Яков Гордин - Кавказ
Что до волнений в Имеретии, переросших в кровавый мятеж, то Ермолов в том же письме продолжал: “С тобою могу я, однако же, говорить откровенно, что всех сих беспокойств причиною начальствующий здесь митрополит наш Феофилакт. Не познакомясь хорошо с обстоятельствами здешнего края, сделал он представление о преобразовании по Имеретии духовного управления, сие представление было представлено на утверждение. Но когда приступлено было к самому преобразованию, духовенство имеретинское, видя потерю своих выгод, возбудило дворянство, которого Феофилакт также неосторожно коснулся интересов, дворянство сообщило дух мятежа народу, и в прошедшем году все было под ружьем. Феофилакт, не рассуждая об утеснении, хотел умножением церковных доходов сделать угождение своему начальству. Князь Голицын (Александр Николаевич – глава Министерства духовных дел и народного просвещения. – Я. Г.), не будучи расположен ко мне, не хотел спросить мнения моего, можно ли без неудобства приступить к тому и теперь дошло до того, что надо употребить оружие и, хуже еще того, что народ противится постановлению, утвержденному государем. Феофилакт, известный необыкновенным умом своим и редкими способностями, не монашески ищет угождать начальству и знает, что это лучший способ достигать собственных выгод. Он ни в чем не остановится, не затруднится, и у нас здесь не обойдется без хлопот неприятных. Хотел бы я не иметь по должности дела с монахами, которые со времен самой древности почти не изменили свойств своих и которые не всегда были достойны почтения, – теперь должен сим к неудовольствию заниматься”.
13 апреля, уже из Тифлиса, Алексей Петрович снова возвращается к этому сюжету: “Здесь, Бога благодаря, все спокойно и доселе тиха Имеретия, в которой ожидал я замешательств, которые, если и случатся впоследствии, не думаю, чтобы были весьма важными. Сими обстоятельствами обязаны мы будем непреодолимой страсти духовного здешнего начальства к крутым переменам и преобразованиям. Мне сюда дали, конечно, из умнейших монахов в России, митрополита Феофилакта, но нет сомнения, что я более монах по свойствам, нежели он. Душа его, кажется, прекрасно подобрана к цвету монашеской одежды! Я подобного ябедника и шпиона не видывал, и он с такими людьми входит в связи, что казаться может, что составляет шайку разбойников. В здешнем необразованном краю не мешал бы в лице начальника духовенства человек с лучшими правилами. С духовною ябедою, поддержанною князем Голицыным, меня ненавидящим, у нас добра не выйдет и больно понести неудовольствия за духовную каналью!”
Надо полагать, что Алексей Петрович с горечью вспоминал свою отвергнутую высшей властью “Записку об управлении Кавказом”, утверждение которой позволило бы ему предотвращать роковые ошибки лиц, теперь ему не подчиненных.
Но в этом случае, как и в некоторых других, полностью полагаться на характеристику, данную Ермоловым своему недругу, не стоит.
Феофилакт был человеком образованным, а его приязненные отношения со Сперанским явно говорят в его пользу. Беда была в том, что при твердом характере, высоком самолюбии и стремлении во что бы то ни стало добиваться назначенных целей, он весьма слабо представлял себе, – и здесь Ермолов совершенно прав, – ту реальность, в которой ему предстояло действовать.
В. А. Потто, знаток кавказской истории, писал о нем: “Феофилакт, земляк Ломоносова, одна из тех редких, выдающихся личностей, которые всем своим гордым, упорным характером и направлением умственного развития как бы предназначаются на реформаторскую деятельность, страстно отдаются ей и становятся ли жертвой своей идеи, или добиваются торжества ее”3.
Получив в 1817 году пост экзарха – высшего духовного лица – Грузии, Феофилакт решительно принялся, так сказать, оптимизировать саму церковную структуру не только Картло-Кахетии, но и сравнительно недавно вошедших в состав России Имеретии, Гурии и Мингрелии.
Причины, вызвавшие мятеж в Имеретии, столь характерны для сложностей, с которыми русская администрация сталкивалась при управлении вновь присоединенным краем, что стоит привести свидетельство непосредственного участника событий, молодого офицера Иосифа Петровича Дубецкого: “Высшие духовные должности, как то: митрополии, епископства, отдельные монастыри и т. п., имевшие значительные удельные имения, и, следовательно, весьма доходные, замещались дворянами из высших фамилий… Для изменения столь вредной монополии, увековеченной временем, нужен был человек с умом, сильною волею и властью не стесненный. Притом же подобный перелом в народе полудиком и невежественном не мог произойти без кровавых усилий”.
