Курт Брахарц - Страсть Исава. Гастрософский дневник
Члены племени сороры каждый год отрезают от своих бедер по полоске плоти, и все эти полоски, проваренные и зажаренные, съедает на ритуальной трапезе избранный юноша. Через неделю этого юношу убивают и поедают всем племенем, ведь он теперь, по всеобщему убеждению, состоит из мяса всего племени.
Рабби Вольф из Сабараца каждый вечер будто бы раздавал все свое имущество – чтобы никакой его соплеменник, не в силах терпеть голод, не покусился бы на это имущество и не стал вором. Добродетельный рабби вполне мог себе это позволить – окружающие немногим уступали ему в благочестии. Впрочем, эскимос или бушмен не нашли бы в этом анекдоте ничего странного.
«В темноте становятся внятными все легкие, едва ли замечаемые при свете движения ее тела: медленно текущая из-под век влага, сокращения внутренних мембран, мягкий ритм лимфы, причудливый, таинственный ток крови – соленой, огромной реки, скрытая игра осмотических давлений, доставляющих в клетки и извлекающих из них жидкости, медленное дыхание пор, капельки влаги, выносимые из легких…
Легчайший шорох: кружение атомов, дрожание молекул. Химическая машинерия ее тела: бух-бах-татах витаминов и энзимов, дробящих молекулу сахара; ш-ш-ш удваивающей самое себя молекулы ДНК. Приглушенный дребезг клеточных мембран, в которые ударяются жировые кислоты. Чавканье и вздохи просачивающихся в кровь белков и продуктов распада, шепоток желез, испускающих секреты, тайный, яростный грохот соударений вирусов с антителами – будто взрыв раздутого воздушного шара… Над всеми этими шумами царят огромные, принадлежащие к другому уровню жизни макрошумы работающего тела: полные, густые, могучие удары сердца. От ступней поднимается едкий запах, нос щекочет липкая влага, железные окислы на клапанах затхлы и глухи. Хлорид натрия на нашей коже груб и горек. Кожа – сокровище тысяч запахов и смесей, для которых даже нет названий» (из научно-фантастического романа Криса Невилла[149]).
Приведенный отрывок относится к теме «фашистской литературы». Роман наделал много шума, но уровень этого писания таков, что спорить о нем бессмысленно. Говоря попросту, это откровенный неонацизм под маской научной фантастики. Там пытка описывается словно путешествие сквозь пугающий, странный пейзаж тела, и между всеми описаниями резни (неизменный результат – «кровавая каша»), живодерства (с анальными совокуплениями – благодаря этому можно и поставить «нео-» перед «нацист», те, прежние, не столь откровенно сублимировали свои фантазии) и садизмом есть и сцена трапезы: гауптман Рём пожирает все наваленное на стол и сочно сморкается сквозь хобот. Этот роман – документ психопатологии.
9. Индейская сказка
Жил-был человек, и был он такой бедный, что не было у него ни одежды, ни утвари и вообще ничего не было. А жил он в землянке, ел корни с ягодами, червей, жуков и прочую мелкую живность, каждый день проклинал несчастную судьбу и умолял Оренду помочь, но Оренда не снисходил к его мольбам.
Однажды случился поблизости койот и, услышав, как человек причитает и жалуется, решил подшутить над ним. Койот спросил, почему он так голосит. Человек три дня и три ночи рассказывал ему про свою горькую жизнь. В конце концов койоту надоело, и он спросил, почему бы человеку не убить опоссума, съесть его мясо, а шкурой прикрыть свое тело. Человек сказал, что это хорошая идея, но кто такой опоссум и как он выглядит? А койот ответил, что узнать легко – у опоссума на спине сумка, в ней он носит своих детенышей.
И вылез тогда человек из своей норы и пошел на юг, но там опоссума не нашел, пошел на запад, но и там ничего не было, даже мелких зверушек, которые были его скудным пропитанием; и на востоке оказалось не намного лучше, и вот пошел человек на север. Когда уж совсем решил он прекратить поиски, встретил индианку, несшую, по обычаю своего племени, дитя в сумке на спине.
Человек немедленно набросился на нее и убил, потому что принял ее за опоссума. Ребенка он оставил в живых, потому что тот показался ему слишком маленьким, чтобы быть для чего-нибудь пригодным, его кожи хватило бы разве что на шапку, а что такое шапка, человек не знал и ничего больше не придумал, а потому принес в свою нору мертвую женщину и живого ребенка. Ободранную кожу женщины человек высушил на солнце, а мясо зажарил на огне, разведенном в яме. А койот, учуяв запах, пришел и тут же увидел, что человек убил не опоссума, а индианку, и тогда койот уселся рядом с человеком и начал вместе с ним есть мясо женщины. Обглоданные кости ее они бросали за спину.
Когда они поели, человек обернулся и увидел, что кости лежат не просто так, а в виде слова, но человек не знал, как пишутся слова, и потому спросил у койота. Койот спросил у него:
– Ты, наверное, не умеешь читать?
