Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов
В таком случае мне не надо было выбирать, кого убить: сама судьба преподнесет мне жертву. На углу какой-нибудь пустынной улицы я убью случайного прохожего, не видя даже его лица, и только на следующий день узнаю из газет, кем он был и как выглядел. Мне оставалось только выбрать орудие убийства. С самого начала я отказался от автомобиля: раздавить кого-нибудь на скорости сто километров в час в темном переулке показалось мне слишком сложной задачей для начинающего: возможно, у меня бы не хватило сноровки, а кроме того, осталось бы много следов. Холодное оружие казалось мне чересчур грубым. Чулок на шее вызывал отвращение. Больше всего меня привлекал револьвер: я превращался в настоящего убийцу из кинофильма.
Кроме того, я решил одеться в соответствии с сюжетом и продумал в деталях свою одежду: костюм в полоску (с жилетом), темная рубашка, светлый галстук и ботинки со шнуровкой. На покупку одежды и оружия у меня ушло гораздо меньше времени, чем я предполагал. Превосходные ботинки со шнуровкой нашлись на верхней полке шкафа. В оружейном магазине никаких проблем не возникло: безмерное упрощение порядка приобретения оружия для персональной защиты делало персональное нападение легким, как никогда. Уже к вечеру я располагал всем необходимым и ночью спал как убитый.
На следующее утро зеркало отражало черты, в которых не было ничего преступного: мы давно живем бок о бок, и мне нетрудно признаться, что физиономия у меня — нечто среднее между рыбьей мордой и вареным яйцом: я, наверное, слишком бледный, выражение растерянное, никакой агрессивности не заметно. Перед тем как выйти на улицу (и все еще до конца не веря в происходящее), я заткнул револьвер между ремнем и рубашкой.
Все утро я бродил по разным паркам и пообедал в палатке на площади, посередине которой бил фонтан. Потом погулял в тополевых аллеях, которые считал давно исчезнувшими. Весь вечер моя рука поглаживала рукоять пистолета. На берегу пруда, гладь которого серебрилась точно фольга, какая-то старушка кормила голубей семенами вики. Мы были одни. Я прошел мимо: вдалеке садовник, сидя на скамейке, с отвращением чистил ногти. Желание всадить в него пулю у меня испарилось. Потом среди деревьев я заметил парочку, которая предавалась не только поцелуям. Сердце мое исполнилось нежностью.
Будучи таким разборчивым, разве я мог выбрать себе жертву? Все встречные казались мне слишком серыми личностями, чтобы умереть. Неужели так трудно найти кого-нибудь хоть немного выдающегося из толпы? Я смутно понимал, что никто из этих людей не был тем, кого я искал. Значит, мне нужен был какой-то конкретный человек? Навстречу мне, по дорожке, которая вела к выходу из парка, шел теперь человек, не молодой, но и не старый, не высокий, но и не коротышка, такого неопределенного вида, что можно было пройти рядом с ним по улице и даже не заметить его присутствия. И этого типа мне придется убить? Я вытащил револьвер, зажатый между моей печенкой и ремнем, и переложил его в карман пиджака. Когда незнакомец оказался в десяти шагах от меня, мой палец лег на курок. За несколько секунд до выстрела (меня поразила та легкость, с которой можно было бы это сделать) я решил, что подобная посредственность не заслуживает моего внимания. Меня снова стали одолевать сомнения, и, чтобы рассеять их, я стал повторять себе, что только убийство без всяких оснований является правильным шагом, ибо только в этом случае за преступлением не последует наказание. На секунду мне подумалось, что надо просто быть более решительным. Как должно быть легко нажать на курок, когда у тебя есть на то веские причины! Я обернулся, но неопределенного вида человек уже уходил по дорожке.
Я зашел в какой-то бар и выпил рюмку джина, потом сел в машину и выехал из города, выбирая сначала знакомые шоссе, а потом дороги, по которым не ездил раньше никогда. На достаточном расстоянии от каких-либо следов застройки мне открылась двухэтажная вилла — вокруг стояли кипарисы, посеребренные полной луной; в окнах горел свет. Моя машина бесшумно остановилась между деревьями.
Я пересек лужайку бегом, пригибаясь к земле. Мне казалось, что все это уже случалось со мной когда-то раньше, в каком-то другом воплощении души или в кино. Вот и дверь дома. Через окна я мог наблюдать за происходящим внутри: в просторном зале, чьи стены были чрезмерно перегружены картинами, мужчина лет сорока смотрел телевизор. Был ли в доме кто-нибудь еще? Мужчина вынул из деревянного ящичка сигару. Я услышал шум: на верхнем этаже потушили свет, и какая-то женщина в пушистой меховой шубе показалась в дверях зала. Мужчина и женщина поцеловались. До меня долетали обрывки разговора. Он просил ее не задерживаться. Она обещала приехать сразу после того, как фильм кончится. Я спрятался под лестницей в кустах, но женщина появилась не из двери дома, а прямо из ворот гаража — белый «мерседес» выехал на дорогу на бешеной скорости.
