Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар
Большой плюс метро — что там можно читать и нет пробок. Но ехать все равно выходит дольше, чем на машине. Эх-эх-эх, это во сколько же я приеду?
— Елена Владимировна, вас, может, подвезти? — спросил младший лейтенант. — Если что, я на машине.
Пожалуй, это и впрямь заманчивое предложение. Я устала, издергалась, и толкаться сейчас в транспорте сил моих нет.
Я милостиво согласилась на предложение Таганцева и до дому шикарно доехала на его перхающей черным вонючим дымом ветхозаветной «шестерке» с подбитым крылом, которую Таганцев отчего-то называл «ласточкой».
В «шестерке» были продавленные сиденья, пахло дешевыми сигаретами и одно окно не открывалось. Оно, конечно, слава богу, что не открывалось, потому что на дворе дождь и холодно. Но как-то мне вдруг сделалось грустно. Летящие по шоссе автомобили, пахнущие лимоном и чуть-чуть — дорогой кожей сидений, остались в прошлом, Кузнецова. Теперь у тебя Таганцев на «шестерке».
Дома меня ждали две новости — хорошая и плохая. Хорошая заключалась в том, что полчаса назад примчалась моя беспутная сестра и таки забрала Сеньку. Так что завтра с утра мы с Сашкой не будем ругаться, кому отвозить Сеньку в детский сад. Плохая новость (если не считать обслюнявленной мыши): Натка не сразу забрала Сеньку. Сперва она выпила последний кофе и доела кусок торта, который остался с переезда. Я очень рассчитывала на этот торт в качестве ужина. Торт на ночь — это, конечно, безобразие, но мне сегодня просто необходимо чем-то утешиться. А что утешает женщину на грани нервного срыва лучше, чем кусок торта с ванильным кремом? Только кусок торта с шоколадным кремом…
В итоге утешаться мне пришлось пустым чаем. Санька ушла спать, а я села за компьютер с твердым намерением написать наконец статью для «Вестника РГГУ», потому что иначе я никогда не получу гонорар и не отволоку машину в сервис. И придется мне выйти замуж за младшего лейтенанта Таганцева, если я не хочу пользоваться общественным транспортом. Перспектива ежевечерне приезжать домой на его «ласточке» добавила мне трудового энтузиазма. Я даже решила абстрагироваться от постпереездной разрухи. Уставилась в монитор. Написать удалось ровно два предложения. Потом компьютер завис, и реанимировать его не было никакой возможности.
Ну что ж, значит, вот такой вот сегодня день — все наперекосяк. Я устала мужественно преодолевать трудности, завалилась на диван, а чтобы совесть не мучила, взяла на сон грядущий почитать дело, которое мне на днях предстоит разбирать в суде. С моим везением, само собой, оно оказалось о лишении родительских прав.
Я открыла папку. В глаза бросилась фраза из протокола, записанного со слов соседей: «И в квартире у нее ребенок кричит всегда…»
* * *Ребенок в квартире кричал всегда. Лето, зима, будний день, выходной — а он все кричит и кричит. Новый год, Первое мая, Седьмое ноября — ребенок плачет.
Раньше в этой квартире жила старуха Филимонова. Год назад Филимонова переехала к дочери, и вместо нее въехали новые жильцы — мамаша с годовалым ребенком. Про мамашу было известно только, что зовут ее Нина.
Крики Нинкиного ребенка были вечной темой разговоров между соседями. Мнения высказывались разные. Кто-то считал, что пора Нинку вместе с чадом выселить на сто первый километр, потому что сил никаких нет слушать денно и нощно его крики. Кто-то вопрошал: куда смотрят органы опеки? Кто-то предлагал вызывать участкового до тех пор, пока вопрос не будет решен. Впрочем, всем, даже самым радикально настроенным жильцам второго подъезда, было ребенка жаль. А Нинку соседи осуждали. Ну что за мать такая, в самом деле? Дитя орет и орет, а ей — хоть бы хны.
Главное — это было непонятно. Если бы Нинка была, к примеру, пьющая, как Машка Иванова с пятого этажа, — тогда все ясно. Алкашка, что с нее взять? И муж такой же. И ничего удивительного, что младшие Ивановы, общим числом пятеро, вечно грязные, сопливые и оборванные, болтаются по району, игнорируют школу и дни свои окончат, по всей видимости, в колонии для малолетних либо в ЛТП. Определенно, если б Нинка пила — все было бы понятно. Если бы она была какая-нибудь особо гулящая — тоже. Был случай в доме номер пять, жила там некая Наталья с Украины, снимала квартиру. Сама Наталья работала проституткой, ребенок обретался по соседям. В конце концов она куда-то пропала, а за девочкой приехала Натальина мать из Харькова и увезла ее. Туда же, в Харьков. Нормальная история, ясная и понятная.
