Вдруг он видел, как я глазела на него в деревне? Или еще хуже — выяснил, что это я проболталась обо всем мистеру Гамильтону и остальным.
Я начала еще усердней тереть очередную книгу, нарочито глядя в другую сторону — вниз, сквозь перила. Возможно, если я не буду обращать на Альфреда внимания, неловкость пройдет так же быстро, как и время.
Вернувшись к наблюдению за Хартфордами, я почувствовала себя растерянным зрителем, который умудрился заснуть во время представления, а проснувшись, обнаружил, что декорации сменились и действие ушло далеко вперед. Я попыталась сосредоточиться на голосах, легко пронзавших прозрачный свет зимнего солнца, странных и незнакомых после перерыва.
Начался третий акт, Эммелин демонстрировала Робби сладости миссис Таунсенд, а старшие брат с сестрой обсуждали войну.
Ханна оторопело глядела на Дэвида из-за серебряной звезды, которую она пыталась приладить на елку.
— И когда ты уходишь?
— В начале будущего года, — с горящими от возбуждения щеками ответил Дэвид.
— Но когда же ты… Давно ты?..
Он пожал плечами.
— Я думал об этом долгие годы. Ты же знаешь, как я люблю приключения.
Ханна глядела на брата. Появление Робби Хантера и невозможность заняться Игрой выбили ее из колеи, но это новое предательство не шло ни в какое сравнение с предыдущим.
— А Па знает? — ледяным голосом осведомилась она.
— Пока нет.
— Он тебя не отпустит, — уверенно и с видимым облегчением сказала Ханна.
— Не сможет, — уверил ее Дэвид. — Он ни о чем не узнает, пока я в целости и сохранности не окажусь на французской земле.
— А если узнает?
— Не узнает. Потому что никто ему не скажет, — выразительно глядя на сестру, ответил Дэвид. — В любом случае, пусть спорит, сколько угодно — меня он все равно не остановит. Я ему не позволю. Не хочу упустить свой шанс только потому, что он упустил свой. Я сам себе хозяин, и Па пора бы это понять. Только потому что он ведет жалкую жизнь…
— Дэвид! — резко сказала Ханна.
— Но это же правда. Даже если ты этого не замечаешь. Он всю жизнь просидел под каблуком у бабушки — женился на женщине, которая терпеть его не могла, провалил все дела, за которые брался…
— Дэвид!!!
Я почти физически ощутила негодование Ханны. Она глянула на Эммелин, чтобы удостовериться, что та ничего не слышит.
— Как тебе не стыдно! Никакого уважения! Дэвид перехватил ее взгляд и понизил голос.
— Я не позволю ему портить мою жизнь только потому, что он испортил свою. Он просто жалок.
— Вы о чем говорите? — вклинилась в разговор Эммелин. Она нахмурилась, сжав в кулаке засахаренный орех. — Вы что, ругаетесь?
— Конечно, нет, — ответил Дэвид, выдавив улыбку в ответ на сердитый взгляд Ханны. — Я просто рассказывал Ханне, что собираюсь во Францию. На войну.
— Как интересно! — воскликнула Эммелин. — А Робби тоже собирается?
Робби кивнул.
— Можно было сразу догадаться, — фыркнула Ханна.
Дэвид не обратил на нее внимания.
— Кто-то же должен присмотреть за этим парнем, — улыбнулся он, глядя на Робби. — И вообще — не ему одному все интересное.
Я прочла в его взгляде что-то такое… Восхищение? Обожание?
Ханна заметила то же самое. Сжала губы. Теперь она знала, кто виноват в предательстве брата.
— Робби идет на войну, чтобы слинять от своего старика, — сказал Дэвид.
— А почему? — возбужденно спросила Эммелин. — Что он наделал?
— Это долгая и грустная история, — пожал плечами Робби.
— Ну хоть намекните! — просила Эммелин. — Пожалуйста! — Она широко раскрыла глаза. — Знаю! Он грозится лишить вас наследства!
Робби сухо, безрадостно рассмеялся.
— Да нет. — Он покатал в пальцах стеклянную сосульку. — Как раз наоборот.
— Он грозится оставить вам наследство? — нахмурилась Эммелин.
— Он хочет, чтобы мы изображали счастливое семейство.
— А вы не желаете быть счастливым? — холодно поинтересовалась Ханна.
— Я не желаю быть семейством, — ответил Робби. — Мне и одному неплохо.
Эммелин еще шире раскрыла глаза.
— А я бы ни за что не согласилась жить одна — без Ханны, без Дэвида. И без Па, конечно.
— Тебе этого не понять, — сказал Робби. — Твои родные не делали тебе зла.
— А ваши? — спросила Ханна.
Наступила тишина. Все, включая меня, уставились на Робби.
Я затаила дыхание. Я ведь уже слышала историю нашего гостя. В ночь его неожиданного приезда в Ривертон, пока мистер Гамильтон и миссис Таунсенд хлопотали насчет ужина и спальни, Нэнси наклонилась к моему уху и поделилась всем, что знала сама.
Робби — сын недавно титулованного лорда Гастинга Хантера, который прославился изобретением нового вида стекла — его можно было обжигать в печи. Лорд купил большое имение под Кембриджем, выделил одну из комнат для своих экспериментов и зажил жизнью сельского помещика, вместе с женой. А этот мальчик, по словам Нэнси, появился на свет в результате интрижки Хантера с горничной. Молодой испанкой, ни слова не знавшей по-английски. Девушка быстро надоела лорду, но он согласился содержать ее и ребенка и даже оплатить обучение мальчика в обмен на молчание. Молчание ее и довело: говорят, она наложила на себя руки.
Как не стыдно, повторяла, покачивая головой, Нэнси, так обращаться с горничной, оставлять ребенка без отца? Неудивительно, что им все сочувствуют. И все-таки, многозначительно глядя на меня, говорила она, ее светлость вовсе не в восторге от такого гостя. Не нашего он поля ягода.
Понять ее было несложно: есть титулы и титулы — одни передаются от поколения к поколению, другие сверкают, что твой новый автомобиль. Робби, сын (неважно, законный или нет) новоявленного лорда Хантера, был недостаточно хорош для Хартфордов, а значит, и для нас.
— Ну расскажите! — просила Эммелин. — Чем вас обидел ваш папа?
— Что еще за допрос? — улыбаясь, перебил ее Дэвид и повернулся к Робби: — Извини, Хантер. Эта парочка на редкость любопытна. Им общения не хватает.
Эммелин с улыбкой кинула в него ворохом бумаги. Бумага не долетела и свалилась в кучу других оберток, разбросанных под елкой.
