Алина Знаменская - Дочки-матери
Продравшись через баррикады баулов, корзинок, столкнувшись со знакомой мороженщицей, Юля перешла в следующий вагон. С облегчением вздохнула. Здесь публика ехала поинтеллигентней. На ее призывы откликались, газеты стали брать. Когда дошла до конца вагона, ранец заметно полегчал. Следующий вагон оказался, наверное, самым теплым в электричке. Юля здесь задержалась, отогревая озябшие ноги. Она обстоятельно пересказала содержание нескольких скандальных статей из “Комсомолки”, присела к какой-то бабульке, подбирая той газету с рецептами. Согрелась. Вагон был плотно утрамбован — сидели по трое, и потому ей сразу в глаза бросилось, что на одной лавке кто-то бесцеремонно разлегся. Самое главное — народ на это реагировал спокойно. Ну лежит и лежит. Бомжи тоже люди. Юля аккуратно обошла накрытого фуфайкой спящего, и уже на выходе ее словно прострелило. Она остановилась, не выходя в тамбур, и оглянулась. Из-под фуфайки торчали знакомые перетянутые скотчем кроссовки. Она вернулась и остановилась возле спящего. Теперь ей было ясно, что под фуфайкой мог разместиться только ребенок. Из-под нее, кроме кроссовок, не было видно ничего.
Она потрогала фуфайку, на постороннее вторжение оттуда недовольно дернулись.
— Саша, — позвала она. Тело под фуфайкой замерло.
— Саша, я тебя узнала, вылазь.
Пассажиры с любопытством наблюдали за происходящим.
Мальчишка сел и вытаращил на нее сонные глаза.
— Чё я сделал? — с ходу заканючил он. — Ну чё я сделал… Я вас не знаю, тетенька. Чё вы пристали ко мне?
— Я знаю, что ты из интерната сбежал, — продолжала Юля. — Я ездила туда.
Сашка вскочил, но Юля загородила ему дорогу.
— Чё вам надо?! Я к вам больше не хожу, отстаньте от меня!
— Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.
В это время пассажиры, сидевшие напротив Сашки, стали подниматься и отодвинули Юлю. Пацан изловчился и юркнул вслед за ними в проход.
— Да подожди! — заорала вслед ему Юля. — Я тебе ничего плохого не сделаю!
Но он, не слушая ее, несся по проходу через вагон.
— Стой! — заорала Юля и ринулась следом. — Стой, тебе говорят!
Мальчишка скользнул в следующий вагон, но увидел в конце его контролеров в форме. Как загнанный зверек, он затравленным взглядом озирался: сзади через тамбур продирается Юля, вперед тоже нельзя. Он метнулся к закрывающейся двери вагона, остановил ее ногой, протиснулся и выпрыгнул уже на ходу электрички. Юля огляделась, увидела стоп-кран, повисла на нем, чертыхаясь и злясь.
— Женщина, что вы делаете? — По проходу в ее сторону несся контролер.
Поезд дернулся, двери со вздохом открылись. Юля выпрыгнула в траву. Упала, больно ударилась. Электричка зашипела и поехала. Вокруг был незнакомый пустынный полустанок — трава, камыши, высокие старые тополя, тропинка, уходящая в лес.
— Саша! — заорала она. — Морев! Выйди, пожалуйста, мне сказать тебе что-то нужно!
В ответ только шум камышей и крик одинокой птицы. Юля поднялась, потирая ушибленную ногу. В душе она ругала беглеца всеми пришедшими на ум ругательствами. Ругала и себя, потому что последнее время только и делала, что лезла не в свое дело.
— Я знаю, что ты где-то здесь и прячешься, — равнодушным тоном сообщила она. — А у меня для тебя письмо.
Она помолчала.
Камыши впереди зашевелились, там зашуршало, и наконец показалась белобрысая макушка Сашки Морева.
— Покажите! — потребовал беглец.
— Что же ты думаешь, я его с собой везде таскаю? Дома оно.
— Ага! Так я и поверил. Я с вами домой поеду, а там — менты. И — ага. Врете вы все.
Юля устало опустилась на насыпь. На ноге, пожалуй, будет здоровенный синяк.
— Дело твое. Только брата твоего я нашла. В госпитале он. В Самаре.
Сашка с некоторой опаской приблизился к ней. Глаза его, не умеющие прятать эмоции, наполнились надеждой, ожиданием, страхом, радостью, горем… Всем одновременно. Только камень может выдержать такой взгляд.
— Ты можешь со мной не ходить, — отвернулась она. — Только брат твой мне не поверил. Сказал — пока тебя своими глазами не увидит, никому не поверит, что у него имеется единоутробный брат Сашка.
Сашка прикусил губу и опустил глаза. В поле его зрения попались драные штаны и кроссовки, замотанные скотчем. Юле подумалось, что кроссовки скорее всего надеты на босу ногу.
— Если хочешь, поехали со мной, — предложила Юля. — Дома вымоешься, переоденешься во что-нибудь, и я тебя отвезу. Но учти: мне это не надо. И зачем я это делаю, пока еще не поняла. Сделай так, чтобы я не пожалела о содеянном.