С Нинкой же главная странность заключалась в том, что она вроде как была женщина нормальная. Пить не пила, мужчины к ней приходили, но вполне приличные. Пьяных песен не орали, бутылки не били, и другого беспокойства от них соседям не было. Нинка где-то работала, уезжала утром, возвращалась вечером. Все время, пока она отсутствовала, ребенок надрывался плачем. Когда Нинка была дома — все равно надрывался.
Галина Викентьевна Бутовская, Нинкина соседка дверь в дверь, просто с ума сходила от этой ситуации. Ну зачем, зачем, скажите на милость, такие женщины рожают детей? Чтобы они потом кричали с утра до вечера? Ну не нужен тебе ребенок — ну так и не рожай, сейчас очень прогрессивные средства контрацепции, вполне можно обезопаситься. Галина Викентьевна регулярно обсуждала этот вопрос с приятельницами по подъезду и с мужем, Эдуардом Альбертовичем. Приятельницы кивали и охали, соглашаясь. Эдуард Альбертович пожимал плечами.
Несколько раз Галина Викентьевна пыталась побеседовать с Нинкой. Та в грубой форме велела оставить ее в покое и не соваться в чужие дела.
В конце концов, не выдержав постоянных воплей несчастного ребенка, Галина Викентьевна вызвала участкового.
Собравшиеся соседи снова охали и осуждали Нинку, бросившую малютку в квартире одного. Галина Викентьевна взывала к человеческим чувствам участкового, который не хотел вскрывать дверь, а хотел, напротив, дождаться мамашу, и сетовала на несовершенство отечественного законодательства. Вот если бы, скажем, в Америке мать оставила двухлетнего малыша без присмотра на целый день, ребенка у нее живо отобрали бы. А саму мамашу — посадили или оштрафовали. Про американские законы Галина Викентьевна Бутовская все знала в подробностях, потому что ее старшая дочь Роза проживала в городе Атланта, штат Джорджия.
— Увы, у нас не Америка, — вздыхала Галина Викентьевна.
Пока участковый Толик — молодой румяный парень, всего несколько месяцев на должности — думал, вскрывать квартиру или дождаться мамашу, заявилась с работы Нинка и с места в карьер начала скандал: «В чем, собственно, дело?! По какому праву суетесь в мою частную жизнь?»
Толик объяснил, что поступил сигнал, попросил открыть дверь. Нинка квартиру отперла. Внутри обнаружился чумазый зареванный мальчик в совершенно мокрых колготках. Ребенок лежал посреди комнаты на ковре. Рядом валялся опрокинутый манеж.
Нинка стянула сапоги, прошлепала в одних чулках в комнату, вплеснула руками:
— Вот зараза! Я же тебя в вольер посадила!
Участковый Толик ужаснулся:
— Какой вольер? Вольер у тигров бывает.
— Да не вольер, а этот, как его, манеж!
Галина Викентьевна попыталась объяснить, что ребенок слишком велик для манежа и слишком мал, чтобы оставлять его без присмотра.
— Нина, ну посмотрите, он же манеж перевернул, — пыталась она увещевать Нинку. — А если ваш мальчик в сетке удушится? Или его рамой от манежа по головке ударит?
Нинка уперла руки в боки:
— И почему это все так любят других учить, а?! Вы вон своих детей заведите и воспитывайте их, а ко мне не приставайте!
Галина Викентьевна, изо всех сил сдерживаясь, попыталась объяснить, что ее дети давно выросли, они прекрасно воспитаны, живы, здоровы и чувствуют себя отлично. А все потому, что, когда дети были маленькими, она, Галина Викентьевна, с ними сидела дома, читала на ночь сказки и следила, чтобы они были умыты, одеты и накормлены.
— Ну и что теперь? — отвечала Нинка. — Ваши выросли, мой — еще нет, что дальше?! Я с ним сидеть не могу, работаю. И между прочим, все деньги на него вон трачу!
— Неправда! Ничего ты на ребенка не тратишь! — подала голос Марина с третьего этажа. — У тебя сын вечно голодный, оборванный и описанный. И даже зимой — голый. В конце зимы я лично тебе Вовкин комбинезон отдала, который ему мал стал! И ботинки! Где комбинезон?! Где ботинки?!
— Комбинезон мал стал, а на памперсы денег не хватает, — отрезала Нинка. — Нет, ну какие у нас все добрые! Раз вы такие добрые — чем учить, лучше денег дайте! Президент наш сказал, что теперь матерям капиталы будут давать. Я — мать! Где мои капиталы?!
В общем, конструктивного диалога не вышло.
Соседи решили, что с такой скандалисткой, как Нинка, лучше не связываться — себе дороже выйдет. Ребенка, конечно, жалко, но что уж тут поделаешь? Пусть себе Нинка живет как знает… На том и порешили. Все, кроме Галины Викентьевны.