Это представление о народе, в частности, Имеретии, как “полудиком и невежественном”, широко бытовавшее в среде русской военной и гражданской администрации, лежало в основе многих тяжелых конфликтов, ибо давало право игнорировать многовековые религиозные традиции и бытовые обычаи.
“В это время появился подобный человек, – писал Дубецкий, – как бы посланный свыше. То был архиепископ Феофилакт, экзарх Грузии и Имеретии, в полной мере достойный современник Ермолова. Великий ум, обширное образование и энергический характер явили в нем замечательного государственного мужа, коему подобного, быть может, и не было в России на поприще духовной иерархии. Он смело приступил к преобразованиям и встретил сильных противников в имеретинской иерархии. Посему решено было отправить в Россию двух главных сановников митрополитов: Гелацкого и Кутаисского. При арестовании их поступлено было не деликатно, ибо против сопротивления одного из них употреблены в дело приклады и штыки, так что архипастырь, избитый и окровавленный, был связан и посажен на лошадь силою.
Для князей, неискренне расположенным к русским, причины этой было достаточно для поднятия знамени бунта”.
Дубецкий, принимавший участие в событиях исключительно на уровне военных действий, не очень вникал в суть разгоревшегося противостояния.
А причины конфликта были весьма серьезны.
По представлению Феофилакта было резко сокращено количество церквей, а вместо девяти епархий, на которые были поделены территории Имеретии, Гурии и Мингрелии, остались только три – по одной на каждую область.
До появления экзарха из России высшее грузинское духовенство по своему усмотрению распоряжалось церковными доходами. Феофилакт начал тотальную ревизию для определения размера этих доходов. Ревизия сопровождалась переписью церковного имущества.
Мы так подробно остановились на имеретинском эпизоде, потому что он с абсолютной ясностью демонстрирует подоплеку общей драмы, главным действующим лицом которой был Ермолов, – а именно взаимного непонимания противостоящих сторон и нежелание сильнейшей, российской, стороны вникнуть в систему представлений тех, кого она стремилась осчастливить.
Решительно не одобряя, как мы знаем, действий Феофилакта, Алексей Петрович тем не менее считал, что начатую реформу надо проводить до конца, чтобы не проявить пагубную в этом краю слабость. Ему принадлежит решение о высылке в Россию оппозиционных митрополитов.
Для Ермолова мятеж в Закавказье, в непосредственной близости от турецкой границы, где правил враждебный России ахалцыхский паша, был тревожным симптомом. Пространство измен и беспокойств стремительно расширялось. Кроме персидской проблемы, могла появиться и традиционная турецкая. Вкупе с продолжающимся сопротивлением горцев это создавало положение тревожное. Тем более что по его инициативе Россия только что обидела турок, отказав им в уже обещанных территориях.
И Алексей Петрович счел нужным написать подробнейший рапорт начальнику Главного штаба князю Волконскому, зная, что князь Петр Михайлович доложит государю его соображения.
“Марта 5 дня, имел я честь уведомлять Ваше Сиятельство о готовых возникнуть в Имеретии беспокойствах. Убийство в Гурии 44-го егерского полка командира, полковника Пузыревского 1-го, было сигналом, и вскоре за оным появились шайки бунтовщиков в Имеретии. Некоторые из военных постов наших были атакованы, движение транспортов сделалось небезопасно, и малые команды подверглись нападениям и не без потери. В некоторых местах произошли довольно горячие сшибки по роду местоположения весьма гористого и покрытого чрезвычайно густым лесом. Шайками бунтовщиков начальствуют князья Имеретийские, замеченные главнейшими орудиями возмущения в прошедшем году; и родственники удаленных в Россию митрополитов и прочих лиц. Словом, наклонности к неповиновению правительству, разврату и даже разбоям, принадлежат князьям и дворянству, из коих, за исключением небольшой части, все прочие не составляют класса, благороднейшими чувствами одушевленного, из всего населения Имеретии, Мингрелии и Гурии.
В Мингрелии также начались беспокойства, и шайка разбойников напала на транспорт, шедший из Редут-Кале; ею начальствовал служащий в лейб-гвардии Преображенском полку подпоручик князь Георгий Дадиан. Владетельный князь, оскорбленный сим подлым брата своего поступком, собрал свои войска, разбил его партию, и изменник бежал в Абхазские горы: я имею от владетельного князя уведомление, что изменник сей хотел даже убить и самого его.
