Мириам Дубини - Танец падающих звезд
— Ты так много и так долго от меня скрывала.
— Ты сердишься?
— Да.
Серена приняла удар, но не сдалась. И начала заново:
— А я знаю, что надо делать, когда Грета сердится. Я ведь ее мама. Кто, как не я, может это знать…
Грета в изумлении смотрела на мать. Она вела себя не так, как обычно. Она была не такой жесткой. И не такой глупой.
— …пойдем, у меня для тебя сюрприз.
Грета осторожно двинулась по перрону вслед за матерью.
За длинным вокзальным коридором у входа стоял столб. К столбу был привязан Мерлин.
— Ты что… приехала на велосипеде?!
— Да.
Грета не верила своим ушам. Ее мать на велосипеде! Она даже представить себе этого не могла. В голове просто не складывалась такая картина.
— Это было забавно… То есть сначала я умирала от страха на каждом спуске, потом пошло лучше. В общем, мне понравилось.
Картина по-прежнему не складывалась.
— Ты три дня без велосипеда, и я подумала, что он тебе сейчас будет нужен. После всего, что произошло…
Так и есть. И мать это поняла. Она поняла, что ей нужно. И даже сделала именно то, что ей нужно.
— Ты довольна?
Грета кивнула и спрятала улыбку. Серена заметила ее, но промолчала, отдала дочери ключи от цепи и попрощалась:
— Я жду тебя дома. Я расскажу тебе все, что ты захочешь. Если ты, конечно, захочешь.
— Мама!
— Что?
Грета хотела поблагодарить ее, но вместо этого сказала:
— Беги! Посмотрим, кто будет первым!
Она вскочила в седло и счастливая вылетела на дорогу.
— Нет, постой! Не так быстро! — услышала она у себя за спиной.
Мамин голос. Мамины переживания, мамины упреки — и снова Рим под колесами ее велосипеда. Грете все это показалось прекрасным. Привычки — это чудесно, хотя никто в этом не признается.
Эмилиано ненавидел ждать. Он выбрал самый разбитый велосипед и полностью разобрал его. Детали, разложенные вокруг него в строгом порядке, создавали иллюзию, что он держит ситуацию под контролем. Но это была всего лишь иллюзия. Эммино молчание напоминало ему, что с ней что-то происходит. Он не знал что. Он мог только ждать. А Эмилиано ненавидел ждать. Тогда он начал аккуратно собирать велосипед заново. Он умел это делать. И быстро учился тому, чего еще не умел.
— Ты молодец! — похвалил его Гвидо.
Эмилиано молча продолжал надраивать старую цепь. Гвидо еще какое-то время наблюдал за его работой.
— Сегодня возвращается Ансельмо. Через несколько часов он будет здесь и начнет работать. Для тебя работы почти не останется…
— Ты меня прогоняешь? — спросил Эмилиано.
Он вдруг понял, что ему очень не хочется уходить из мастерской, и почувствовал себя глупо.
— Нет, я предлагаю тебе работу. Не здесь. Я хотел представить тебя одному моему приятелю. Механику.
До прихода в мастерскую Эмилиано никогда в жизни не работал. Он добывал деньги, общаясь с нужными людьми. Подчиняясь сильным и повелевая слабыми.
— Машины?
— Мотоциклы.
Было бы здорово найти работу. Да еще такую, которая тебе нравится. Предложение Гвидо казалось слишком заманчивым, чтобы быть правдой.
— Когда?
— Да хоть сейчас.
Нет, действительно слишком хорошо.
— Ты не боишься, что я позвоню друзьям и мы обчистим его мастерскую?
— А разве у тебя еще есть друзья?
Жестоко. Но не больно. Потому что тот, кто ему это говорил, был настоящим другом. Эмилиано едва заметно улыбнулся:
— Уговорил. Пойдем.
— Куда вы? Вам нельзя сейчас уходить!
Шагалыч въехал в мастерскую, согнувшись на велосипеде под тяжестью огромной сумки.
— Что это ты принес? — спросил Гвидо.
— Кучу всего.
— Это заметно.
— Объявляется чрезвычайная ситуация. Никто никуда не уходит. Мы должны объединить наши усилия.
Шагалыч поставил сумку на стол, открыл молнию и достал около двадцати флаконов с красками, гору кисточек самых разных размеров, утюг и арсенал коробок неведомого предназначения.
— Ты решил спасти мир кисточкой? — пошутил Эмилиано.
— Пожалуй, я пока ограничусь спасением подруги.
— Что-то случилось с Лючией? — заволновался Гвидо.
— Нет, с Эммой.
Эмилиано отложил в сторону инструменты.
— Родители хотят отправить ее на три месяца в Китай учить язык будущего, а когда она вернется, запишут ее в частную школу. Вполне вероятно, что ей навеки веков запретят приходить в мастерскую. Кажется, мы не очень им приглянулись…
Так вот в чем дело. Вот почему она не позвонила. Вот почему не хотела, чтобы он после того, первого, раза провожал ее домой, а сегодня утром попросила уехать. Он не нравился ее папе с мамой. Этого надо было ожидать. С такими, как он, можно весело проводить время, но когда речь заходит о будущем — тут уж извините. Тут надо ехать за границу или поступать в частную школу. И общаться с правильными мальчиками.
