Лебедев Andrew - Эдельвейс
– Вы занимались альпийским туризмом? – спросил доктор.
И был очень удовлетворен, когда девушка подтвердила эти сведения своей анкеты.
– Значит, не боитесь высоты! – резюмировал старший медицинской комиссии, – люфтваффе будет в восторге от вас.
А когда она вышла из кабинета, два доктора многозначительно переглянулись и один сказал другому, – жаль что я не буду ее командиром учебного отделения, а то бы я попользовал такой экземпляр по назначению.
– Нам остается только порадоваться за камарадов из Люфтваффе, – развел руками его коллега. ….
Встреча с Клаусом была такой неожиданной…
А приехал бы он всего на три дня позже – так и не застал бы ее!
Как тут не быть благодарным Судьбе?
Они провели прекрасный день.
Может быть – самый прекрасный изо всех дней.
Клаус взял у своего отца коляску, запряженную двумя лошадьми и правил ими сам.
Они отправились на пикник, на берег, где Изар делает изгиб, и где на высоком его берегу стоит старинный замок Гломберг-Волленштайн, а на противоположном – низком берегу реки раскинулся широкий пляж и где устроены платные купальни.
Теперь в эту пору купальни пустуовали.
И оставив лошадей, Клаус с Лизе-Лоттой отправились гулять вдоль береговой линии.
Лизе-Лотта сняла туфли и шла по кромке, слегка смочив ступни ног. Она глядела под ноги и улыбалась.
Клаус тоже шел молча.
– Как здесь красиво, – сказал он, вероятно тяготясь своим молчанием.
– Да, ответила Лизе-Лотта, – очень красиво.
– Я никогда раньше не обращал внимания на эту красоту, – Клаус махнул рукой в сторону высоких башен замка Гломберг.
– Да, – снова согласилась Лизе-Лотта и продекламировала:
Прекрасный старинный замок
Стоит на вершине горы.
И любят меня в этом замке
Три барышни – три сестры.
Вчера обняла меня Йетта.
Юлия – третьего дня.
А день перед тем Кунигунда
В объятьях душила меня.
В замке устроили праздник
Для барышень милых на днях.
Съезжались бароны и дамы
В возках и верхом на конях.
Но жаль, что меня не позвали.
Не видя меня на балу,
Ехидные сплетницы-тетки
Тихонько смеялись в углу…
– Это Хайне? – поинтересовался Клаус.
– Да, это великий гений Хайне, – подтвердила Лизе-Лотта и вдруг резко повернувшись к Клаусу, бросилась к нему на грудь и страстно зашептала:
– Мы не должны терять времени, мы должны быть бережливыми с нашим временем, обними меня, увези меня теперь туда, где мы сможем быть вместе, ты и я.
Она вся дрожала. Она вся была в страстном порыве искренности и открытости.
– Клаус, ведь каждого из нас могут сегодня или завтра убить, ведь война! И я вижу смерть каждый день, нас бомбят, и я тоже теперь уезжаю, и может через месяц другой я тоже окажусь на фронте, Клаус, милый Клаус!
Лизе-Лотта держала его лицо обеими руками и спешно, словно боясь, что его отнимут и увезут от нее – целовала его в губы, в щеки, в глаза…
Потом они доехали до небольшой гостиницы, некогда очень популярной у туристов.
Теперь здесь было затишье и Клаус вообще не был уверен, что хозяин гостиницы "Толстый Ганс" еще сдает номера.
Но им с Лизе-Лоттой повезло.
Хозяин – инвалид Первой мировой с ленточкой и со значком Легиона Стального шлема – уступил оберлейтенанту горных егерей из уважения к Железному Кресту в петлице его мундира.
Из окна их комнаты были видны широкий плес и замок на противоположном берегу реки Изар. Но им некогда было любоваться видом, открывавшимся из окна. Клаус и Лизе-Лотта любовались друг другом. Они были заняты любовью.
– Я буду молить твоего Ангела-Хранителя, – сказала Лизе-Лотта. Водя пальчиком по гладкой груди Клауса.
– Тогда тебе надо молиться моему унтерофицеру Волленгуту, – рассмеялся Клаус, – он мой Ангел-Хранитель.
5.
А Ангел-Хранитель Волленгут был очень рад, когда узнал, что фон Линде настоял на том, чтобы "бабушку Фрицци" включили в состав группы.
Правда, майор Крупински имел определенное сомнение относительно возраста Волленгута.
– Выдержит ли фельдфебель нагрузки? – спросил он Клауса, – вы уверены?
– Уверен, – щелкая каблуками и словно подсолнух за солнцем, поворачиваясь вслед за расхаживающим по кабинету майором.
– Впрочем, – развел руками майор Крупински, – вам с ним высаживаться, вам с ним и по горам топать. …
Игорь прибыл в отдел разведки штаба 38-го полка заполночь.
На Кавказе страшно в позднее время суток ходить.
