Майя Новик - Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки
А проклятый дождь лил, лил и лил. Каждый день и почти каждую ночь. Ему было все равно, что испытывала я и тысячи, тысячи других людей. Ему были безразличны заболевшие помидоры и квелые огурцы, и уж совсем равнодушно поливал он краснеющую малину и крохотные, так и не налившиеся силой, слабенькие листики кабачков. Зато перла густая трава между грядок, декоративные лианы обхлестывали забор, по ночам сладостно—жутким воем изводили нас громадные соседские коты, а когда ночное небо становилось чистым, то небосвод щедро посыпало звездным дождем — Земля, неся на своем могучем хребте всех нас, стремительно летела через какой—то метеоритный поток, который был для неё, конечно же, ничем — золотистой дорожной пылью, которую она небрежно стряхивала с дорожного плаща и устремлялась все дальше и дальше. Вместе с ней в неизвестность летели и мы с Андреем…
По вечерам, сидя у окна уже почти готового дома, мы думали о том, что путешествие наше закончилось так неудачно по одной очень простой причине. Не было у нас инстинкта цели. Не было, как нет. Того инстинкта, который ведет человека все дальше и дальше, и заставляет его двигаться вперед даже тогда, когда это невозможно.
Почему не было? Мы так до конца и не поняли. Быть может, все дело было в том, что цель была нам уже известна, и не было в ней ничего нового, а может, мы сами со временем стали другими, и вот этого — рвать жилы и стискивать зубы — уже не хотелось. Нет, мы были способны на это, как и были способны на многие другие свершения и поступки, но как—то вдруг пришло осознание того, что потраченные силы и средства должны соответствовать цели. А значит, рвать жилы можно, но только и цель должна быть высокой.
…Надо головой громыхнуло. Я подняла голову и посмотрела на небо. Посмотрел наверх и Андрей, убрал под навес инструмент, подошел, встал рядом. Мы стояли на ступеньках старенькой развалюшки—времянки и молча смотрели, как перед нами разворачивается картина погодного «армагеддона»: с двух сторон неба черными татарскими ордами надвигались грозовые тучи. И было не понятно, чья сила страшнее…
Распадок вдруг затих, стало слышно, как звенят комары. Три березки в центре участка встрепенулись и тоже замерли, затихли, ощутив небесную угрозу. Полоска голубоватого неба на глазах исчезала. Стало темно. Не сводя с небосклона глаз, я нащупала горячую руку мужа.
Щетинясь копьями молний, погромыхивая невидимыми боевыми колесницами, тучи медленно, почти нехотя сошлись. Еще несколько минут ничего не происходило, а потом мы вдруг увидели, как атака захлебывается одновременно с двух сторон, и тучи скручиваются в тугое, черное полотенце, которое протянулось, перечеркивая небо от горизонта к горизонту. Остальное пространство было заполнено какой—то странной, сероватой массой, съевшей весь остальной небосвод.
— Что же это такое? — Андрей растеряно глянул на меня — величественное это зрелище происходило при полном безветрии, и от этого становилось торжественно и страшно.
Внезапно сероватое полотно прошила тонкая игла молнии. Она пронзила до земли неподвижный воздух и воткнулась в ворс черно—зеленого леса за белыми крышами. Распадок раскололся от грохота. Мы невольно присели. И, словно все только того и ждало, встрепенулась листва берез, где—то громыхнуло железом крыши, качнулись ветви слив, и несколько неспелых плодов сорвалось со слабых, старых веток. Вдоль переулка взвился вихрь уже пожелтевших мелких листьев.
Мне в лицо с силой метнулась белая штора с нарисованными осенними листьями, висевшая на старенькой веранде. Я поймала штору за конец, торопливо заправила за тесьму, привязанную к балясине, но она рванулась снова, вырвалась, затрепетала. Над головой громыхало, уже не переставая. Резко похолодало. Я, ежась от холода, сражалась с занавеской и не сразу поняла, что это не трепещет ткань, а стучит, лупит по полиэтилену теплицы и парников, по трапу, по траве, по листьям огурцов крупный, словно лесной орех, град.
Андрей опомнился первым.
— Огурцы!
Мы вылетели на улицу, стали разматывать веревки, удерживающие полиэтилен, кое—как размотали, под тяжестью реек он развернулся, быстро скрывая темные листья огурцов. По плечам, по голове, по спине било ледяным. Андрей рассмеялся, потом кинулся накрыть лук, но я остановила.
— Пусть!.. А то мало ли. Еще начнет лупить «куриными яйцами»…
Мы вернулись на крыльцо, на ходу наклонялись, сгребали град с травы, с трапа, с шифера, который накрывал штабель досок. Мяли в руках твердые холодные градины, рассматривали их почти с мистическим страхом.
— Знаешь, куда мы поедем в следующий раз? — спросил меня Андрей, глядя на горсть градин. — В Мурманск! За полярный круг! И все будет нормально!
— Точно?
— Да! — он сжал кулак, и на ступени капнула вода. — Все будет так, как надо! Поняла?
Я кивнула, облегченно и с надеждой посмотрела на него, но он не смотрел на меня, он смотрел вверх.
Град уже отбарабанил и превратился в крупный ледяной дождь. Огород, как это ни странно, выстоял: чуть примялась морковка, да поникли мамины розовые флоксы. Его снова, в который уже раз, щедро поливало ледяной водой. Андрей вдруг шагнул под дождь, запрокинул лицо к небу, провел рукой по лицу, словно смывая с него все заботы, и улыбнулся.
— Пойдем домой? — он обернулся ко мне.
— Пойдем! — сказала я. И мы под дождем побежали в дом. В свой дом.
2008 г. 17 марта.
Примечания
1
Эндурки — эндуро, мотоциклы для бездорожья.
2
Нормальный чоппер — в смысле, чоппер, на котором можно ездить не только по городу.
3
Икстэха — Yamaha XT600E
4
стакан, стаканчик — мотоцикл с двигателем объемом в 250 куб см.
5
гайцы — гаишники
6
Тункинка — Тункинская долина, находится в Бурятии, славится минеральными источниками и красивыми горами.
7
Чилимы — водяные орехи
