Питер Акройд - Мильтон в Америке
- Здесь наш хозяин тебя остановил, но, сдается мне, не мог сдержать улыбки. «Ты читаешь это и просто по-английски?» - «О да, сэр. Меня научила одна дама в Барнстейпле». - «Чувствую, ты скромна и учтива. Опрятно ли она одета, Гу- сперо?» - «Опрятно как прилавок суконщика, сэр». - «Что ж, Кэтрин Джервис, не сомневаюсь, что ты выглядишь как праматерь наша Ева до ее разговора со змием. Готовить умеешь?» - «Миндальный крем, сэр. Пирог с артишоками. Сливовый мармелад».
- Хозяин снова улыбнулся - и вот так, Кейт, ты и попала к нам в услужение. Не совсем сахар, верно? Скоро пришлось тебе и убирать, и стирать наше белье, а я следил за малюткой Джейн. Но, как я тебя тогда и предупредил, самым большим ребенком был мистер Мильтон. Все было расписано по часам и напоминало о себе неукоснительно, как звон колоколов церкви святого Магнуса, а время размерялось четырьмя свечами на деревянной полочке над очагом.
- Я устала их зажигать, Гус. Время для еды, время для занятий, время для опеки паствы, время для отдыха.
- Покончив с утренним бульоном, он всегда слушал твой сладостный голос: ты читала ему Писание. Он знал, что я тоже слушаю, однако всегда громко окликал меня, словно я был в соседней комнате. «Бери свое седло, Гус: пора приниматься за дневную работу!»
- Перо вечно торчало у тебя за ухом - и я покатывалась со смеху.
- Перья я вырывал у грифа: Элеэйзер Лашер сказал мне, что для писания они самые лучшие. Когда я объяснил это мистеру Мильтону, он нахмурился. «Могу ли я воспарить на крыльях столь зловещей птицы?» - «Они помогают выработать твердый почерк, сэр». - «Что ж, справедливо: мне необходима твердая рука. Пиши, пиши». И так каждое утро, в девять часов, после твоего ухода он ложился на кровать и диктовал мне. Мы продолжали заветный перевод псалмов, хотя я мог бы поклясться, что он готовил его во сне: фразы получались такими точными и мелодичными, словно он читал по книге. Бывали дни, когда его так переполняли слова, что он подзывал меня к себе и вечером. «У меня есть заутреня, - говорил он, - есть и вечерня». Если бы он нагружал меня больше, недолго было бы ждать и похоронной службы. Мы перевели все сто пятьдесят псалмов, Кейт, а когда добрались до конца, я сделал собственное переложение псалма, открывающегося словами «Славьте Господа». Я что-то ликующе выкрикнул и помахал пером вокруг головы. Хозяин был тоже доволен, но постарался этого не выказывать. «Как ты думаешь, - спросил он, - не перейти ли нам теперь от Ветхого Завета к Новому?» - «Конечно, сэр. Немедленно. Мое перо еще не высохло и неплохо бы использовать остаток чернил». - «Не написать ли ряд посланий к старейшинам наших разбросанных общин? Я мог бы их как-то урезонить». - «Урезать», - тихо прошептал я. «Однажды я обращался в подобном духе к швейцарским кантонам, хотя и верно то, что их священники придерживаются более догматического направления. Нет. На здешних пилигримов это не подействует. Они набожны, но необразованны».
- Но кроме трудов и молитв, Гус, было, конечно же, и еще кое-что. Помнишь тот день, когда мой брат сообщил мистеру Мильтону, что прибывшие намедни из Дорсета ткачи привезли с собой спинет? Он велел Морероду немедленно его забрать.
- Да-да, помню. «Ни к чему, добрый мистер Джервис, неумелым рукам извлекать из инструмента нестройные звуки». И вот спинет доставили к мистеру Мильтону. Он в то время сидел в углу, склонив голову, словно бы погруженный в размышления, но я заметил, как уши его зашевелились, когда двое из братьев внесли спинет в дом. Ты когда-нибудь видела шевелящиеся уши, Кейт? Понаблюдай. Как только братья ушли, хозяин вскочил на ноги. «Этот инструмент, - сказал он, - станет чревом, порождающим сладостные мелодии и напевы. Я всегда твержу тебе, что мы должны заставлять себя ослаблять струны напряженно работающей мысли». - «Не знаю насчет мысли, но эти струны все в пыли».
Он, по обыкновению, пропустил мои слова мимо ушей и пробежал пальцами по клавишам. «Знаешь, мой отец был великим поклонником музыки. Я частенько ему пел. Монтеверди, Генри Лоз. Даже папист Дауленд». - «Вы помните орган на "Габриэле", сэр?» Хозяин покачал головой. «Это не то воспоминание, которое мне хотелось бы лелеять в груди, Гус. Не теперь». Он сел за инструмент и запел приятным печальным голосом, звучавшим подобно ветру среди развалин старинной церкви святого Михаила:
О Боже, ведомо Тебе,Что прежде, что сейчас,И что грядущее несет,Твоих не минет глаз.