Попросить разрешения позвонить, используя старую как мир отговорку насчет сломавшейся машины? Это могло показаться весьма неубедительным; гораздо лучше разыграть драму, которая произвела бы на хозяина дома такое сильное впечатление, что он бы открыл дверь без колебаний. Ожидание заняло несколько долгих минут; мужчина тем временем отрезал кончик сигары и аккуратно зажег ее. После этого я стал громко колотить в дверь.
— Откройте! Ваша жена попала в аварию!
До меня доносился только звук телевизора. (Находясь у двери, я уже не мог видеть, что делает мужчина.) Потом телевизор выключили, и послышались шаги, но было непонятно, приближаются они или удаляются. Я дотронулся до револьвера, который пока лежал у меня в кармане, и продолжал настаивать;
— Откройте! На дороге авария! Ваша жена, в белом «мерседесе»!..
Мужчина отодвинул задвижку и медленно приоткрыл дверь, на его лице отражалась растерянность. Моя внешность, вероятно, показалась ему достаточно безобидной, потому что, взглянув на меня, он широко открыл дверь, окончательно оставив подозрения, и сказал:
— Моя жена? Но я холост. А вот белый «мерседес»…
Это была моя ошибка. Я сделал неверные выводы, выходит, женщина, уехавшая раньше, не была его женой. Ну и что в этом такого? Может, она была его любовницей или подругой, которой я посочувствовал: хозяин дома не подумал, что речь могла идти о ней, пока не услышал о белом «мерседесе». Как бы то ни было, я уже оказался в доме, и молчание слишком затягивалось. Этот мужчина, безусловно, был моим человеком. Я вытащил револьвер. На его лице отразилось удивление. Мне пришлось внести ясность:
— Я пришел, чтобы убить вас.
Удивление хозяина дома возросло еще больше: совершенно очевидно, увидев оружие, он решил, что я — грабитель. Срывающимся голосом он спросил меня: за что? Я решил не вступать в эту игру: если бы мне пришлось объяснять ему, что на самом деле у меня нет никаких причин убивать его, то очень скоро почувствовал бы всю нелепость своего появления в этом доме. Мужчина сделал еще одну попытку.
— Подождите минуточку. Я отдам вам все, что вы пожелаете. — Он снял золотые часы и протянул их мне вместе с бумажником, который вынул из правого кармана брюк. — На втором этаже у меня есть еще деньги и драгоценности. Если хотите, можете забрать эти картины. Вы за них получите кучу денег. Только не нервничайте, давайте не будем нервничать.
Все доходило до него очень медленно. Он никак не мог поверить, что я пришел не для того, чтобы ограбить его; понять это он был не в силах. Мне показалось оскорбительным, что он принял меня за воришку, которого можно купить за какие-то побрякушки. Дрожащий и заикающийся, он показался мне таким трусом (холод курка обжег мне палец, и в голове мелькнула мысль: на его месте я проявил бы точно такое же малодушие), что у меня не возникло ни малейшего угрызения совести, когда я выпустил в него две пули: в ночной тишине выстрелы прозвучали, как пощечины. Он упал, и третьим выстрелом я добил его. От сигары загорелся уголок ковра. Мужчина продолжал сжимать в руке бумажник и часы, которые он мне предлагал. Я присел на корточки и, не до конца отдавая себе отчет в своих действиях, взял часы и бумажник; потом, на верхнем этаже, прихватил драгоценности и деньги. Из картин я выбрал пять штук: одного Модильяни, двух Бэконов, одного Хоппера и одного Льимоса и, обернув руку платком, открыл дверь. Заводя мотор, я спрашивал себя: будет ли в следующий раз все так же просто, как в этот?
Письмо
В среду в полдень он закрыл все двери и окна в кухне, открыл газ и лег навзничь на пол; смерть наступила немного позже. В пятницу утром, когда еще не приехали сотрудники похоронного бюро, почтальон принес письмо — на конверте не значился адрес отправителя. Четвероюродный брат, оказавшийся единственным родственником, которого удалось разыскать, уже некоторое время тому назад сослался на неотложные дела и уехал, сочтя, что дальнее родство оправдывало отъезд после одной проведенной около покойника ночи: от такого убежденного агностика, как он, кроме выполнения этого ритуала, нельзя было ничего больше требовать. Консьерж согласился взять письмо и, не зная, что с ним делать, положил его на грудь трупа. Сотрудники похоронного бюро приехали с опозданием и очень спешили. Они закрыли гроб и снесли его вниз по лестнице. Консьерж запер дверь квартиры. В письме, которое так никто и не прочитал, говорилось:
