Владислав Булахтин - Девушка, которой нет
– …только так можно найти и по-настоящему увидеть, что собой представляет этот мир. Увидеть красоту! – продолжала Белка.
«Это уже вызов, крошка».
Вслух Фея сказала:
– Красоту можно увидеть во всем. И разочарование, и любовь, и смерть. В разной последовательности.
Белка испуганно посмотрела на свою спутницу. Фея ободряюще засмеялась:
– Вы еще не поняли – мир принадлежит вам. Уже завтра вы сможете получить все что хотите. И красоту, и любовь.
«И смерть».
– Смотрите. – Фея показала рукой на реку.
Река как река – уныло и беспорядочно плескались серые весенние волны. Вдруг прямо перед девушками образовалась полоска воды шириною два метра – обозначившаяся поверхность оказалась по-озерному гладкой. Прошла секунда, и эта полоска превратилась в ледовый мост или понтон, замерзший поперек Москвы-реки. Лед прозрачный, толщиной несколько сантиметров. Он ни к чему не крепился, но прочно лежал в воде. На него закатывались слабенькие волны.
Фея сбросила свои красные кроссовки, с ужасом обнаружила дырку на носке. До того, как Саня подарит ей новые, оставались ровно сутки.
Не раздумывая, голыми ногами ступила на лед. Лед был скользкий, обжигающе холодный. Повернулась к Белке:
– Все еще не верите, что ваша жизнь может быть содержательнее, чем эта туристическая повседневность?
«Содержательность – хороший крючок для любого, разводной ключ для абитуриента, студента, гастарбайтера и начинающего наркомана».
– Иди за мной.
Лед прогибался, качался под ногами, перекатывающиеся волны согревали холодеющие ступни. Когда дошли до середины, на скользкой холодной поверхности возник внушительный слой теплого песка. Песок получился мелким, легким, морским. По краям ледовой дорожки его слизывали волны. Вокруг порхали гигантские бабочки.
Внезапно полоска льда оторвалась от берега и медленно поплыла прочь от палаточного городка. Балансируя, Фея развернулась лицом к Белке. Нежно взяла обе ее руки:
– Ты бы могла сделать так, чтобы волны расступились. Ты бы могла увидеть всю красоту этого мира. Ты бы могла сама ее конструировать.
Ледовый понтон остановился в камышах. По теплому песку они сошли на берег и обнаружили там свою обувь (дырка на носке, конечно же, не испарилась). Белка потрясенно молчала.
«Теперь, когда она захочет менять правила, ее не остановить. Такого наворошит – нарочно не придумаешь: царство иллюзий в царстве иллюзий».
– Вот телефон моего старшего брата – ходячее хранилище знаний. Жак Паганель в кубе. Он первый пилот самолета, на котором вы завтра полетите. Вы когда-нибудь видели небо из кабины пилотов? Организуем. Завтра в 11.00. Домодедово. Найди себя, и будь что будет!
Белка хлопала глазами ей в спину. Можно не сомневаться – перспектива обворожила. Эта черноглазая авантюристка уже сейчас начнет ломать свою действительность. И не остановится на малом – уже к вечеру станет королевой пампасов, Индигирки или Килиманджаро и никогда больше не выйдет из своей палатки. Иллюзии лучше жизни и смерти.
Чайф: «С войны»
Дождь вылизал асфальт до жирного блеска. Кратер не спеша приближался к «Воробьевым горам». Как всегда перед операцией, в памяти всплывали картинки прошлого. Беспокоило самое неприятное – выпускной вечер тысячу лет назад. В окружении нескольких очень нетрезвых поклонников звезда их класса Юля Вирцева танцевала в фонтанах на Поклонной горе. Юля всегда предпочитала рослых стройных кавалеров. Леха был сутулым, низеньким и неуверенным тихоней. Рассвет, крики одноклассников, череда неудач позади, неизвестность рука об руку с разваливающейся страной.
В восьмом классе он убедил себя, что Юля очень подходит ему, а он ей, – она была единственной знакомой девушкой, которую он мог без труда взять на руки и протащить несколько километров. Такой сюжет он воображал, планируя их непредотвратимое сближение («Наша судьба», – думал об этом Леха). Ни разу между ними не произошло ничего, даже отдаленно напоминающего его фантазии.
Какой-то козел кокнул бутылку пива. Осколки лежали на дне фонтана среди извергающихся столбов пенистой воды. Юлька до мяса разодрала обе ступни. Мокрая, как рыба, она лежала на руках вытащивших ее пацанов. Лицо исполосовано ручейками туши. Кровь заливает мрамор. До того момента Леха не мог представить, что из человека может вылиться столько крови и слез. Как хорошо бы и поныне оставаться в этом блаженном неведении.
