Юрий Лурье - Прокурорский надзор
Решение вопросов, связанных с восстановлением на работе, выплатой компенсации и принесения извинений несколько затягивается. В Краевой школе Олимпийского резерва, где находится моя трудовая книжка, мне посоветовали в написанном заявлении заменить слово «восстановить» на «принять» на работу. Понимаю, что администрация в лице Юрия Борисовича Суруханова опасается возможного требования заплатить зарплату за вынужденный прогул в течение трех лет, но изменить формулировку отказываюсь. Оставляю заявление с приложенной копией справки и возвращаюсь домой, в Геленджик.
Мои напоминания в прокуратуру края о необходимости скорейшего решения вышеупомянутых вопросов остаются гласом вопиющего в пустыне, не вызывая у работников прокуратуры никаких эмоций. По совету друзей снова покупаю билет на поезд. Теперь занимаю деньги с чистой совестью — ведь должны же когда-нибудь причитающиеся мне деньги вернуть!
Две недели, проведенные в Москве, посещения приемных прокуратуры РСФСР и Президиума Верховного Совета республики приносят свои плоды. Буквально через три недели после возвращения в Геленджик получаю приглашение в Краснодар со справкой о средней зарплате, получаемой мною до ареста. Выясняется, что компенсация производится у нас весьма своеобразно — средняя заработная плата, МИНУС деньги, заработанные потерпевшим на стройках народного хозяйства! То есть, если накануне ареста человек не работал или получал зарплату меньше той, что «на химии», то по логике вещей, он может оказаться еще и должен государству! К тому же совсем не учитывается тот факт, что заработная плата на производстве насчитывается за 22 рабочих дня, а в местах, не столь отдаленных, отбывают и в выходные дни… Более того, из суммы, предназначенной к выплате, высчитываются еще и налоги! Воистину, Государство своего не упустит! На мой робкий вопрос, как мне собираются компенсировать моральные потери, зональный прокурор Крайпрокуратуры Бондаренко успокаивает меня сообщением, что «у нас это не предусмотрено». Согласно его, в общем-то беззлобной сентенции, я должен быть рад, что так легко отделался…
Одним из главных завоеваний нашего строя, без сомнения, можно считать исключительно бережное отношение к свободе, чести и достоинству каждого советского человека. Читал я где-то о том, что в Соединенных Штатах некоему гражданину, несколько месяцев пробывшему в заключении и оправданному за недоказанностью вины, была выплачена сумма, выраженная пяти- или шестизначной цифрой, в качестве компенсации морального ущерба (до ареста он был безработным). Наверное, это крайняя степень загнивания — разве можно оценить в деньгах ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО? Наше государство с презрением отвергает саму мысль о подобном кощунстве. А зарплата — это да, это дело святое! Но на общих основаниях. Чтобы, не дай Бог, не разбогател человек на своем несчастье, нарушив, тем самым, СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ — еще одно великое завоевание социализма.
Получив на руки четвертушку бумаги, украшенную в левом верхнем углу штампом Краевой прокуратуры и коротким текстом, оканчивающимся словами: «… Прокуратура края приносит свои извинения за необоснованное привлечение Вас к уголовной ответственности», перехожу в другой кабинет, где уже другой начальник другого отдела диктует мне содержание заявления о восстановлении на прежнем месте работы. Заверив меня в том, что этим займется крайпрокуратура, он крепко жмет мне руку, провожая до двери.
Вечерним автобусом отбываю в свой город дожидаться документов на получение причитающейся мне суммы.
Время от времени достаю заветный листок, вчитываюсь в слова: «… прокуратура края… за незаконное …». В нескольких строчках извиняются передо мной за смерть отца, за распавшуюся семью, за потерянное здоровье, за всю мою искалеченную жизнь… И ни слова не сказано о наказании непосредственного виновника трагедии целой семьи и отнюдь не единственный… А ведь в каждой своей жалобе я требую именно этого!
