Николай Климонтович - Скверные истории Пети Камнева
Свищевых была, давняя, ветхая, довоенная, с верандами, мезонинами, мансардами – в той же Валентиновке. Свищев-дед, которого Петя уже не застал ввиду неестественной убыли того в тридцать восьмом, будучи богатым инженером-энергетиком, другом Кржижановского, в тоске, быть может, по потерянной усадьбе, отгрохал эту дачу на без малого гектарном участке – прямо перед арестом. И, что удивительно, у его семейства дачу не отобрали, нечисто работали, заметил Петя, и дача перешла Свищеву-отцу. Туда-то Петин отец и сплавлял сына чуть не на все лето. Кстати, замечательно, что Лиза Камнева была в Валентиновке только однажды, в раннем детстве, потому что ко времени ее отрочества Свищев-старший умер, сестры повыходили замуж, и семья
Свищевых распалась. Итак, Петя все каникулы проводил баловнем своих кузин, не слишком ценя их опеку, стрелял бузиной из трубок борщевика, строил шалаши в ветвях дерев, лазил с соседскими мальчишками по окрестным садам за яблоками. По вечерам все собирались на большой веранде, были еще и маленькие, под оранжевый с бахромой абажур, пили чай с клубничным вареньем, после чая играли в лото за большим круглым столом: Пете доверяли вынимать бочонки из холщового мешочка и выкрикивать номера. И если младшая Ната держала себя с маленьким Петей, как нежная сестра, средняя Шура всерьез не принимала, то старшая Тата все отчего-то над ним посмеивалась и трунила, даже щипала иногда. Она была некрасива и простовата с юности, так отозвался о ней Петя, будто в этой семье родилась по ошибке. Однажды, когда они с Татой отчего-то оказались на даче одни, собралась гроза, дождь потоками стекал с крыши, гремя в водостоках, и Тата забралась к Пете в постель, приговаривая, что замерзла, просила погреть ей ноги. Помнится, я страшно испугался тогда, вспоминал Петя, похоже, она меня, двенадцатилетнего, пыталась совратить.
Эта самая Тата училась настолько скверно, что ее пришлось перевести в вечернюю школу. И, соответственно, в восемнадцать она отправилась работать на какой-то завод лаборанткой в цех контроля продукции – мыть пробирки, наверное. У завода, натурально, был свой летний пионерский лагерь для детей сотрудников – где-то под Хотьково, все по той же Ярославской дороге, но по другой ветке. И на лето заводскую молодежь, чтоб не нанимать персонал со стороны, направляли туда в качестве пионервожатых с сохранением оклада, но на казенный кошт. Так Тата стала пионерской вожатой. Однажды она взяла маленького Петю с дачи на экскурсию в свой лагерь – похвастаться маленьким кудрявым кузеном перед товарками. Но, когда вожатые после отбоя напились дешевого вина, она забыла братишку на поляне у костра, удалившись в лес с одним из собутыльников. Я был рад, что горит костер, припомнил Петя, потому что боялся волков.
У Таты не получалось не только с учебой, но и с замужеством, и она засиделась в девках чуть не до тридцати. Но ей повезло: ею заинтересовался сорокалетний неженатый инженер на ее же заводе, где она уж сделала карьеру и стала техником. Соискатель был крестьянским парнем из Тульской губернии, самостоятельно выучившимся в заочном институте. Он был приземист, некрасив, очкаст, у него была одна особенность – его большая в пегом волосе голова была чуть сплющена с одной стороны. Он был тщеславен и хотел жениться непременно на москвичке с площадью, потому что при его-то летах жил холостяком в заводском семейном общежитии. А Тата, мало того что располагала в квартире родителей отдельной комнатой, была к тому же из
интеллигентной семьи. Свадьбу играли в его деревне, которая располагалась за Окой, недалеко от Поленова. Свищевых-родителей к тому времени не было в живых, средняя дочь Шура, по снобизму считавшая этот брак мезальянсом, да и без того Таты всегда сторонившаяся, на свадьбу ехать отказалась, поехали Петя и Ната, оказавшись единственными родственниками со стороны невесты. Зато со стороны жениха собралась вся немалая деревня, состоявшая, ясное дело, сплошь из родственников разной степени близости. Свадьба длилась три дня. Знаешь, говорил Петя, такого разврата я не видел и в студенческих общежитиях. По-видимому, несмотря на все сведения, почерпнутые из этнографических сочинений, в нем были еще живы интеллигентские предрассудки относительно первозданной целомудренности простолюдинов. Но одно дело читать, другое – на три дня окунуться в атмосферу не цинизма даже, но самого естественного бесстыдства и блуда, когда наутро в избу новобрачных вваливалась толпа пьяных девок, у каждой из которых к причинному месту была приделана здоровенная морковка на резинке. Это был как бы реквизит для исполнения частушки:
Доставай свою морковку,
Пойдем на стыковку…
Петя добавил: это было самое приличное во всем репертуаре, -
интересно, кто пишет нашим телевизионным исполнителям их так называемые народные песни?.. Вот после этого вояжа в глубь народной жизни Петя, перед тем как ехать в редакцию, поздним утром и опохмелялся в кафе Дружба коктейлем Белый медведь – шампанское с водкой, – когда впервые увидел любовь своей жизни.
