Елена Стяжкина - Фактор Николь
В общем, мы с редактором безжалостно вырежем этот текст как грустный и позорящий лицо нашего города. А я лягу спать и буду думать о том, что египетского слоненка, стоящего позади Пантеона в Риме, вполне можно причислить к зданиям. Потому что я, например, могла бы в нем жить. А Курт Воннегут мог бы жить в «крайслере» на Манхэттене. И огорчался он не личными проблемами, как некоторые, а верой людей в социальный дарвинизм. Вот эту фразу уничтожать нам будет особенно жалко. Но мы справимся.
С днем рождения, Олечка. Ага…
* * *Жизнь Никиты Сергеевича как разведенного мужчины началась сразу после работы. Она оказалась непродуманной и даже какой-то неприятной.
Коллеги рассказывали, что свободные мужчины ходят по клубам и ресторанам, обвешиваются моделями, много пьют, делают маникюр, укладки, обертывания и выщипывания, а также шопинги, особенно на сэйлах, но всем говорят, что ведут здоровый образ жизни.
Никита Сергеевич в клуб не хотел. А есть, в смысле кушать, хотел.
Из еды он хорошо знал рестораны, закусочные и кафе Европы, колбасу, кефир, сосиски, молоко за сорок две копейки литр, конфеты «Барбарис» и томатный сок с ложечкой для соли в соседнем стакане.
Первые два часа своей новой жизни Никита Сергеевич отдал супермаркету. Он зашел в молочный отдел и там погиб. Но не весь, конечно. Просто на какое-то время ему отказали ноги и руки. А особенно глаза, которым Никита Сергеевич вообще не собирался верить.
– Очень изобильно у нас стало. Очень, – шептал он.
– Вы из тюрьмы? – с любопытством спросила девушка с биркой на груди. Никита Сергеевич уже видел такие бирки – в аэропортах, отелях и банках. А на конференциях даже сам носил.
– Я кефира хочу. С зеленой крышечкой такой…
– Как у толстого космического пирата? – обрадовалась девушка. – Который гонялся за Алисой? А у нас нет… У нас уже давно такого нет.
– Значит, не изобилие, – успокоился Никита Сергеевич и позвонил маме, чтобы посоветоваться.
Он мог бы, конечно, позвонить и Наташе. Но было неудобно. Еще толком не развелись, а он уже звонит.
Коллеги рассказывали, что при разводе должно пройти время, чтобы брошенная сторона тоже успокоилась, увидела свои преимущества и смогла выставить нормальный счет, а не голые претензии типа «я на тебя жизнь положила…».
Телефон мамы был отключен.
Никита Сергеевич решил не рисковать с покупками и пойти в ресторан. В первый попавшийся.
В первом попавшемся надо было заказывать столик заранее. Во втором попавшемся Никита Сергеевич не прошел фейсконтроль. «Извините, но для вас – занято!» – так ему сказали.
Никита Сергеевич хотел, как в молодости, сунуть червонец, но подумал, что червонец – это мало, а сколько нужно дать, чтобы было нормально, он не знал.
На улице было холодно. А в душе все никак не наступала свобода. Совсем не чувствовались новые возможности. И не было никакого желания ощутить в сердце сладкую истому. Хотелось есть. И спать. И «хонда» намекала, что пора домой, в гараж, но Никита Сергеевич был неумолимым. Неумолимым подранком, который решился сражаться насмерть, только не знал, с кем…
– Вы зачем ушли из дома? – строго спросило анонимное sms-сообщение. Или лучше не «анонимное», а «неизвестного автора».
Никита Сергеевич любил эсэмэски всем сердцем. Он писал их английскими буквами, как взрослый, заменяя букву «ч» цифрой 4 и ею же – все слоги, начинающиеся на «фо». Наташе и Гоше Никита Сергеевич писал на полуанглийском, исповедуя принцип краткости.
Он писал им «call me, want? when», но «gde ty? celuyu, zanyat».
Хотя «целую» и «занят» короче было бы писать по-английски. Но кому интересны короткие поцелуи и быстрые занятия?
«Вы скитаетесь? Сняли номер в отеле? Будете ночевать на вокзале? В машине можно отравиться угарным газом», – сообщил неизвестный автор.
«Want katarsisa, a ne etoi your bytovuhi», – написал Никита Сергеевич.
«Катарсис будет» – такой был ответ.
Такой был ответ от этой, без всякого сомнения, безумной женщины из Сиэтла. А кто другой мог позволить себе такое хамство по отношению к Никите Сергеевичу? Никто! Ему обещали вырвать ноги, закатать в асфальт, поставить памятник при жизни, вогнать в гроб по самую макушку… Еще обещали озолотить, озеленить, покрасить, добыть оборудование для клиники. С работы – да, обещали выгнать. В прокуратуру тоже писали много всяких обещаний. Но катарсис – это нет. На катарсис была способна только мама. И то с папой. А не с Никитой.
«Gde i when?»
Она прислала адрес и припиской: «Будем напиваться. У меня тоже – горе!..»