Юля шагала по насыпи не оглядываясь, слыша, что Сашка шаг в шаг следует за ней.
— Для начала: слушаться меня беспрекословно. Понял?
Она оглянулась. Сашка кивнул.
— Ну как мы теперь домой доберемся? — заворчала Юля. — Обратная электричка только через час.
— А мы к машинисту попросимся, на почтово-багажный! — почти весело предложил он. — Пойдемте со мной, я знаю дорогу.
И они зашагали по насыпи в направлении паровозных гудков.
Лера на кухне готовилась к зачету по английскому. Темы она уже повторила, осталось вызубрить новые слова. Если поторопиться, до трех часов она успеет. Англичанка будет ждать их ровно в три, времени осталось в обрез. Обычно в таких случаях Лера совмещала обед с зубрежкой. Она хрустела гренками и повторяла глаголы. Услышав звук поворачиваемого в замке ключа, Лерка отвлекаться не стала, продолжая зубрить.
— Лерка! Иди сюда! — раздалось из прихожей. Ага. Дорогой папаня заявился, не сильно трезвый.
— Некогда мне, — подала голос Лерка и уставилась в словарь.
И как это люди по три языка изучают одновременно? Тут один-то требует нечеловеческих усилий!
— Иди, сказал! — орал отец из прихожей.
— Достал…
Лерка поднялась и поплелась на зов родителя.
Он стоял посреди прихожей с охапкой подмороженных хризантем. Листья в большинстве своем повяли, прихваченные морозцем, а цветы еще бодрились — торчали белыми иголками. Рожнов стоял в по уши грязных ботинках.
— Найди банку какую-нибудь! — деловито приказал он.
Прихожая уже успела наполниться перегаром. Лера поморщилась.
— Некогда мне, — сообщила она. — Я на зачет убегаю.
— Банку, сказал, найди! — выходил из себя Рожнов. — Воды туда налей!
— Ты что, дачу чью-нибудь ограбил? — Лерка вернулась на кухню и уселась на корточки перед шкафом. — По какому поводу цветы?
— Сегодня восемнадцать лет, как мы с твоей матерью познакомились. Вот сюрприз ей будет.
— Лучше бы ты к этой дате пить бросил. — Лерка освободила посудный шкаф, но банки не нашла. — Или денег бы заработал. Она опять у тети Лены занимала.
— Еще ты меня будешь учить! — взвился Рожнов. — Яйца курицу!
Он уже топал в грязных ботинках на кухню, оставляя на линолеуме ошметки мокрой глины.
— Почему бардак на кухне? — вопил он, отодвигая Лерку от шкафа.
— Банку тебе ищу, не видишь, что ли? — взвизгнула она в ответ и вскочила. — Куда в обуви топаешь? Совсем, что ли? Я только что полы помыла!
— Еще вымоешь, — буркнул Рожнов, выхватывая из кучи посуды кастрюлю. — Все равно целыми днями лодыря гоняешь.
— Я гоняю? — взвилась Лерка. — Я учусь, к твоему сведению! Это ты гоняешь лодыря! Целыми днями перед телевизором лежишь! Мама одна с работы на работу бегает.
— Поговори мне. — Рожнов сдвинул со стола Леркины книжки, те упали на пол.
Она схватила учебники и метнулась в комнату. Злость клокотала в ней, подступая к горлу. Рожнов запихивал в стол посуду, та не помещалась, это выводило его из себя. Он психовал, пытаясь втиснуть дуршлаг между утятницей и кастрюлями. На кухне стоял грохот.
Лерка заглянула в дверь и ахнула.
— Чего сделал? — завопила она, увидев, как из кастрюли с хризантемами течет вода, затопляя словари, тетрадь и весь стол, уже стекая тонкой струйкой на линолеум.
— Ты чего сделал?! — повторяла она, потрясая перед носом Рожнова мокрым тетрадями. — Как я теперь на зачет пойду?!
— Как ты с отцом разговариваешь? — с трудом выговаривая длинное слово, проговорил Рожнов. — Я тебя спрашиваю: как ты с отцом разговариваешь?
Он бросил свое занятие и стал подниматься, держась за ручки кухонного шкафчика. Лерка видела, что его нетрезвеющие глаза с красными прожилками наливаются злостью. Такое с ним уже бывало, у нее уже возникало ощущение, будто в отца кто-то вселяется, будто кто-то чужой сейчас стоит перед ней и бросает чужие грязные, злые слова. Видела, но не могла справиться со вскипающим протестом, возмущением, обидой…
— Какой отец, так и разговариваю! — бросила она, сузив глаза. — У людей отцы как отцы, а у меня черт знает что…
Последовавшая за этой тирадой пощечина оглушила ее и сбила с ног. Лерка отлетела и спиной вписалась в холодильник. Сползла на пол, а сообразив, что произошло, пружиной подпрыгнула, поднялась на ноги.
