Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча
Так и сказал.
А переводчик этот на армянина похож. Пырыводчик-шмараводчык херов! Я его еще найду, слушай! Так он мине говорит: "Они тэбе свыстэли, они тэбе ловили, а ты едешь. Они тэбе поймалы, а ты спишь прямо за рулом. Они тебя в турму сажать будут. Граница нэзаконно переехал".
Так и говорит. Слушай, я этого армянина, как найду, яйца отрэжу.
Зачем такое сказал? Чито я ему плохого сделал, а? Они же, ссуки моего братана Федьку убили! Маму я их ебал!…
… Однако, именно после этого события семейная жизнь Васька значительно осложнилась, поскольку Норма всерьез принялась его воспитывать с целью отучить от пьянства. Не представляла она, что это за явление такое – совейский мичман в черном бушлате. "Маракы умирают, но нэ сдаются!" прокомментировал Васёк начало первой в истории человечества русско-бразильской войны…
… Как-то раз придя на работу, Норма достала из сумки бумажку.
Развернув, спросила: Олэг, кэ э иссу? (мол, что это такое) И зачитала старательно: Biliadischia, essuka, razibaika,
pizidiravanika, pizida yaponisika, zalupa
konisika…
– Откуда, – спрашиваю, – ты все это взяла?
А, ВАсика, – отвечает, – меня так зовет, когда сердится. Так я боюсь, чтобы это не означало бы puta (то бишь, шлюха), а то я обижусь. Я этого не переношу. Меня никто из моих мужей так называть не смел.
Ну, – отвечаю, – это просто набор слов. Он, наверное, пьяный был и сам не знал чего говорил. Там слова такие: бусета жапонеза, бусета ражгада, каралью ди кавалу…
Я? – поразилась Норма. У меня? Бусета, (пиписька, мол) рваная, японская? Поркэ? Почему? Почему японская? Почему рваная?
Схватила меня за рукав и затараторила по-португальски, глотая слезы:
– Да, правда! У него – ди кавалу, мол, конский, да. Но он же, каналья, никогда раньше не жаловался, что я ему маленькая. У нас в постели – всегда все – о кей! Что он там выдумывает, почему японская, почему рваная? Я же не дура, я понимаю, что японки – маленькие, и у них всё – маленькое. Но у нас-то с ним в этом смысле всегда было – о-кей! – зарыдала она прямо у меня на рукаве.
– Да брось ты, пытаюсь я ее успокоить, это у нас, русских просто юмор такой.
– Хорош юмор, – отвечает, – знаешь, сколько я сегодня пудры-крема на лицо наложила? У меня же синяк огромный под глазом. Он ударил.
– За что? – спрашиваю.
– А ни за что, совсем без всякой причины. Просто так. Ночью встал, бутылку водки недопитую нашел, захотел ее выпить. А я взяла и всё в раковину вылила. Тут он мне как даст! За что???!!! Разве можно за такую ерунду, как водка, любимую женщину ударить? Я еще понимаю, если бы я ему, не дай Бог, изменила, или бы просто отказала в любви.
Тогда, да, согласна, не только ударить, убить можно. Но из-за какой-то водки!!! Нэу компренду-у-у!,- взвизгнула она почти так же громко и пронзительно, как сирена противоугонного устройства.
– А еще он мне все время повторяет Zareju, zareju!.
Que И isso? Что, мол, все это значит?
– Да, – говорю, – не бери в голову. Я ж тебе уже сказал: у нашего народа шутки такие прикольные.
Однако, совет мой был Нормой воспринят слишком буквально. С моей легкой руки в голову она действительно ничего не взяла и снова как-то вечером, увидев у дорогого супруга бутыль водки, опять вылила ее в раковину. И тут уж одним синяком не отделалась, ибо Васёк приложил ей крепко, по морскому, так что она, завизжав, вызвала полицию. И повязали Картуза менты. Сунули в следственную тюрьму
Партэнэ. Если бы не Васёк, когда бы я еще узнал, что этот элегантный, темного стекла высотный дом, торчащий сразу за мостом
Жака Картье, всего-навсего следственная тюрьма, или, по нашему, по российскому – СИЗО. Пришлось мне туда по дружбе несколько раз шастать с Нормой и служить Ваську переводчиком, пока его до суда не освободили под залог. Но все же, несмотря на то, что Норма, страдая по васькиному мужскому естеству, отказалась категорически от всех своих предыдущих показаний, вломили Картузу год условно и три месяца абсолютного запрета приближаться к дому супруги ближе, чем на сто метров, несмотря на ее протесты и рыдания. И все эти три месяца встречались они и трахались у Толяна с Серегой.
Но я, как раз к тому времени, из Журавлика уволился, и как-то все они из моего поля зрения выпали. Тем более, что в конце 93 года иммиграционная служба Канады моряков-одесситов депортировала как самозванцев, нагло канающих под лиц библейской национальности.
Укатили они домой во злобИ, поминутно пересчитывая заработанные в хлебопекарне, да полученные по велферу "хрошы", и бормоча под нос:
От подлюки прокляты, шо робят, шо робят! Як жидам поханым, так – статус. А як козакам, так – хуй!…
… Года два пролетело, и Васёк позвонил мне как-то сразу после праздников в начале января 96.