Наконец приходят бумаги на выплату денежной компенсации. Адресованы они Горфинотделу Геленджкского горисполкома. Стало быть, за преступные игры городского правосудия с законом снова будет расплачиваться простой советский налогоплательщик… У меня, как у верноподданного гражданина, возникает идея — а не открыть ли счет в городском банке, на который могли бы перечислять пожертвования как организации и кооперативы, так и частные лица. Из этих денег выплачивать компенсацию жертвам правосудия. Государство подает нам пример такой благотворительности на каждом шагу. Например, ввели войска в Афганистан, покалечили там тысячи наших ребят (не считаю потери афганцев, перевалившие за миллион), а теперь вдалбливаем в головы граждан, что мы ВСЕ В ДОЛГУ перед жертвами преступной войны. А чтобы не шибко умничали несогласные — раздолбали с помощью средств массовой информации несчастного чиновника, заявившего «афганцу», что он его в Афганистан не посылал. Теперь в банке открыт счет для помощи солдатам, воевавшим в этой стране. И простые советские люди, охваченные энтузиазмом ВСЕОБЩЕЙ ВИНЫ, перечисляют на этот счет свои, подчас не лишние деньги… Открыт счет для спасения Волги. Открыт счет для Аральского моря. Счет для спасения Байкала… Оказывается, это тоже наша ОБЩАЯ БЕДА. Выясняется, что Государство преступно мало тратило средств на медицину (исключая, конечно, 4 управление при Минздраве) — открываем счет… Да, в общем, примеров хоть отбавляй.
Прихожу в Горфинотдел. Выясняется, что работающие здесь люди понятия не имеют, как, из каких средств выплачивать указанную сумму — 9 тысяч 235 рублей 09 копеек. Обещают созвониться с Краснодаром, Москвой и т. д. Через неделю терпение мое подходит к концу, как и очередная сумма денег. Заявляю, что ждать мне больше недосуг и если мне не выплатят на этой же неделе — выеду в Москву. Угроза возымела действие, и вот я в горбанке укладываю пачки денег в полиэтиленовый пакет. Вопреки ожиданию, никакого торжества или хотя бы душевного подъема я при этом не чувствую. Более того, мною овладевает какая-то апатия, иду домой. Стасик пришел из школы. Вместо приготовления обычного обеда, веду Стасика в ресторан «Геленджик». Сынок заказывает себе всего, «что душенька пожелает». Пьем «Пепси-колу». Подняв свой фужер, Стасик, как заправский тамада, объявляет: «Папа, пускай этот день, 10 марта, будет отныне нашим Днем Победы!»
Дни идут, складываясь в месяцы. О восстановлении на работе никто не заикается. Трудовая книжка находится в Краснодаре, в краевом совете ДСО Профсоюзов. Какой-либо бумаги из Крайпрокуратуры на восстановление сюда не поступало, председатель краевого совета В. Д. Новиков заверяет меня, что как только будет официальный документ — вопрос будет тотчас же решен. А пока предлагает взять трудовую книжку. Но мне такая трудовая книжка не нужна — последняя запись в ней о том, что я уволен по статье такой-то в 1984 году. Таким образом, рабочий стаж прерван, да и с записью этой кому я нужен! Попытки же разыскать работника прокуратуры, ответственного за мое восстановление на прежнем месте работы, успеха не имеют. То он в командировке, то на бюллетене… И никто, естественно, ничего не знает. Краснодар — не ближний свет, ездить туда часто я не могу. Остается только писать. Краевая прокуратура мои жалобы игнорирует. Выхожу на крайисполком, объясняю сложившуюся ситуацию председателю Кондратенко. В каждой жалобе указываю непосредственного виновника — прокурора Быкова. Узнаю, что вопрос о нарушениях соцзаконности в городе Геленджике вынесен на бюро Крайкома партии. Для моего врага это конец. Ведь он уже имеет в учетной карточке «строгий выговор» (это не считая «строгих указаний»). Но недооцениваю круговой поруки, царящей в системе правоохранительных органов. Совершенно неожиданно для меня «ход конем» делает прокурор края Рыбников. Он отменяет решение Туапсинской межрайпрокуратуры о моей реабилитации и назначает новое расследование — уже в Новороссийске. Узнаю об этом совершенно случайно, получив повестку из Новороссийска. Звоню прокурору Терещенко, фамилия которого указана в повестке. Заявляю, что сам в Новороссийск не поеду, а живым в руки не дамся. Лихорадочно просчитываю возможности новороссийской прокуратуры. Мне уже известно, что на бюро крайкома, когда всплыла моя фамилия, прокурор края Рыбников заявил, что по моему делу «открылись новые обстоятельства и дело направлено на новое расследование…». Таким образом, прокурора Быкова еще раз пожурили за «дело Маслова», но так как за одно и то же два раза не наказывают, вопрос был снят с повестки дня… Учитывая, что прокурор Рыбников не мог не сопроводить передачу моего дела своими комментариями и советами, обязательными для исполнения подчиненным, понимаю, что дело мое до суда не дойдет, а будет закрыто по ст.6 УПК РСФСР «ввиду изменения обстоятельств». Конечно, судимости у меня не будет, денег никто не изымет, но возможности этой статьи таковы, что она выводит из-под удара Быкова и снимает с прокуратуры края ответственность с решением вопроса о моем восстановлении на прежнем месте работы.
