Элиот Шрефер - Тусовка класса «Люкс»
– Так. А теперь скажите мне: почему так получилось?
– Слишком много репетиторов. – Он старался смотреть ей прямо в глаза, но не мог. Несмотря на то что он чувствовал себя выше ее и сознавал свою правоту, она наполняла его первобытным страхом, словно горгона Медуза, наслаждающаяся своей властью.
Она еще больше склонила набок голову.
– Что это значит?
– У него было слишком много репетиторов, – пробормотал Ной в ковер.
– Так если отвлечься от того факта, что он нуждается во всех этих репетиторах, ответьте-ка мне вот на какой вопрос: ведь вы – один из них, нет?
– Да, конечно, но вы ведь не станете меня винить за…
По лицу доктора Тейер было видно, что она замыслила хитрый ход.
– Так, чудно, продолжайте!
– Я здесь по вашему требованию и вряд ли стану оспаривать необходимость услуг, которые вы от меня получаете.
– Но ведь вы же часть того, что сами называете деструктивным фактором! Я бы сказала: деструктивной ситуацией.
– Сейчас просто уже нет другого выхода. Без репетиторов Дилан был бы вовсе неподготовлен.
– Сейчас? У нас никогда не было другого выхода, Ной, – прошептала доктор Тейер. – Это началось еще в шестом классе – он никогда не любил работать. Всегда был пассивным, большой ребенок. Без репетиторов он не смог бы удержаться даже в Дуайте, не говоря уже о Филдстоне. Так что же было правильнее: пригласить к Дилану репетиторов или смотреть, как он катастрофически не успевает, в то время как я могла так много ему дать? Я понимаю ваше неодобрение, Ной, ведь я же психотерапевт, понимать чужие чувства – моя работа, но вы должны осознать, что я не стыжусь ни одного из принятых мной решений.
Ной кивнул, стараясь держать себя как сочувствующий друг, а не как допустивший оплошность слуга. Но, пришло ему в голову, если доктор Тейер не испытывает так-таки никакого сожаления, зачем она ему все это рассказывает?
– А что думает об учебе детей ваш муж?
– Мой муж!? – Она откинула голову – похоже, собиралась сказать что-то ядовитое, – но потом голова упала, словно доктора Тейер настиг наркотический сон. – Муж ничего не знает.
Она снова уставилась на Ноя. Он знал, что это всего лишь игра теней, но глаза у нее, казалось, мигали один за другим, как у ящерицы.
– А как насчет журнала Таскани? – суховато спросил Ной. – Это очень впечатляющая работа.
Доктор Тейер фыркнула:
– Вы его читали?
– Учитывая, сколько усилий было в него вложено, я считаю эту работу весьма значительной. Ни одна из других моих учениц ничего подобного не делала.
– Мелковат нынче ученик пошел, а?
Она перешла на просторечную лексику, не хватало еще в конце вместо «а» добавить «ась». Что она, смеется над его бедностью и легким акцентом южанина?
– Даже лучшие ученики никогда бы такого не сделали, – ответил Ной, – в порядке школьной отчетности – конечно, сколько угодно, но для собственного удовольствия – нет.
Наступило молчание. Доктор Тейер скорчила гримаску: вид у нее был недовольный.
– Таскани что, сделала что-нибудь не так? – спросил Ной. И почему она так мало ценит свою дочь?
Доктор Тейер бросила на него предостерегающий взгляд:
– Нет… и да. Она, похоже, питает пристрастие к некоторым вещам:
– Да, это здорово, – сказал Ной. Слова его прозвучали невыразительно. Само это «здорово» казалось чересчур робким, неуверенным. Обычная пустая условность привыкшего ко всему мира.
Доктор Тейер подалась вперед и с силой уперлась Руками в сиденье кресла. Похоже было, что она готовится к атаке.
– Полагаю, Дилан рассказал вам об этом инциденте на экзаменах в прошлом году в Дуайте. В газеты, естественно, ничего не попало. Кому нужен скандал!
Снова они ступили на опасную почву. Ной весь подобрался и буквально заставил себя расслабить мышцы.
– Случай, когда некто сдавал экзамен за других учащихся?
Доктор Тейер устало улыбнулась:
– Да, Ной, тот самый случай.
– А что сталось с этим человеком?
– По правде говоря, я об этом не задумывалась. Что меня интересует, так это то, что вы знаете всю подноготную этого процесса.
– Знаю всю подноготную? – засмеялся Ной. – Того, как сдавать экзамен за учеников Дуайта?
– Сами вы, я полагаю, имели отношение к Долтону.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Интересная отговорка. Ничего не отрицая, правда? Расскажите мне, как это было. Сколько баллов в результате набрала та девушка? Или вы никогда не интересовались? Может быть, чек просто лежал на туалетном столике, а вы как раз проходили мимо?
– Кто вам об этом рассказал? – спросил Ной. Ему было, в общем, на это наплевать, но он не мог придумать другого вопроса, чтобы прикрыть свою вину.
