Галина Зарудная - Последнее желание
Кратковременная передышка. Руководительница начнет толкать ее снова, как какую-нибудь заложницу. Она делала это с ощутимым удовольствием, с ощутимой властью. Лера не ошиблась. И пока единственным спасением для себя находила расстояние вытянутой руки между ними. Она быстро перебирала ногами, чувствуя, как с каждым шагом в ней все сильнее разрастается ярость.
«Уйди из моего личного пространства!!! Изыди!»
Так они поднялись на третий этаж — Лера скакала по ступеням впереди, пока та шагала следом и направляла короткими репликами.
— Куда? Давай выше! На лево! Я сказала, на лево! В учительскую!
Уже почти у кабинета Лера все же решила поинтересоваться, что стряслось и почему ее под конвоем ведут в учительскую.
Ответом был толчок в спину, от которого она не вошла — впорхнула в кабинет.
— Будет тебе сейчас конвой! Язык отрастила, как помело!
Лера села на стул, в который ей ткнули пальцем.
Это от чего же она язык отрастила? От того, что спросила, куда ее ведут? Господи, это что — главный черт в аду?!!
Она, конечно, помнила замашки руководительницы, с приличными пробелами, но помнила. Такое невозможно забыть. Однако же! Это школа, или концлагерь? — все никак не могла определиться Лера. Настороженно огляделась.
Руководительница села перед ней за стол в нарочитой близости, — их разделяло от силы полметра, — и старалась придавить ее взглядом так, чтобы мокрого места не осталось. Это только вызвало еще большую бурю протеста в душе Валерии.
Господи, это нас так учили? Тогда не удивительно, что половина одноклассников спилась впоследствии!
Ну нет, изверг в человеческом обличии, не думай, что перед тобой безобидное маленькое существо, на которого ты свою никчемную натуру можешь выплеснуть! Я — акула моды, мастер скандалов! Да я таких, как ты одним пальцем прищелкиваю. Ты лишь жалкая пылинка на моем плече!
Но стоило ей раскрыть рот, как загремело с новой силой, будто бы прямо в лицо выстрелили из хлопушки:
— Ты что это делаешь?!!
Лера услышала странный гул в ушах, возникло чувство, что она окончательно сошла с ума. Она с недоумением смотрела на руководителя.
— Делаю что?
Тяжелый кулак резко опустился на стол.
— Ты зачем принесла вещи Фроловой? Сознательно подрываешь дисциплину?
Вот, значит, в чем ее преступление!
— Подрываю дисциплину? — спросила Валерия. — Тем, что помогаю ребенку привести себя в порядок?
— Ты кого из себя возомнила?!!
В лицо девушки брызнула слюна, она вздрогнула от неимоверного отвращения. А само обвинение потрясло и оглушило Леру настолько, что она совершенно потеряла дар речи. Руководительница тем временем продолжала расчленять ее взглядом, губы нервно плясали на бесформенном желтом лице, извергая залпы новых обвинений.
— Спуталась со старшеклассниками и почувствовала свободу? Куришь! Что еще с ними делаешь? Говори! Говори сейчас, а то потом поздно будет!
Но Лера вдоха сделать не успевала, не то чтобы возразить.
— Прогуляв пару дней, ты решила, что особенная? Не такая, как все?!! Диссидентка!!! Вылететь хочешь? Бедный твой отец! Да ты его в могилу загонишь! Зона, метла да стопка — вот твое будущее! Это уже сейчас видно. Но я не позволю, — стол снова сокрушенно содрогнулся, — не позволю у меня под носом такую похабщину! Ты немедленно заберешь вещи назад!
— Черта с два, — вскричала Лера.
— Ты как разговариваешь, хамло?!! — И снова стол задрожал от удара. Лера невольно отшатнулась. — Она не сирота! Родители обязаны о ней заботиться! А если нет, то ей место в интернате!
— Да что вы такое говорите? Вы в своем уме?
Валерия запнулась, понимая, что перед ней непрошибаемый гусеничный танк. Нет — Терминатор! Стальное сердце. Господи, про какую говорить мораль с железкой? Что у нее с головой? Честное слово, это не может быть реальностью! Шизофренический сон!!!
В глазах образовался странный туман.
Но ведь так и было… Лера, вспомни! Сколько таких Фроловых? И никто из учителей никогда не брал их под защиту. Никто. Как, черт побери, такое может быть?
А ты… Ничто так не каралось в школе, как проявление характера, воли или несогласия. Любое противоречие выглядело, как преступление.
Да это не школа, а колония строгого режима!
Как же она не понимает? Как объяснить? Чудовище!