– Нет, – ответил человек, – скажи мне, что это за слово?
– Это слово – «УБИЙСТВО»! – сказал койот.
– Я не слышал такого слова, – сказал человек, – что мне с него?
– Это слово значит, – сказал койот, – что ты на всю оставшуюся жизнь должен стать моим рабом.
Человек расспросил у койота, что значит «быть рабом», а расспросив, подумал, что, вместо того чтобы есть опоссума, уж лучше было остаться голодным. Койот же сказал, что придет завтра и даст человеку первое задание. И ушел по своим койотовым делам. У человека еще оставалось кое-что от зажаренной женщины: кости и обе груди. Он поразмышлял, с чего бы начать, но тут прилетела птичка, но не простая птичка, а от Оренды, и запела: «Оренда послал меня сказать, что твоя глупость утомила его. Койот солгал тебе: слово то вовсе не «убийство», а "хлеб"». Человек спросил, что такое «хлеб»? На это пропела птица: «Перемели кости в муку, добавь воды и сделай лепешку. Приложи груди к земле – тогда ребенок сможет сосать из них. А когда придет койот и захочет сделать тебя рабом, поспорь с ним, скажи, что сможешь выше забросить лепешку, чем он». Человек смолол кости в муку и испек на рассвете большую лепешку. Груди же он вставил в земляную стену своей норы, и ребенок сосал из грудей.
Когда пришел койот, человек поспорил с ним, что бросит лепешку выше. Однако койот забросил лепешку так высоко, что человек испугался, но не отчаялся, а помолился про себя Оренде. Помолившись же Оренде, человек бросил лепешку.
На самом-самом верху птичка, которую послал Оренда, подхватила лепешку и понесла высоко-высоко, так высоко, что койот и из виду лепешку потерял. Лепешка вместе с птичкой залетела на небо и стала месяцем. Койоты теперь воют на месяц, потому что, если бы не эта лепешка и спор о ней, все-все люди, такие глупые, стали бы рабами койотов. В злобе своей койот проклял груди в земляной норе человека, и они превратились в кактусы, а их молоко – в яд. Но ребенок пил этот яд без вреда для себя и оттого приблизился к Оренде. А человек умер в своей норе и стал травой.
По телевидению сейчас ужасы мировой политики сменяются жутью природной: недавно видел кошмарнейшую передачу о богомолах. Там сперва показали, как богомол, прилетев, принялся поедать жареное мясо, – зрелище было отталкивающее, но по сравнению с тем, что показали потом, оно было просто невинным. Потом показали, как большой богомол схватил лягушку, совсем крошечную по сравнению с ним, зажал ее шипастыми лапами и принялся пожирать. Он вспорол ее спину жвалами и принялся выедать живое мясо из-под кожи – тошнотворное зрелище пожирания гладкой, механистичной тварью маленького, вялого, беззащитного существа.
На обед открыл бутылочку «Гесслеровской индийской горькой». Фирма, ее производящая, занимается этим еще с 30-х – если верить этикетке, хвастающейся филиалами в «Вене, Ягерндорфе, Берлине, Араде, Будапеште и Вельске» и датированной 1 августа 1931 года рекомендацией доктора Карла Шротса, изрядно, видимо, этой настойкой увлекавшегося. На этикетке также значилось, что напиток «настоян на лекарственных травах и пряностях», повышающих секрецию (интересно, чего?). Интересно, были ли в числе этих лекарственных травок кока и конопля?… На этикетке еще уместилась замечательная полураздетая дама, прекрасная дикарка, символизирующая колониальные прелести. В руках она держала живописное копье, заканчивающееся не острием, а пучком перьев. Перья у нее были и на голове, и на шее, и на грудях из разряда «анатомических чудес» (не свисают, вопреки огромному размеру и весу). Ноги же украшали мокасины и чулки, какими снабжают актрис, играющих индейских скво в фильмах про Виннету.
Во мне проснулась смутная тяга к воображаемому Востоку, где водятся прекрасные индианки, одетые в перья, где растут ингредиенты «Гесслеровской горькой», описанные на золоченой этикетке, от своей анахроничности ставшей еще завлекательнее и прекраснее.
Большинство винных этикеток лишено какой бы то ни было фантазии, что меня, кстати, больше всего и поражает в нынешних винах (и виноторговцах). А на многих и прочесть о вине совершенно нечего – за приятным исключением «Ангостуры».[150] Я как-то прочел на ее бутылке (для этого требуется изрядное напряжение глаз – или приличной силы очки): «Великолепно подходит и годится как добавка к супам, салатам, овощам, соусам, рыбе, грейпфрутам, фруктовым ассорти, домашним фруктовым компотам, мармеладам, шербетам, фруктовому снегу, соусу для пудингов, соленым соусам, сливочным пудингам, мясным паштетам, фруктовой выпечке, яблочному компоту и прочим подобным десертам». Непременно проверю это, когда в следующий раз буду печь пирог с черносливом или готовить паровой рис.
