Владимир Домашевич - Финская баня
Когда они остались в купе одни, Юхан при помощи жестов и немногих русских слов пытался объяснить Колотаю смысл его разговора с проводником. Колотай понял, что они будут ехать три или четыре дня, что на некоторых станциях они будут стоять по несколько часов, пока поменяют паровоз и машиниста с кочегарами. Что на ночь он будет выдавать им постельные наборы, а спать они пусть ложатся на верхних полках, потому что нижние могут быть заняты людьми в годах, которые сядут в вагон на любой станции. Все это высказать Юхану было нелегко, как и Колотаю понять без переводчика, однако они постепенно привыкли к такому обмену новостями или даже мыслями: вынуждали обстоятельства.
До ночи оставалось еще время, и они могли отдохнуть от всех дневных перегрузок и забот, повспоминать. Путешествие хорошо тем, что оно дает человеку возможность быть самим собой, никто не лезет в душу, никто не мешает, не достает вопросами и всякими просьбами — ты словно один во всем мире. Естественно, каждый человек думает о чем–то своем, о том, что ему ближе, что его недавно впечатлило или удивило, что его волнует и чего он ждет от путешествия. Если это короткая поездка, если ты должен что–то сделать и тут же вернуться, мысли твои будут вертеться вокруг этого задания, не выходя на какие–то глобальные проблемы. Нашим беглецам было о чем подумать, о чем помечтать: они находились между небом и землей, оба они стояли на грани открытия новой страницы своей жизни, может, очень интересной, а может… Колотай хотел опять вернуться в тот мир, из которого его выбила война, и еще неизвестно, все ли так пойдет, как они задумали.
Юхан тоже убегал от войны, и первую половину дела он уже совершил: он на чужой земле, его не достанет рука своего режима, не пошлет в мясорубку, которая теперь во всю силу крутится на восточной границе его родины. Чувствовал ли он свою вину за это бегство, Колотаю сложно было определить, но что его грызла совесть, в этом Колотай не сомневался. Правда, Юхан мог сослаться на родителей, которые вбили ему в голову такую мысль, он постепенно свыкался с ней, хотя сначала она казалась ему дикой и даже страшной. Сам Колотай не очень был уверен, что ему удастся вернуться на родину: впереди так много неизвестного. Свою ситуацию он сейчас сравнивал с ходьбой по тонкому льду: нужно перейти на тот берег, а лед трещит, даже гнется под ногами, ты спешишь, потому что, если задержаться хотя бы на долю секунды, лед может проломиться — и тебе крышка. Так и у него сейчас: все зависит от каких–то незначительных, на первый взгляд, сдвигов, поворотов в его истории с географией, которые, однако, имеют большее значение, чем ты думаешь. Ведь ты видишь не все то, из чего ткется твоя дорога–полотно, многое от тебя скрыто, и, может, это хорошо, — напрасно только переживал бы. А так ты спокойно ожидаешь, когда доедешь до конца дороги. Ну, может, не совсем спокойно, но все же… Подумать только: они собираются найти советское посольство в Стокгольме и добиться встречи с его послом — Александрой Коллонтай, чуть ли не его однофамилицей. Может это «чуть» и поможет заинтересовать посла и сделать все, чтобы он вернулся обратно на родину. Что ожидает его там — не важно, главное — вернуться, увидеть родителей, братьев и сестер, услышать родную речь и сказать: я вернулся домой! А сейчас — пусть будет то, что должно быть. Он готов ко всему…
IX
Теперь, когда их долгая дорога закончилась, Колотай сравнивал ту, лыжную ее часть, с этой, железнодорожной, и приходил к выводу, что нынешний кусок дороги дался ему тяжелее, чем лыжный. Физически там было труднее, но зато они были свободны, сами себе хозяева, а здесь связаны обстоятельствами, как веревками: мог зайти случайный или не случайный полицейский чин, проверить документы и высадить их из поезда, отправить в какой–нибудь подвал и будет водить на допросы: кто, откуда, как здесь оказался, почему говорите неправду, а один еще и прикидывается, что совсем не знает шведского языка. Этот страх висел над Колотаем всю дорогу как дамоклов меч. И в последний момент он все–таки опустился на их головы, или, точнее, завис совсем низко.
Стокгольм оказался большим, разбросанным городом, где были перемешаны высокие современные дома со старыми, средневековыми, своеобразной архитектуры зданиями, с многочисленными кирхами, музеями, кинотеатрами и отелями, ресторанами, большими магазинами и рынками, с автомобилями неизвестных марок на улицах и многочисленными мостами, соединявшими острова, застроенные, может, еще несколько веков назад.
