Дарья Орлова - Все пиарщики делают это!
– Пташки божьи! Трудовые пчелки! – возопил Гарик. – Посмотрите, наши девочки работают ночами, и это в то время, когда Москва не может согласовать элементарного графика выхода телероликов! Неделю! То есть – неделю из графика кампании можно смело вычеркивать. Мы тут пашем, как бобры, а московский штаб по две недели утверждает элементарный буклет и еще тащит нам свою многотомную социологию, где нет ни слова правды!
Мы насторожились.
Гарик был известен виртуозным талантом согласовывать проекты любой сложности, не говоря уже об «элементарных буклетах», в течение часа. Он гениально мимикрировал под бюрократов и произносил на их языке таинственные заклинания, помогающие избежать сбора подписей, резолюций и многодневного обсуждения под девизом «как бы чего не вышло».
Пустишь дело на самотек – и чиновники с неизбежностью приходят к мысли, что лучше вообще не допускать никаких листовок, роликов, никаких сомнительных технологий (а на выборах все технологии сомнительные – от сбора подписей до акта волеизъявления) и, кстати, вообще никаких выборов. Политика, говорят они, слишком серьезное дело, чтобы играть в нее с непредсказуемым финалом.
Если вы не чиновник, вы никогда не поймете этого аргумента. Если вы чиновник, то он ясен вам без комментариев.
Не каждый вынесет пресс бюрократического здания. Гарик тоже порой сдавался. Тогда кампания шла вразнос. Выглядело это примерно так: сегодня согласовывали предвыборный плакат, через три дня получали все нужные резолюции, но выяснялось, что нет шофера – отвезти файл в типографию. Наутро принимали решение печатать плакат в другой типографии, но шофера все не было, и решение пересматривали на вечернем совещании. И, наконец, после всех перипетий кто-нибудь случайно стирал файл в компьютере, так что его все равно приходилось рисовать заново. Или вообще не рисовать.
Один плюс – творческим работникам такой подход предоставляет массу свободного времени. Пока идут согласования и вносятся поправки (например, заменить пейзаж на внутренней страничке буклета, а вот здесь вместо «но» написать «однако»), дизайнеры, копирайтеры и политтехнологи пилят ногти, загорают, катаются на мотоциклах, толпами бродят по саунам, ресторанам и ночным клубам. Их легко узнать: во-первых, они всегда шумно ругают город и сервис, во-вторых, расплачиваясь, вытягивают купюры из пачки, перетянутой резиночкой.
Мысли о работе выветриваются из голов политконсультантов очень легко. И вот уже кто-то приползает в штаб на четвереньках и ближе к вечеру, с предательскими следами загара или ворохом покупок. Кто-то неделями не появляется в штабе, но ходят слухи, что его позавчера видели на дискотеке. На моменты совещаний все выпадают в реальность и обнаруживают в ней порой удивительные вещи.
Свежие лица в штабе, которых неизвестно кто берет на работу и которые заняты чем-то вовсе непонятным. Однажды в Нижнем Новгороде мы обнаружили человека, с серьезнейшим видом разбирающего ксерокс. Отлично работающий ксерокс.
Кроме того, в штабе можно обнаружить братишку или друга детства кандидата, окончившего какой-нибудь арбузолитейный техникум и всегда мечтавшего попробовать себя в выборах.
Историка, рассуждающего об исторической значимости нашего кандидата для России и постсоветского пространства.
Уборщицу, которая учит агитаторов агитировать.
Когда все это дивное разнообразие сваливается на вашу голову, вам не до масонского заговора.
Хочешь загубить предвыборную кампанию – поставь бюрократа ее курировать. А лучше двух – для надежности. В московском штабе Петрова их было достаточно, чтобы проиграть даже беспроигрышную кампанию.
– Лилипуты трахаются в моииих карманах, совсеееем озверели, чума!.. – радостно пропел Митя, с дартсом в руках похожий на маленького древесного тролля, охотника за мухами. – Кстати, Дашка, это же ты просила включить группу «Ундервуд» в концертный тур? Я им вчера звонил, кланяются тебе поясным поклоном и обещали быть!
– Митя, – поднял тяжелую голову Гарик, – ты резвишься, а социологии у нас все равно что нет. Во всем отчете – ни слова от объективной реальности. Местные северские социологи из института привыкли, что Москва их не контролирует, а только хавает результаты этих исследований, с позволения сказать. И охамели. Вот такая ситуевина.
– Пусть Андрес сделает социологию.
– У него интервьюеров нет, – мрачно хмыкнул Гарик. – И денег на них нам не дали.
– Ты же говорил – бабла немерено... – пискнула Василиса и прикусила язык, потому что раздражать Гарика перед нашим таинственным исчезновением на сутки – неудачная идея.
– Бабла – немерено. Но на социологии мы, блядь, экономим. Как и на многом другом.