…Напивались коктейлями. Что само по себе большое испытание для человека, который всегда пил вина. В последнее время – безалкогольные. А тут сразу согласился на коктейли, и она еще сказала:
– Давай как будто завтра не на работу.
– А как? – спросил он. – Как жить, если не на работу?
А она сказала, что только вши появляются в абсолютно разных семьях – бедных и богатых, счастливых и не очень. А она могла появиться только в их семье. И ни в какой другой.
А Никита Сергеевич сказал, что еще чума могла появляться в любых семьях. И дети.
– Вши, чума и дети, – засмеялась она.
А Никита Сергеевич спросил, нет ли у нее домашнего имени, потому что ее паспортным он поперхивается.
И вот это «поперхивается» далось уже не очень легко. Она сказала, что согласна на Колю. А Никита Сергеевич сказал, что Коля – тоже не годится. Потому что мужчины и мальчики его не интересуют. И даже в качестве партнеров по выпивке, особенно если на самом деле они – все-таки девочки. Сошлись на том, что он стал звать ее Николаевна.
– По-стариковски, – засмеялась она.
– Вот именно! – строго сказал Никита Сергеевич и смело, но как-то тоненько, закричал: – Что ж ты делаешь, дура дурацкая? Как же ты можешь, морда твоя бесстыжая? Что ты ему дашь?
– А что надо? – совсем трезво спросила она. – Что ты давал такого, чего не могу дать я?
– А если ты умрешь? Вот прямо сейчас? Или завтра? Ты подумала, как он будет жить?
– А если умрешь ты?..
– То жить он будет плохо, – согласился Никита Сергеевич. – Знаешь, он же у нас совсем ничего не умеет. Только читать, разговаривать и сидеть в Интернете. И он никем не хочет стать…
– Врачом не хочет или космонавтом? – прищурилась она.
– А когда он был маленьким, боялся темноты. Он думал, что кто-то захочет украсть его через форточку, чтобы попросить у меня выкуп. И знаешь, еще он боялся, что я не соберу таких денег, каких он стоит… – В уголках глаз Никиты Сергеевича закипели слезы, он прикрикнул на них: – Кышь!
– Ты смог бы. Я уверена. Ты смог бы, Никита, – сказала она как-то очень хорошо, очень убедительно.
– И я никогда не делал с ним уроки. И не проверял дневник.
– У тебя есть еще полгода. Я не собираюсь сдергивать его из школы. Аттестат – это святое.
– Мы с Наташей спим под разными одеялами. Вот. И я от нее ушел.
– Я куплю вам одеяло. Очень хорошее, ты полюбишь его как миленький. Оно будет огромное, цветное, сшитое из кусочков. Очень яркое.
– А еще… Я совсем не бизнесмен. И не смог купить ни завода какого-нибудь завалящего, ни кефир, как я люблю, с зеленой крышечкой. И вам с сыном я могу оставить только имя. И вы все – пропадете, – горько сказал Никита Сергеевич…
Обычно он жаловался «хонде» или разговаривал с дверью. Или с зубной щеткой. Мир, считавшийся неодушевленным, был вполне неплохим собеседником: умным, снисходительным, в меру противным. И не слабаком или нюней, а даже наоборот – спорщиком. Николаевна, на первый взгляд, не сильно отличалась от «хонды». В ней тоже было много синего цвета: тени, кончик носа, джинсы. Но она реагировала на Никиту Сергеевича как-то иначе. Обещала купить одеяло. А машина, напротив, все чего-то требовала: то бензина, то техосмотра. Еще Николаевна уговаривала, смешивала коктейли, один раз даже погладила по голове. А зубная щетка, например, драла десны. Еще и обижалась – мол, это не я, это ты не принимаешь витаминов, вот десны и кровоточат. Николаевна не обижалась совсем. Зато говорила разные перпендикулярные глупости. Но глупости – это, скорее всего, от пьянства. Не каждый может держать в уме столько спирта и нить беседы. Не каждый может так, как Никита Сергеевич: все-все последовательно и системно держать в голове.
Особенно ярко Никита Сергеевич проявил свою системность и дисциплинированность, когда они ловили рыбу. Он, например, первым заметил, что нет червячков, а значит, надо прикармливать. Заметил почти сразу! И это при том, что сам он рыбу никогда не ловил. Коллеги рассказывали, он слушал: информация лишней не бывает. Еще рассказывали о динамите и сетях. Но они не пригодились. Удочки были с магнитиками. И кальмар, окунек, черепашка, щука и крабик тоже были с магнитиками. И весь вопрос состоял в том, чтобы поверхности сошлись. Но в стоячей воде ванной задача не решалась. Никита Сергеевич наметил себе щуку, что хитро замерла над водостоком. Она – над водостоком, он – с той стороны, где у человека в ванной должна находиться голова. А вокруг полный, абсолютный штиль… Никита Сергеевич, конечно, мог бы сесть поближе, опустить удочку перед самым ее носом. Но это был бы чистый мухлеж, а не рыбалка.