– Ну, как, – спрашиваю, – дела? Статус получил?
– Нэт, – отвечает, – не дают. Крыминальное досье на мне висит.
– Какое еще криминальное, – удивился я.
– А, слушай, – начал объяснять мне Васёк, – Жору-грэка знаишь?
– Конечно знаю, – говорю. Ибо, Жора-грек был, во-первых, настоящий грек из Казахстана, а во-вторых – мой бывший клиент. – А что, мол, он тебе такого сделал?
– Э-э!, – отвечает Васёк, – ныхарошый он человэк. И баба его – сука. Ментам миня сдали.
– Как? За что?
– А не за что, слушай! Люди такие. Атмарозки. Савсем понятиев нэ имэют! Я к ним в гости прышол. Генсека шмарагезу прынес. Уваженье оказал, слушай! Пить, кушьт стали. А прасыпаюс в турме. А мне с ними очный ставка дэлают. А они гаварят: Он нас ножом рэзат хотел. На
Жору будто бы я крычал: "Ты армянын, ты маиво брата Федьку убил".
Совсем с ума посходылы, слушай, я что гырека от армянина отличить нэ могу?
Заинтригованный, позвонил я Жоре-греку, и тот мне рассказал, что все, увы, именно так и было. Мол, сидели, культурно отдыхали, генсек вдвоем культурно укушали, и по причине позднего времени, перешли на общедоступный плодово-ягодный вермут Беллини.
А после первого же стакана плодово-ягодного схватил мичман Картуз здоровенный кухонный нож, и глаза у него, как Жора выразился,
"плохим огнём загорелись". Цапнул, значит, лежащий на столе тесак и сказал с ненавистью: "Ты, сука, арымянын, ты маиво брата убыл, щас я тэбя рэзать буду!" Но Грек-то мужик – не промах и сам, как шкаф. Так он ему вмазал. И вмазал хорошо. Васёк на пол рухнул, но ножа китайской стали из кулака не выпустил. Полежал минуты две, оклемался, и снова в бой. Мол, арымян ты, зарэжу! Баба же Жорина, русская пацанка лет девятнадцати из Алма-Аты, испугалась и ментов вызвала. Всего-то набрала 911. А и пяти минут не прошло, как они звонят в дверь: мол, комман сава, ке-с-ке-се, месьедам?
А мусью Василий Картузов перед ними еще в том состоянии: морда в крови (Жора ему хорошо по чайнику-то приложил), рубаха разодрана, нож в руке и лыка не вяжет. Ну, конечно, тут же наручники. Уголовное дело пришили, менты позорные. А за что? Уж будто в этой стране нашему р-р-усскому чловеку и пошутить нельзя? Ну ошибся. Бывает.
Принял в состоянии понятном Фому за Ерему. Делов-то! Совсем оборзели, как Васёк правильно определил.
В общем, почалился опять Картуз в Партэнэ, а Норма его, естественно, снова выкупила под залог. Но дело осталось. И надолго заблокировало васькин иммиграционный файл. Тем более, там еще и из
Платсбурга пришла своевременно весьма крутая телега с астрономическим штрафом за его красивый американский вояж на борту жениной машины марки Форд-Торус. Так и не знаю, кто его заплатил,
Норма, наверное…
…И опять как-то Васёк и Норма на годы из моей жизни исчезли.
Как говорится: у них свои проблемы, у меня – свои. А тут несколько дней назад побежал я поздно вечером за пивом в ближайшую лавочку.
Взял две литровые бутыли, взгромоздил их на прилавок, а хозяину, как назло, позвонил кто-то по телефону, и он на своем хинди-ли, тамилу, телугу, хрен его знает, киздит и киздит. Я же стою и жду. А от скуки принялся рассматривать лежащую предо мной стопку местных газет.
И обалдел: прямо на первой странице вижу огромный заголовок на английском языке: "Банда азербайджанских автоугонщиков разоблачена полицией. Тиски русской мафии на горле Квебека крепнут с каждым днем". А под заголовком большая такая фотография. И на ней крупным планом – группа "лиц кавказской национальности", а среди них – некий белобрысый гражданин, ну, явно – Васёк! Или, как сейчас принято говорить, "человек похожий на Васька". Причем, похожий, как две капли воды. Хотя и весь такой в смущении, морду воротит, но тем не менее, весьма даже узнаваем.
Захотелось мне, естественно, эту газету тут же приобрести. Да только с деньгами заминка вышла. Все карманы обшарил. Не хватает.
Или от пузыря пива отказывайся. Вариант, сами понимаете, для русской души не приемлем абсолютно. Так и не приобрел. Вернулся домой, не поленился: облазил все записные книжки: нашел Норму да Силва.
Позвонил. А та, услышав мой голос, ударилась в рыдания. Я же с ней, как обычно, по-португальски.
Она, же, вдруг, отвечает мне на чистейшем русском языке. И хоть с жутчайшим акцентом, но падежи, склонения – фантастика! Все – правильно! Единственный недостаток – избыток того, что называется ненормативной лексикой и блатной феней. А, в общем, монолог ее был такой: (цитирую дословно):