Ты была тогда в саду, Кейт. Стояла на коленях перед грядкой лекарственных трав, а я смотрел на тебя из окна. Когда хозяин запел, ты выпрямилась и замерла на месте.
Ты видишь горести моиИ знаешь скорбь мою,Я в одиночестве ееНичем не утолю.
- Я люблю его голос, Гус. Почему-то кажется, что он согласуется с другими звуками этой глуши. Ты понимаешь меня?
- Очень хорошо понимаю, Кейт. Я даже сам говорил ему об этом. «Эта песня слишком печальная, мистер Мильтон». - «Время печальное». - «Да, верно. Место тоже печальное». - «Конечно. - Но тут, безо всяких причин, мы оба расхохотались. - Ступай в сад, - приказал он мне. - Успокойся среди майорана и щавеля».
Он распоряжается садом, будто это внутренний двор Бедлама, Кейт. Упрежу твой вопрос: Бедлам - это уютное место в окружении полей. Множество людей приезжает туда отдохнуть. У нас было время для ухода за фруктовыми посадками, время подрезать деревья, время стричь живые изгороди, время удалять сорняки среди растений.
- Время для прогулок в сумерках, Гус: ты поддерживал его за правую руку, а я брала за левую.
- Помнишь тот вечер, когда мы увидели чудище? «Теперь здесь уютно и тенисто, Кэтрин, - сказал он. - Ничто не возмущает моего уединения». - «Благодарю вас, сэр. За ветками ухаживал Гусперо. Мне до них не достать». - «А как произрастают наши посадки? Цветет ли лимонная роща?» - «О, сэр, там просто чудесно». - «Я упиваюсь этим запахом. Мне чудится, будто меня окутывают ароматы мирры и бальзама. - Он внезапно застопорил ход - и я чуть не перелетел через него. - Не белладонной ли тут пахнет?» - «Да, сэр. Из нее получается хороший настой от бессонницы». - «Вырви ее с корнем, Кэтрин. Немедля. Само ее название несет порчу, ибо это дьявольская трава. Она заставляет людей валяться в постели, когда другие давно уже за работой. Помоги Кэтрин, Гусперо». Мы оба опустились на колени и взялись искоренять зловредную траву, и наши пальцы, погруженные в землю, соприкоснулись. О Кейт, Кейт…
- Гус, прекрати!
- Хозяин прохаживался взад и вперед по узкой тропинке, явно не в духе. «Вчера ты спросила меня, Кэтрин, не посадить ли нам в саду яблони. Яблоки, действительно, вкусный плод, но я слышал, что в этом диком краю они могут иметь опасные и сомнительные свойства. Посему опасайтесь яблок». Наши пальцы все еще были переплетены и мы улыбались друг другу.
Уничтожив белладонну, мы втроем продолжили путь, однако хозяин вдруг снова внезапно остановился, словно носильщик портшеза, застигнутый шквалом. «Что это там жужжит, Гус?» - «Пчела?» - «Это не пчела. Жужжит гораздо громче». - «Может быть, шершень?» Я обеспокоенно оглядел цветы: в этой новой стране водятся твари, противные моему утонченному вкусу. «Нет. Звучит не так». - И тогда я увидел.
- Это было чудеснейшее крохотное создание, Гус.
«- О Боже, сэр, - воскликнул я, - это птица. Крошечная птичка, сэр. Не больше шершня». - «Возможно ли такое? Посмотри лучше». - «Точно птица. С малюсенькими шелковыми перышками и лапками тонкими, как у паука. Она переливается всеми цветами радуги и ни на миг не останавливается. И как же она проворна, мистер Мильтон! Она словно блестка мерцающего света».
Слегка нахмурившись, хозяин отступил назад. «Относится ли она к пернатым?» - «Только взгляните. Она сует клюв в цветок и парит над ним». - «Должно быть, это какой-то каприз природы, уродливое потомство ворон и мух». - «Нет-нет, не так: она слишком красива». - «Идем отсюда, Гусперо. В этом первобытном мире есть безымянные существа, с которыми было бы опрометчиво соприкасаться. Я уверен, что это создание - плод какого-то омерзительного совокупления. Идем отсюда». И он повел нас обоих прочь из сада.
- Но я обернулась, чтобы полюбоваться птичкой. Она была очаровательна, Гус, в своем путешествии от цветка к цветку.
- Однако в саду это было не единственное чудище. О нет. Помнишь, как однажды днем я оставил хозяина лежать в старом гамаке, который натянул между двумя кедрами? Жарища стояла адова, хотя весна только наступила, и мистер Мильтон был в одной льняной рубашке и коротких штанах, а белая шляпа на голове делала его, прости меня, Кейт, похожим на простого девонширского садовника. Я уже вышел на главную улицу, - направляясь, конечно же, к тебе, - как вдруг услышал истошный вопль. Бросился со всех ног назад с криком: «Что, что случилось?» - и увидел мистера Мильтона в гамаке с поджатыми ногами. - «О Гусперо, тут гремучая змея». - «Что?» - «Она на земле подо мной? Поднимает голову? Раскачивается в мою сторону?»