Вокруг, истерично крича друг на друга, паниковали пьяные одноклассники. Сквозь ошметки мяса, утыканные бутылочным стеклом, размеренно пульсировала кровь. Леха знал, что делать. Он присел на колени у бордюра фонтана, вытащил осколки, перевязал ноги своей рубашкой.
В ближайший травмпункт Юльку провожали всем классом. Всю дорогу статный красавец Никита легко нес ее на руках. Она нежно обнимала его за шею и прижималась к щеке заплаканным лицом. Леха кутал свое щуплое тело в чью-то мокрую шаль, издалека созерцая картинку своей фантазии, свершившейся не с ним. Рядом с Юлькой всегда будет гордо вышагивать конкурент. Ее предпочтения не омрачатся знанием о том, что Леха готов отдать за нее жизнь. В отличие от всех других. Что такое Лехина жизнь? Жизнь – всегда борьба, утраченные иллюзии, кровь и несправедливость.
Почти столь же часто память пучило бытовой зарисовкой. Этот случай произошел в подъезде его дома. Лехин сосед, хачик Эльдар, регулярно воровал у другого соседа, Ромы, почту. Рома установил в почтовом ящике капкан – четыре бритвенных лезвия. Кратер встретил Эльдара на месте неудавшегося преступления. Подушечки пальцев покрывали ровные порезы – слепо тыкаясь в нутро ящика, Эльдар не сразу почувствовал боль.
Хачик стоял и нянчил свою руку. На лице – высшая степень недоумения. Он никуда не хотел уходить, пока не постигнет свершившегося. Кровь по пальцам текла в ладонь…
После того как число подобных воспоминаний превысило десяток, Кратер стал коллекционировать свои и чужие страхи.
King Crimson: «Epitaph»
Фея возвращалась в Москву.
В долгом яростном споре с самой собой она победила себя, обрушила на плечи еще одно тяжкое соображение: «Все произошедшее в Полушкино иначе как убийством назвать нельзя».
«Не надейся, что ты дала ей больше, чем у нее есть, – убедила Фея себя. – Эта авантюристка – прекрасна. Целеустремленная, цельная, веселая. А ты – сволочь. Хмурая и злобная. И даже более мертвая, чем уничтоженная тобой девочка. Ага».
Носки мокрые, в кроссовках хлюпает вода. Подошла к рельсам. Издалека свистела электричка из Можайска. Девушка долго концентрировалась на том, как ей плохо, как она ненавидит. Электричка пролетала мимо. Фея смотрела в замызганные окошки, за которыми не разглядеть мерзких людей.
Потом бесстрашно шагнула к гремящему составу. Ветер надеялся затянуть ее в воздушный поток, уносящийся вместе с поездом к Москве. Земля под ногами испуганно дрожала. «Ан-на Каре-нина… Ан-на Каре-нина…» – обдавая жаром, гремели колеса.
Ненависть, прежде всего к себе самой, – единственное надежное лекарство, – заменила ей страх.
Фея сжала руку в кулак, выбросила вперед и вверх, чтобы достать до зеленого корпуса электрички. Она дотянулась до грохочущего железа, контуры которого туманились из-за скорости. Ей должно было оторвать руку. Вместо этого вагон, в который она неуверенно ткнула кулаком, сильно накренился. Пролетев по инерции несколько метров, он начал опрокидываться на противоположную сторону железнодорожного полотна. Завизжали тормоза. Шум, грохот, лязг.
Сильнее всего пострадала часть состава, следующая за перевернувшимся вагоном. Голосили женщины, орали дети. На насыпь вываливались окровавленные люди, бежали куда-то спасать раненых.
«Самое сложное – менять судьбы других людей», – говорил дядя Викентий.
«Я легко научилась этому. Не просто менять – останавливать пульсирующие инерцией судьбы. С полпинка. На скаку! И нет мне равных ни по ярости, ни по безысходности. Пусть моя состоявшаяся смерть станет всему оправданием».
Покореженные вагоны развернуло поперек рельс. Осколки битых окон, слезы, груды разорванного, как бумага, металла. Нет ничего страшней. Нет ничего прекрасней.
«В мире реальном твое зверство отзовется какой-нибудь катастрофой. Мертвых и работы тебе точно прибавится, – обреченно думала Фея. – Что ж, я готова к подвигам. Уничтожать покойников – самый отчаянный, самый безжалостный героизм, которому, наверное, нет прощения».
Фея возвращалась в Москву, чтобы участвовать в операциях по нейтрализации крайне активных фантазеров, разрушающих миры иллюзиями.
Она возвращалась, чтобы на Пушкинской площади встретить Саню.
Чтобы влюбиться и окончательно исчезнуть.
Агата Кристи: «Легион»
Ощущение страха иррационально. Его не нужно привязывать к логическим объяснениям. Беспокоят не сюжет, не связь событий, а образы, которые промелькнут в темноте спальни. Содержательное описание теряет свойства первозданного ужаса.