– Я узнала об этом потому, что искала кого-то, кто мог бы «помочь» Дилану обходным путем. И тут выплыло ваше имя. Вот видите, Ной? Мы оба с вами не без склонности ко греху. А может быть, мы просто хотим помочь тем, о ком заботимся.
– К чему вы клоните?
Доктор Тейер откинулась на подушки.
– Я только хочу убедиться, что мы понимаем друг друга. Мы с вами ведь в чем-то похожи. Оттого я и выбрала вас.
От волнения и испуга, отчаявшись переменить тему разговора, Ной допустил ошибку – задал «детский вопрос»:
– У вас есть планы на вечер?
Доктор Тейер отложила книгу, посмотрела на постель и слегка улыбнулась Ною.
– У меня есть планы на вечер. Я работаю. Ау вас есть планы на вечер?
– Да, – тихо ответил Ной.
– Тогда спокойной ночи.
***На остановке «Мэдисон-авеню» в автобус вместе с Ноем влезли молодые мужчины и женщины в деловых костюмах – будущие начальники, сейчас они соглашались работать по девяносто часов в неделю и возвращались домой в десять вечера. Ной стоял, со всех сторон зажатый их усталыми телами, слушал отрывистые и раздраженные разговоры по мобильнику. Половина из них звонила, по всей видимости, родителям, другая половина – друзьям или возлюбленным. Одни жаловались на высокую квартирную плату, другие – на то, что им жалуются друзья. Ной порадовался, что дома его, наверное, ждет Олена.
На Семьдесят девятой улице он пересел в метро; народу в вагоне было полно. Ной втиснулся между молодой женщиной, прижимавшей к груди полотняную сумку и читавшей «Пророка» Джебрана, и пожилым азиатом в наушниках, покачивавшим головой в такт музыке из ай-пода. Когда миновали Девяносто шестую, европейское население стало понемногу иссякать, и в вагон тонкой струйкой потекли меньшинства. Когда на Сто двадцать пятой улице поезд вынырнул на поверхность, там оставались лишь смугло– и темнокожие пассажиры, да еще Ной.
На Сто сорок пятой он вылез из подземки и побрел по Бродвею; портфель бил его по бедру. На тротуаре валялись остатки дневной жизнедеятельности: обертки – преимущественно картонки из «Макдоналдса», смятые вощеные пакеты из-под жареных цыплят, кое-где с примесью пластиковых лоточков из китайской закусочной. Все это, плюс битое стекло вдоль тротуара, походило на какую-то местную растительность. Какой-то нищий наблевал прямо посреди Бродвея, и когда Ной проходил мимо, нищий принялся показывать ему на оранжевое пятно и в знак приветствия поднял запрятанную в коричневый пакет бутылку. Местный супермаркет был закрыт, но какая-то женщина, прижимающая к груди ребенка, расстелила перед входом одеяло и пыталась сбыть прохожим пыльные консервные банки. На мгновение Ной возненавидел и Парк-авеню, и Гарлем за то, что они могут сосуществовать так близко друг к другу и при этом не столкнутся лбами и не утратят наконец всякое отличие.
***На лестнице Ной остановился. Прислонился к стене из шлакоблоков и потер виски. Доктор Тейер знала про Монро.
Монро Эйхлер – его первая и лучшая ученица – самоуверенная, напористая, рыжие кудри, юбки в яркую клетку, заколотые английскими булавками. Сейчас она, наверное, в Амхерсте 8. Ной очень интересовался, где она сейчас, как у нее дела. Он хотел бы просто поговорить с ней, как они разговаривали прежде. Но миссис Эйхлер ясно дала ему понять, что он не должен искать с Монро никаких контактов.
Каждую среду вечером наступали три волшебных часа: сто минут – занятия с Монро, сто минус – ужин с миссис Эйхлер и Монро. Монро была президентом долтоновского политологического клуба «Мини-ООН» и увлеченно болтала о слабой позиции Аргентины в мировой политике. Она призналась, что просто влюблена в «последовательность Фибоначчи». Она читала русскую фантастику и посещала лекции по высшей математике в Колумбийском университете. Всего через полгода она уже набирала в проверочных работах по 2300 баллов.
И тут, когда до октябрьского СЭТа оставалась всего неделя, ее отец умер. Застойная сердечная недостаточность, как у его собственного отца. «Его сердце отказалось выкачивать венозную кровь», – отрывисто доложила по телефону Монро тем бесстрастным и ироничным тоном, каким отвечают урок хорошие ученики. Ей очень жаль, но она вынуждена отменить занятия на следующей неделе. Словно это была ее главная забота. Ной перенес Другие занятия, чтобы только иметь возможность помчаться туда и провести день с ее семьей, отвечать на звонки и заниматься другими незначительными делами, без которых никак нельзя было обойтись. Он провел там ночь с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье (он тогда как раз разъезжался с Табитой и был рад, что у него есть где остановиться) и разделил скорбь Монро и ее матери, их эмоции и переживания. Он разделял их горе и в то же самое время чувствовал себя таким довольным, как никогда в жизни. Он чувствовал себя частью их семьи, членом их ближайшего круга, как если бы он был женихом Монро.
