Рут Джабвала - Жара и пыль

— Я и не меняюсь, — сказал он.

— Нет, не меняешься, — и она прижалась к нему крепче. Ей страстно хотелось забеременеть; ведь тогда все станет хорошо, он не изменится, она не изменится, и жизнь пойдет точно по плану.

— Подожди немного, — сказал он. — Все будет в порядке.

— Ты так думаешь?

— Я уверен.

Опершись на его сильную руку, она вышла вместе с ним наружу. Хотя еще стояло очень ранее утро, воздух был спертым.

— Жаль, что ты не уехала в Симлу, — сказал он.

— Так далеко от тебя?

— Тебе здесь совсем плохо. Этот ужасный климат.

— Но я чувствую себя прекрасно! — Она рассмеялась, потому что это была правда.

Он благодарно прижал к себе ее руку:

— Если у меня получится освободиться, мы поедем вместе.

— Ты думаешь, удастся?.. Не стоит ради меня, — сказала она. — Я и в самом деле… ничего страшного… я в порядке, — снова сказала она.

Ее мужество вызвало у него восхищенный возглас. Он хотел задержаться, но его конюх стоял с лошадью наготове, помощник — с бумагами, а слуга — с тропическим шлемом.

— Не выходи, — сказал Дуглас. Но она вышла. Оливия посмотрела на него снизу вверх, когда он сел в седло, а он взглянул на нее сверху. Этим утром ему было трудно уезжать.

— Я поговорю с доктором Сондерсом насчет Гарри, — сказал он.

Она махала ему рукой, пока он не пропал из виду. Слуга придержал входную дверь, но она ненадолго осталась снаружи поглядеть вдаль. Не в том направлении, куда уехал Дуглас, а в противоположном — на Хатм и дворец. Видно было повсюду одно и то же, так как все заволокло завесой пыли. Но то, что она сказала Дугласу, было правдой: она действительно чувствовала себя прекрасно, ее не беспокоили ни жара, ни духота. Казалось, будто в ней бил маленький родник, придававший ей бодрости и веселья.

Чуть позже она посмотрела на свои наручные часы (до приезда автомобиля Наваба еще оставалось время) и пошла к дому Сондерсов. Но доктор Сондерс уже уехал в больницу, и дома была только миссис Сондерс. Оливия удивилась, не застав ее в постели. Миссис Сондерс сидела в одной из своих комнат, напоминавших пещеру, и смотрела в пустой камин.

— Лучше не позволять им… слугам… видеть себя в постели, — объяснила она, понизив голос и бросив взгляд в сторону двери. — Я хотела бы полежать, мне в самом деле нужно быть в кровати, но как знать, что у них на уме.

Она продолжала вглядываться в камин (где даже решетки не было), словно там обитали злые духи. Да и в самой комнате ощущалось что-то потустороннее: возможно, из-за мебели, которая не принадлежала Сондерсам, а была казенной и передавалась служащим из поколения в поколение. Изображения на стенах тоже провисели тут очень долго; в основном то были сцены времен восстания, на одной из них художник изобразил сэра Генри Лоуренса, убитого пулей в Лакхнау.

— Чего только не рассказывают, — сказала миссис Сондерс. — Вот, например, одна дама из Музаффарбада или откуда-то оттуда, родом вообще-то она из Сомерсета… — Она вздохнула, думая то ли о горькой судьбе этой дамы, то ли о далеком Сомерсете. — Ее мужчина-прачка, — прошептала миссис Сондерс, наклоняясь ближе к Оливии, — гладил ее нижнее белье и, видно, не совладал с собой. Они очень возбудимы, так уж они устроены. Я слышала, это из-за их пряной еды, уж не знаю, правда ли, но убеждена, у них одно на уме, как бы сами знаете что сделать с белой женщиной.

Оливия смотрела на нее. Миссис Сондерс мрачно покивала со знанием дела и оправила платье на тощей груди. Оливия почувствовала, как и ее собственная рука поправляет довольно низкий вырез бледно-коричневого шелкового платья. Что за вздор! Она вскочила, пора было ехать, автомобиль Наваба вот-вот будет здесь.

Наваб посмеялся над предложением привезти доктора Сондерса осмотреть Гарри. Он сказал, что если бы нужен был европейский врач, то он, конечно, тут же послал бы за лучшим специалистом, если нужно — даже в Германию или Англию. Однако ради Оливии и Гарри он согласился отправить машину за доктором Сондерсом.