– Ой, кстати, где Андрес?
– Лично проверяет ситуацию на местах.
Это могло означать все что угодно. Даже то, что Андрес тайком рванул в Ригу к маме. Или ловит рыбу где-нибудь на Ангаре. Андрес не склонен к алкогольным излишествам, так что он, во всяком случае, не в запое.
Мы трогательно захлопали ресницами и исчезли в своем кабинете.
В машину к Виолетте мы проскользнули осторожно. Царственно кивнули Семенычу и...
– Ой, Семен Семенович! – завороженно пропела Васька. – Какой у вас пресимпатичный брелочек! Где взяли?..
– Да это не брелочек, Василиса Витальевна. – Семеныч осторожно попытался высвободить штучку из Васиной руки. – Это ключи от старого комода.
Два аккуратных ключика. Золотистые. Ничего особенного, но... масонские символы!
– Семен Семенович, одолжите их нам до завтра? Мы не сломаем. И не потеряем.
Семеныч, имея многолетнюю выучку ФСБ, не дрогнул перед лицом несомненного Васькиного безумия. Он медленно снял ключики и протянул со словами:
– Ну вы уж... не потеряйте. Все-таки комод.
Дождь лил, капал и снова лил, как будто в небе работал плохой сантехник. Впрочем, в Северске и настоящие коммунальные службы работали без фанатизма.
– Вы что, улетаете? – с недоумением куклы Барби спросила Вета.
– Тссс! – страшным шепотом отвечали мы.
– А зачем вам ключики?
– Это... это тантрический символ любви и сексуальной привлекательности! – подумав, заявила Васька.
– Серьезно?! Тогда и я себе куплю! Сегодня же!
Когда мы почти подъехали к аэропорту, Вета в глубокой растерянности спросила:
– Но если это такой замечательный символ, почему вы попросили его только на один день?..
Общение с нами очевидно шло ей на пользу. Она училась логически мыслить.
Проходя паспортный контроль в аэропорту и удерживая за капюшон почти спящую Ваську, я позвонила Славке в Москву. Он взял трубку с большой неохотой.
– Кто это, – сонно пробормотал Слава, – звонит в девять часов ночи?
– Это твоя совесть, Вячеслав. Уверена, многие твои знакомые меня ищут.
– Дашка, ты почему звонишь так рано? У вас в тайге по утрам туман?
– Мы с Василисой вылетаем из тайги в столицу. Будем у тебя к вечеру. Приютишь? Обогреешь? Кстати, Слав, ты бы не мог устроить нам интервью с каким-нибудь специалистом по Стабфонду? Финансовым аналитиком?
– Уже сегодня?
– Ага, сегодня... часиков в десять вечера...
– Ты с ума сошла, Дарья. Какой финансовый аналитик будет встречаться с журналистом в десять вечера?
– Просто с журналистом не будет, – карамельным голосом пропела я, – но у тебя же с ними неформальные отношения. Устроим вечеринку без галстуков.
Славка оживился. Жена у него была в роддоме, а толпа детишек – с няней.
– Ну, есть у меня один финансовый аналитик. Даже симпатичный.
– Вообще-то, я сейчас жутко влюблена, так что это неважно.
– Ты все время в кого-то жутко влюблена, – хихикнул Славка. – И все-таки он симпатичный.
– Только... пусть он будет не как тот эксперт по федерализму, в синем пиджаке.
– А что с ним было не так? Я думал, вы мило поговорили...
– Он мне сказал, что для депутата любого уровня разница между Ван Гогом и Ван Даммом роли не играет.
– А разве не так? – весело заржал Славка. – Они и книг-то не читают, твои депутаты!
Я не спорила. Мы с Васькой уже почти спали.
Несколько раз я открывала глаза во время полета. Я видела облака. Все они были прекрасны.
Меня разбудила Васька осторожными потряхиваниями. Я как будто впервые натолкнулась взглядом на ее курточку в горошек и захихикала. Абсурд ситуации, как это бывает в первый момент после пробуждения, стал для меня ясен. Какие масоны? Какой заговор? А, впрочем, самолет уже приземлился в Шереметьево.
Я не люблю Москву и предпочитаю путешествовать по ней с закрытыми глазами.
Я не люблю ее, потому что пролетариат в Москве злее и опаснее, чем где бы то ни было, а метро отчаянно похоже на общественный туалет. Я не люблю многочасовые пробки, как животное не любит руки, которые насильно его удерживают.
Васька не любит Москву намного спокойнее.
Только одно примиряет нас со столицей – магазины. Ведь ничто женское нам не чуждо...
До встречи с масоном Меченосцевым оставалось четыре часа, когда мы наконец оказались в центре Москвы. Мы были свободны опасной свободой детей, сбежавших из детского сада. Мы ощущали себя принцессами, путешествующими инкогнито.