— Но мы заставим их изменить свои планы! — кричал Шагалыч, размахивая кисточкой.
— Такие, как они, плевать на все хотели, — охладил его пыл Эмилиано.
— Какие это «такие, как они»?
— Люди при деньгах. Они не меняют своих планов. Они могут прицениться к твоим планам. И если твои планы им понравятся, они их у тебя купят.
— Уверяю тебя, они им понравятся! Но они не смогут их купить… — весело рассмеялся художник, будто уже видел, как он огорчит этим Эмминых родителей.
— Ты, видно, не понял. Они богаты. Они баснословно богаты.
— Ну и ладно. Они богатые, а мы зато… — Шагалыч на мгновение задумался, — мы — велосипедисты!
— М-м-м…
— Велосипедисты-оптимисты! — выпалил восторженный художник. — Это чудесно! Понимаешь?!
Эмилиано не понимал.
И не хотел продолжать этот спор.
Он не мог объяснить самому себе, как этому пухляку пришло в голову, что он может хоть малейшим образом повлиять на решение двух взрослых людей, привыкших отдавать приказы секретаршам, прислуге и собственной дочери с одинаковой самоуверенностью и с одним и тем же результатом: полное беспрекословное повиновение. Но Шагалыч, казалось, был герметично закрыт для реальности. Мир для него был тем, что он умел нарисовать своими кисточками. Всего остального просто не существовало.
— Нет. Не понимаю.
— Сейчас я тебе объясню. Только Лючию дождемся. Она должна принести главный элемент сюрприза.
— Какого сюрприза? — снова вмешался Гвидо.
— Скоро увидишь.
Эмилиано не хотел видеть никаких сюрпризов. Весь этот энтузиазм казался ему совершенно неуместным и начинал глубоко раздражать. Эмма не нуждалась в их помощи. Она даже не позвонила. Если Шагалычу нравилась роль художника, спасающего человечество своим искусством, он мог и дальше играть ее. У Эмилиано были дела поважней. Он не хотел больше оставаться в веломастерской.
— Разве мы не должны были идти к твоему приятелю? — спросил он у Гвидо.
Шагалыч смотрел на них разочарованно:
— Что, прямо сейчас?
— Лючия все равно опаздывает…
Шагалыч не знал, что сказать.
— Мы быстро, — успокоил его Гвидо, — ты тут пока посмотри, что с этим велосипедом.
Они вверили художнику разложенные на полу детали и вышли из мастерской. У порога Эмилиано обернулся на большую комнату и вишневый диван в надежде, что он их больше никогда не увидит.
Ода велосипеду. С тобой я пересекла волны луж, обратила воду в пот, подправила ход дней, в которые все шло не так, умножила мысли и улыбки и вернула к жизни нескольких водителей, умиравших со скуки.
А вот и еще один водитель. Он перерезал ей дорогу, даже не заметив этого. Чтобы пробудить его от сомнамбулического движения в потоке машин, требовалось настоящее чудо. У Греты был только фиолетовый горн, установленный на руле велосипеда.
— Чего тебе?! — возмутился водитель, притормаживая от резкого звука горна.
Ничего. Ей абсолютно ничего не было нужно. Она хотела просто катить дальше на велосипеде по родному городу. Смотреть на улицы, которые знала наизусть, находить то, что ожидала найти. Всю свою маленькую жизнь она пыталась от чего-то сбежать, потом один из таких побегов привел ее к отправной точке. Она нашла своего отца. И теперь, когда он был рядом, ей нечего было оставлять за спиной, ей нечего было забывать. Дыра внутри начинала зашиваться короткими стежками с каждым новым шагом. И она хотела идти дальше. Она хотела получать удовольствие от этого пути. Она улыбнулась, глядя в нахмуренное лицо автомобилиста, и произнесла громким голосом, словно обращала к Вселенной песню радости:
— Я здесь, ты меня видишь?
Человек за рулем автомобиля посмотрел на нее изумленными глазами. Грета не изменилась в лице. Изменился он. Он ей улыбнулся. О, чудо. Потом уступил ей дорогу и подумал: «Может, пересесть завтра на велосипед?» Скорее всего, он этого не сделает. Но зато еще раз улыбнется. Грета была в этом уверена. Ее удивили ее мысли. Они не были ее мыслями. Может, Лючии или Эмме в момент рассеянности могла прийти в голову подобная чушь. Или Ансельмо, который решил быть оптимистом. Только не ей. Грета стала слушать, как Рим тихо шуршит в старых переулках, нашептывая слова любви. Она ответила городу коротким неустанным шуршанием колес, которые везли ее к дому, к высокой стене из цемента, где ее ждала мама. Она уже почти приехала, когда увидела еще один велосипед и еще одно чудо.