Доктор Сондерс, довольный и польщенный тем, что его пригласили во дворец, соединил кончики пальцев и начал сыпать медицинскими терминами. Он пыхтел, разглагольствуя, и от каждого слова волоски его усов пушились, словно от легкого ветерка. Наваб обращался с ним с той преувеличенной вежливостью, в которой Оливия уже давно научилась распознавать презрение; но доктор Сондерс, принимавший все за чистую монету, раздувался все больше в своем тесном чесучовом костюме. От вида этой пары, сидящей напротив друг друга: Наваба, почтительно наклонившегося вперед, и доктора, философствующего и все увеличивающегося в размерах, — Гарри давился смехом, и, глядя на него, Оливия тоже веселилась. Доктор Сондерс ничего не замечал, в отличие от Наваба, который был доволен тем, что придумал такое прекрасное развлечение для друзей и настоял, чтобы доктор остался обедать.

За столом доктор достиг новых высот. Раскрасневшись от удовольствия, полученного от хозяйской еды и питья, он позволил вовлечь себя в разговор об Индии и индусах и поделился своими впечатлениями. У него оказалось в запасе множество подходящих историй, в основном из врачебной практики. Хотя Оливия уже слышала большую их часть, она присоединилась к Гарри, которого забавляло то, как Наваб подзадоривал доктора.

— А что же вы сделали потом, доктор?

— А потом, Наваб-саиб, я велел позвать этого молодца в свой кабинет и без дальнейших разговоров устроил ему взбучку.

— И очень правильно сделали, доктор, очень правильно. Вы подаете хороший пример.

— С ними нельзя по-другому, Наваб-саиб. Спорить бесполезно, они не склонны рассуждать логически. У них здесь все не так устроено, как у нас.

— Совершенно верно, доктор. Вы попали прямо… во что, Гарри?

— В яблочко.

— Вот именно. В яблочко, — Наваб серьезно кивнул.

Вскоре Оливии стало не смешно. Доктор Сондерс был откровенно глуп, и шутка затянулась. Гарри это тоже наскучило. Как обычно, Наваб мгновенно почувствовал, что обстановка переменилась. Он отбросил салфетку и сказал:

— Оливия, Гарри, идемте. — Бесцеремонно оставив доктора в столовой, он повел их наверх, в комнаты Гарри. Там он бросился в кресло, и, откинув голову назад, наконец, громко расхохотался. И обиделся, когда они к нему не присоединились: — Я так старался вас развеселить, — пожаловался он.

— Это же просто жестокое обращение с животными.

— Но он нас назвал животными, — заметил Наваб.

— Он просто старый зануда, — буркнул Гарри. — Зачем вы только его позвали?

— Это все она, — сказал Наваб, указывая на Оливию. А когда она смутилась, примирительно заметил: — Он не зануда, наоборот, довольно забавен. «Мы, врачи, чувствуем себя дома в Англии», — проговорил он, соединив кончики пальцев и раздувая воображаемые усы. Было не очень похоже, но Оливия и Гарри из вежливости засмеялись. Сначала он был доволен, но затем настроение у него испортилось, и он сказал с отвращением: — Вы правы. Он — зануда. Да уж, не стоило его приглашать, давайте от него избавимся.

Оливия почувствовала необходимость сказать:

— Он и в самом деле исключительно высокомерен. Не судите обо всех по нему.

Наваб холодно взглянул на нее:

— Кого не судить?

— Всех нас.

— Кого «нас»? — спросил ее Гарри тоже враждебно.

Оливия ощутила, что попала в затруднительное положение. Именно так она чувствовала себя на обеде у Кроуфордов, не зная, чью сторону принять.

— Не знаю, что вы об этом думаете, — продолжал Гарри, — но не нужно сравнивать меня с ними.

— Но Гарри, ведь Кроуфорды, например… они совсем не такие, как доктор Сондерс, вы это прекрасно знаете. Или чета Миннизов. Или, раз уж на то пошло, Дуглас и…

— И вы?

— Все одинаковые, — неожиданно и решительно отрезал Наваб.

Оливия была потрясена, неужели он и ее имеет в виду? Включил ли он и ее в эту группу? Она посмотрела ему в лицо, и ее испугали чувства, так явно отражавшиеся на нем; ей было невыносимо быть их причиной, даже частичной, она бы сделала все, чтобы это не имело к ней отношения.

— Я отошлю его, — сказал Наваб, громко подзывая слуг. Он распорядился, чтобы доктора Сондерса посадили в автомобиль и отправили домой.

— Да, и заплатите, заплатите ему, — сказал он. — Вот ты — заплати. Просто дай ему денег, он возьмет, — приказал он слуге и засмеялся. Тот тоже засмеялся, оценив оскорбление, наносимое доктору Сондерсу, которому заплатит слуга.

— Пожалуй, я тоже пойду, — сказала Оливия, глотая слезы.

— Вы? — вскричал Наваб. — С ним? — он был возмущен. — Вы думаете, я позволю вам сесть в одну машину с ним? Вот что вы думаете о моем гостеприимстве? И моей дружбе? — Казалось, он был оскорблен до глубины души.

— Но мне пора ехать домой, и раз уж есть машина… — запротестовала Оливия, смеясь и снова чувствуя себя беззаботной.