Потом Ира объясняла, что именно в то утро к ней в гости завалилась далекая подруга детства, и она, чтобы поскорее от гостьи избавиться, увела ее в это самое кафе, в котором, грязноватом и дешевом, она никогда до того не была, – заведение попросту было ближайшим к ее дому. И нетрезвый Петя, пораженный прелестью Иры, которая сидела за соседним столиком, подкатился к ней, хотя никогда не знакомился с дамами в публичных местах, и нагло попросил телефон. Ира записала номер, как потом она говорила, чтобы поставить подругу на место: она своего телефона незнакомым мужчинам, разумеется, тоже никогда не давала. Иначе говоря, как это и бывает в тех случаях, когда вдруг происходит что-то необычное, открытие или катастрофа, нежданно сошлись несколько невзаимосвязанных факторов: многодневное деревенское пьянство Пети, которому в это утро следовало сидеть за своим столом в редакции, и случайный визит к Ире навязчивой подруги, которая пела ей о том, как она устала от ухаживаний мужиков.
Здесь-то Ира и не удержалась, не лишенная, разумеется, женского тщеславия, продемонстрировать, кто на самом деле из них двоих пользуется у мужчин успехом, – ведь Петя подошел не к подруге, которую, казалось, и не заметил, а именно к ней.
Легкомысленный Петя сунул салфетку, на которой был написан номер, в карман и тут же об этом забыл. Ведь он был в состоянии похмельной эйфории, море по колено, и действовал по наитию. Потом, обнаружив этот клочок в кармане и смутно помня, кому принадлежит записанный на нем номер, из любопытства набрал его. Голос Иры показался ему довольно суровым, и со свойственной мужчинам ленью он сообразил, что в данном случае, по-видимому, предстоит долгое ухаживание, и сказал, что перезвонит позже. И опять об этом забыл. Но через неделю опять наткнулся на этот телефон и опять набрал номер. И услышал поразивший его точностью постановки вопроса ответ: вы что-то конкретное хотите предложить, если нет, то больше не звоните. Так женщины никогда с ним не разговаривали, и заинтригованный Петя тут же назначил Ире свидание, благо жили они неподалеку: он на Ломоносовском, она на
Мосфильмовской. Она отдалась мне в тот же вечер в подъезде, рассказывал Петя застенчиво. Позже она объяснила ему, что просто-напросто два года назад развелась с мужем и все это время у нее никого не было. Но так не могло и не должно было продолжаться вечно, а Петя ей понравился. Через два месяца Петя женился на Ире.
Причем папа-генерал был дочерью поставлен перед фактом: он никогда не согласился бы на такой мезальянс – Петин отец, университетский профессор, с тех служебных высот, что занимал новый Петин тесть, казался, безусловно, букашкой…
В этом счастливом месте повествования мы с аппетитом выпили, но я стал подозревать, что Петя потерял нить, и до пионерского лагеря мы так и не доберемся. Потому что он пустился в воспоминания о своем счастливом браке, впрочем, как потом выяснилось, косвенно эти подробности проливали на пионерскую историю некоторый дополнительный свет. В общих словах дело обстояло так. Отец Ирины занимал очень высокий пост в Генеральном штабе, причем не где-нибудь, а в ГРУ, в военной разведке. Это был красивый волжский крестьянский парень, – в зрелые годы у него была кинематографическая внешность Джеймса Бонда,
– необыкновенно одаренный от природы. Он учился на военного переводчика, потом в Академии Генштаба. Он бегло говорил на всех европейских зыках, кроме албанского, быть может, хотя специализировался на арабских странах, – по-арабски он говорил с легким британским акцентом. Ко времени появления Пети в этой семье он уже побывал резидентом в Риме и в Париже, называясь вторым советником посольства. За границей он жил с семьей, женой и двумя дочерьми. Ира рассказывала, что в Италии он, тогда еще подполковник, иногда приходил домой ночью в кровоподтеках и в разорванном, испачканном костюме. И, лишь когда его имя попало в специальный справочник ЦРУ, посвященный советской разведке, он был отозван в