Уж больно здесь ночки темные!
Особенно, когда луна не светит.
– Слыш, Петро, давай я те фонарь под глазом поставлю, шоб не тёмно было ходить! – шутил кто-то из морпехов, ошивавшихся подле штаба.
– Самому бы мне еще не хватало фонаря под глаз получить в такой тьме египетской! – подумал Игорь проходя мимо часового и берясь за дверную ручку.
В отделе разведки было шумно.
Тут вовсю праздновали.
– А-а-а! Старший лейтенент Тетов, нам о тебе звонили из штаба армии, иди сюда, присоединяйся! – махнул рукою капитан, перекрикивая гитару, и одновременно шипящий с нею патефон что стоял в углу, и добрый десяток пьяных глоток, рогочущих каждый о своем.
Праздновали чудесное спасение взвода разведки под командованием главстаршины Лазаренко.
Тетову налили в алюминиевую кружку.
– Не морщись, старлей! – хлопнул его по плечу здоровенный морпех, – это коньяк трофейный. Германский.
– Тут во написано, – перебил приятеля другой морпех, – фабрикунте у Романэшты рояле…
– Румынский это коньяк, а не германский, – поправил корешка морпех, что разжарев, скинул уже бушлат и сидел в одной тельняшечке.
Тетов спорить не стал, хоть и претило ему такое братство-панибратство, но в чужой монастырь со своими уставами лезть – дело самое неблагодарное.
Глухо стукнулись сдвигаемые алюминиевые кружки.
Коньяк был резким и противным – и Игорь еле-еле заставил его провалиться в желудок.
Да, спорить Игорь не стал, но когда вышел с капитаном покурить, сказал все-таки, – ну и нравы тут у вас! У вас субординацию то кто-нибудь вообще тут признаёт?
Капитан хмыкнул и затянувшись Игоревой папироской, сказал, – сразу видать, ты парень не из разведки и тем более не из моряков. У нас, когда мы за линию фронта ходим или в тыл противнику с катеров высаживаемся, все друг-дружке братки и братья, а иначе нельзя!
– Я не моряк, это верно, – сказал Игорь, – но я альпинист и мастер спорта СССР по этому виду спорта, и в горы ходил много раз. У нас тоже в связке все как родственники. Но командир, но старший начальник у нас со всеми не пьянствует. А потом, что до разведки, ты капитан не прав, ходил я в разведку, лазал и на ледники и по стенкам в тыл к немцу лазал.
На крыльцо выкатился и виновник нынешнего торжества – старшина Лазаренко. И Жора – одессит вместе с ним.
– Айда, старлей с нами, к девчонкам! – весело подмигнув, позвал Жора-одессит.
– Не, я лучше посплю, завтра день тяжелый, – отказался Игорь.
– Нет, не прав ты, старлей, – сказал капитан, провожая Игоря до места определенного ему для ночлега, – этим разведчикам потому так много и позволяется сверх устава воинского, потому что другие, кому устав писан, те того не могут сделать, что эти могут. Знаешь, что они вчера вдесятером батарею немецкую голыми руками, да одними гранатами уничтожили? Вдесятером против полу-сотни отборных немцев! Так разве можно к таким ребятам необыкновенным с обыкновенными мерками лезть? Не прав ты, старлей, но скоро либо поймешь, что неправ, либо не сможешь как следует воевать, попомни меня!
Спать его определили в сарае, где стоял штабной мотоцикл "цундап" и жевали сено четыре верховые лошади, принадлежавшие взводу разведки.
Игорь залез наверх на сеновал.
Отсюда было видно чистое-пречистое небо. Звездное-презвездное.
Он лежал, закинув руки за голову.
Лежал и думал о Рае.
Где она?
С кем она?
Война ведь штука такая – сегодня так, а завтра – этак! ….
На утро Игоря разбудил треск заводимого мотоцикла.
Мотор схватывал и сразу глох.
– Не идет он на нашем бензине, товарищ капитан, не жрет он нашего бензина, – оправдывался морпех, который то и дело всем весом своим вскакивал на педаль кик-стартера.
– Не бензина он нашего не жрет, а ты морда похмельная заводить не умеешь! – оттолкнул морпеха давешный капитан, – тоже мне, а еще старшина мотористов!
Капитан сам принялся колдовать с подсосом и с клапаном декомпрессора.
Игорь спустился по лестнице вниз, потрогал щетину на лице и осведомился где у морпехов туалет.
– Гальюн у нас за углом, – хмыкнул морпех, тот что не мог мотоцикла завести, и еще добавил все тем же так не нравившемся Игорю тоном всеобщего неуставного равенства, – сходи потом старлей на камбуз, там Клава наша сегодня за кока – яичню натуральную жарит, Жорка – одессит яиц надыбал в поселке целую корзину.
Есть Игорю не хотелось.
Отказавшись от яичницы, он ограничился чаем с сахаром и куском белого пшеничного хлеба.