Если бы это была не зима начала сорокового года, суровая и жестокая, холодная даже для этих мест, Колотай и Юхан могли бы любоваться исключительно европейским городом, который рос и разрастался по своим скандинавским законам и меркам, не оглядываясь ни на Запад, ни на Восток, заботясь только о том, чтобы у шведов была столица не хуже, чем иные столицы, такие, как Варшава, Прага, Будапешт или Вена. Поскольку то, что можно найти в европейских столицах, давно нашло пристанище и в Стокгольме — так казалось мало искушенному в архитектуре Колотаю, когда он видел величественный Королевский дворец, любовался ратушей или Рыцарским домом. А своеобразный замок на воде, на острове, который весь скрывался под водой, исчезая под строением замка, к которому вел мост, вообще был для Колотая шедевром архитектурного гения шведов. Они хотели осмотреть еще порт, но отложили на… на когда — неизвестно, так как за один раз и за один час большой город не посмотришь, для этого нужно минимум несколько дней.
За час ходьбы они сильно устали, зашли в кафе, выпили по чашечке шведского кофе и съели по бутерброду с колбасой. Колотаю этого было совсем мало, но он не стал просить Юхана взять еще что–нибудь: коль здесь такие мерки, значит нужно к ним привыкать.
Теперь перед ними была проблема: куда идти сначала? По адресу, который был у Юхана от отца, или в советское посольство? Юхан хотел искать родственника, Колотай доказывал, что нужно идти в посольство. Хорошо, что они не знали много общих слов и потому говорили коротко, дополняя их жестами, и в итоге решили проблему за несколько минут: искать посольство. В случае, если они попадут в руки полиции, будет проще доказать, что они перебежчики из Финляндии: один из них финн, а второй — бывший русский пленный.
Спросили у одного человека, у другого, где здесь советское посольство, но никто Юхану не мог назвать его адрес или хотя бы улицу. Тогда решили спросить у полисмена, который встретился им на тротуаре. Тот выслушал Юхана, что–то решил и жестом пригласил их идти за ним. Вскоре они оказались перед невысоким кирпичным домом с большой вывеской «Polis», благодаря которой каждому становилось понятно, что здесь размещается полиция. Полицейский привел их в большое служебное помещение, в котором никого не было, а сам исчез на несколько минут и возвратился со вторым, видимо, хозяином этого помещения — в мундире с погонами, с нашивками на воротнике, подпоясанный широким ремнем с портупеей. Он был без шапки, светловолосый, с большими залысинами, с большим горбатым носом, ну хоть рисуй с него викинга какого–нибудь. Начальник сел за просторный канцелярский стол, заставленный атрибутами чиновничьей власти, начиная от массивного чернильного прибора и заканчивая старомодным телефоном, где трубка лежала на высокой ножке–подставке.
Начальник пригласил парней сесть, внимательно их осмотрел и начал что–то спрашивать. Отвечал один Юхан, Колотай молчал как рыба, только вслушивался в разговор, ловил знакомые фамилии: Юхана, свою. Юхан вводил начальника в курс: почему они здесь оказались и кто они, показал свои документы, бумагу на пленного Колотая. Говорили долго, даже спорили, и Колотаю уже начало становиться страшно, что отсюда они так просто не выкрутятся. Наконец тот посмотрел в какой–то справочник, снял трубку и набрал номер. Сразу спросил кого–то там, подождал и стал говорить, как будто докладывал, потом долго слушал, снова долго говорил, словно доказывал, назвал их фамилии, вставляя Колотаю букву «н». Это может даже и хорошо, будет большая заинтересованность, — подумал Колотай. Но еще вопрос, кому или куда он звонил? А что, если своему высшему начальству?
Наконец начальник положил трубку, спросил что–то у Юхана, и Юхан сказал Колотаю, чтобы он произнес по–русски хотя бы несколько фраз. Что ему сказать? Что–нибудь о себе. И он начал:
— Моя фамилия Колотай, я русский пленный, финны взяли меня в бою… Нашу бригаду всю разбили, больше тысячи человек… Меня взял к себе на работу финн Якоб Хапайнен…
— Ман канн интэ тру дэ, — перебил его начальник. — Бра, — и он махнул рукой: чего тут долго разбираться? — означал его жест.
Он еще поговорил с Юханом, они как будто приходили к согласию, начальник стал мягче и снова сказал «бра». По всему видно, что он понимал русский язык, но не хотел показывать этого Юхану. На миг он задумался, опять посмотрел в справочник и снова набрал номер телефона, сказал «гуд даг», что Колотай понял как «добрый день», и начал что–то объяснять своему абоненту, снова называл их фамилии, слушал ответ. Видимо, согласовывал ситуацию: как и что делать с этими перебежчиками. В конце сказал «хэй» и повесил трубку.