— Это низость — сначала дать, потом отобрать, — снова заговорила Валерия, глядя в глаза учительницы. — Надя на седьмом небе от счастья — у нее есть новые ботинки и какая-то одежда. Вы понимаете, что такое новые ботинки? Вы же мать, ну же! Я вам вот что скажу: делайте, что хотите, но я не стану ничего забирать. Оно теперь принадлежит ей. Моя мать дала согласие. У моей мамы, можете не сомневаться, сострадающее сердце!
Последние слова были сказаны с ударением, это трудно было не заметить.
— Ты еще имеешь наглость мать сюда вмешивать? — возмутилась Лёня-Федя, но напор ее немного убавился. — Я позвоню ей сегодня же!
— Да вы и спать не ложитесь, пока ей не позвоните, — не сдержалась Валерия. — Что я такого сделала, что вы то и дело ей звоните? Я не прогуливала этих ваших… уроков! Я с жизнью своей, может, расставалась… А Надя… Неужели вам ее не жаль совсем? Что бы вы делали с такими родителями?
Руководительница прожигала ее горящими глазами, но не сразу придумала, что ответить. Все же говорила Лера уверенно, прямо и без заиканий, не страшась жестких взглядов и обвинений. Такой ребенок вызывал определенную долю недоумения и смотрелся подозрительно.
— Ты что это рот раскрываешь где ни попадя? О чем ты пререкалась вчера на математике…
Ну, конечно, как же такое можно было забыть?!! Они ведь лучшие подруги! Даже стрижки эти идиотские делают одинаковые, и сложением почти идентичны — эдакие шкафы с руками — «двое из ларца». У них и запас реплик и ужимочки одни на двоих. А когда ржут — так вообще одно лицо!
Когда дело касается таких людей, напомнила себе Лера, становится уместной знаменитая фраза «Я буду говорить лишь в присутствии адвоката».
Вот и ей не стоило ничего говорить! Какой прок?
Да катитесь вы все!!!
Вас вообще не существует!
Восемьдесят седьмой год давно миновал. Это уже история, прошлое столетие!
Как и ты, Лёня-Федя, — ты тоже история!
Адийос!
Гореть тебе в адском пламени!
— У меня сейчас урок, — сказала она с внезапным равнодушием, проигнорировав вопрос, на который не существовало ответа. — Потом меня обвинят в том, что я прогуливаю…
— Скажешь, что я задержала, — беспрекословным тоном заявила руководительница. Но все же кинула взгляд на часы.
— Иди! — скомандовала после этого. Вид у нее был самый что ни есть снисходительный. Как если бы царица простила, наконец, своего непокорного поданного.
Лера быстро встала и, не обронив ни звука, направилась вон. Но не на уроки. Нет. А как можно дальше из этого кошмара. От этих привидений, которые придумали, каким образом добраться до ее сознания, порвать и сожрать! Эти черти! Проклятые души! Мертвые — раз уж на то пошло! Именно в том понимании, в каком и положено быть мертвым душам!
Я никого не боюсь! Прочь лапы от меня! Прочь!
Все только иллюзия…
Иллюзия…
— 15
Однако трудно называть иллюзией то, что выглядит слишком реалистично.
Она пошла к пустырю, поскольку вот уже в который раз ей некуда было деться — на этом «острове проклятых»!
Пустырь хоть и выглядел зловеще, но при этом отдавал каким-то умиротворением, в котором она теперь болезненно нуждалась.
В этом месте не было никаких временных обозначений, не угадывалось ни малейшей разницы между прошлым и настоящим. Этот пустырь мог спокойно располагаться здесь как в 1987-м, в 2012-м, так и триста лет спустя.
От земли веяло сыростью, которая бывает только ранней весной — практически без запаха, но с едва уловимым горьким ароматом. Лера быстро отыскала камень, затерянный среди деревьев почти у края, уже привычный и знакомый, положила на него сумку с книгами и умостилась сверху.
Непроницаемая тишина.
Погода слегка угомонилась, казалась практически безветренной, солнце периодами просвечивалось сквозь облака, подсушивая щебень и глубокие узкие стоки, отставленные когда-то ковшом экскаватора.
Как это типично — разрыть, потом оставить, подумала Лера. И стоит разломанный, всковерканный и брошенный осколок территории, в то время как город вокруг пульсирует жизнью, обтекая и минуя дикие заросли.
Пройдут года и природа встрепенется, сбросит с себя остатки технологического рабства, прорвется сквозь строительный мусор. Вот тогда то и обратят на нее внимание новые инженеры-застройщики: на первозданную чистоту и благоуханную свежесть. Отметят это место на карте города, как благоприятную зону. И уже не станут миновать пустырь ни люди, ни машины. Приедут большие бульдозеры и сровняют с землей все, что успело подняться и распуститься, и снова все засыпят щебнем, зальют бетоном и настроят коттеджей.
