Паула Уолл - Последнее слово за мной
Шарлотта, не любившая пикников и никогда не понимавшая, как можно есть, сидя на земле, заставила своего шофера принести с крыльца кресло-качалку. Мистер Нэллс установил кресло возле статуи Эли и тут же сам в него уселся, а Шарлотта, словно генерал на плацу, раздавала приказы.
— Не ставьте столик с едой под дубом! — командовала она, размахивая руками. — В салат насыплются желуди!
Летти следила за тем, чтобы бокалы всегда были полны. А еды на столике между Кайенн Мерривезер и Дот Уайетт было так много, что хватило бы на весь полк Эли. Картофельный салат, салат с морковью и капустой, фаршированные яйца, хлеб, пикули в масле, бобы, жареная кукуруза, груши с пряностями, пышки с яблоками и мясо всех видов: барбекю из свинины, жареная курица и копченый окорок — такой огромный, что и глазом не охватить.
— Я тут подумал, — сказал Вилли, глядя, как гости накладывают себе в тарелки горы еды, — если подавать в закусочной не простые обеды, а устроить шведский стол, то можно неплохо подзаработать.
Шериф, набив рот едой, кивнул. Он не знал на свете ничего вкуснее, чем кусок окорока с жареной курицей.
Реба Эрхарт и ее пятеро ребят пригрохотали на своей старой таратайке с розовой надписью на ржавой дверце: «Копчения и окороки Ребы». Ее старший сын Эрл, вернувшийся после войны из Детройта, чтобы помогать в семейном бизнесе, откинул задний бортик грузовичка и вытащил из кузова шестерых дочиста вымытых поросят с накрахмаленными кружевными воротничками. Реба расчертила беговые дорожки и раздала детям по ивовому прутику. Дети шлепали поросят по жирным попкам, повизгивали и заливисто хохотали, а хрюшки с подпрыгивающими хвостиками-спиральками, что было духу носились между могил. Когда гонка закончилась, младший сын Ребы, Букер, наградил каждого поросенка инжирным печеньем и почесал за ушком.
— Только не привязывайся к ним, — предупредила его Реба, грозя пальцем. — Эти хрюшки — всего лишь будущая свинина!
После поросячьих бегов, катания на пони и четырех часов еды и питья гости исполнили песенку «С днем рожденья тебя!», и Дикси задула свечи. Разлегшись на подстилках, все лакомились свежайшим пирогом с кокосовой стружкой и домашним персиковым мороженым, а мистер Беннетт травил байки. Даже мертвые собрались послушать его.
— Расскажите нам о войне, — попросил Букер.
— Во время Гражданской войны, — начал мистер Беннетт, набивая трубку, — в поместье «Белльрев» устроили госпиталь. Моя прабабка в те времена была совсем девчонкой, но потом помнила всё, как сейчас.
Мистер Беннетт зажег спичку, опустил ее в углубление трубки и запыхтел, ожидая, пока табак разгорится.
— Мюзетта Белл, прапрабабка мисс Шарлотты, как вы все знаете, обладала особым даром, — промолвил он и потушил спичку. — Она умела видеть вещи наперед. До прихода янки в Камберленд оставалось еще полгода, а она уже изорвала все простыни и наволочки в городе на бинты.
Все проследили за взглядом мистера Беннета, устремленным поверх облачков дыма на мраморную статую Мюзетты Белл, наполовину скрытую за плакучей ивой. Казалось, при упоминании ее имени она слегка склонила голову. У ребятишек по рукам побежали мурашки.
— Мертвых и умирающих привозили на телегах. Клали их на нары вдоль крыльца и на любую ровную поверхность в доме. Деревянные полы сделались от крови такими скользкими, что женщинам приходилось посыпать их песком, чтобы не упасть. Как-то раз привезли одного молодого янки и положили его на обеденный стол. У него в груди была дырища размером с мой кулак. Сразу видать — не жилец. Глядел прямо вверх, будто уже видел над собой ворота рая. Доктор, тот так и сказал: ничего, мол, нельзя поделать. Тогда кликнули мою прабабку, чтобы посидела с умирающим. Работа-то не пыльная: знай вытирай ему пот со лба. Он был красавчик, хоть и янки, так что неудивительно, что прабабка к нему привязалась — просто ничего не могла с собой поделать. При звуках его предсмертного хрипа она уткнулась лицом в ладоши и зарыдала. Должно быть, Мюзетта Белл услышала ее и пожалела. Она подошла, положила правую руку прямо на дыру в груди того янки и что-то прошептала. Прабабка не разобрала ни слова. Вы же знаете, Мюзетта была каджункой. Потом она наклонилась и поцеловала солдатика в окровавленные губы. И что же? Мертвый янки соскочил со стола и встал навытяжку, как будто сам Господь сгреб его за грудки.
— А что потом? Он выжил? — спросил Букер Эрхарт, серьезный, как священник.
— Выжил, надо полагать, — ответил мистер Беннетт, выпустив облачко дыма. — Ведь прабабка вышла за него замуж.
— А я ее видю, ей-бо, не вру, — вставил Диггер, глаза у него стали по плошке. — Каженный раз, как закапываем кого-нибудь, видю мисс Мюзетту — шастает себе промеж деревьев. Вот прям как вас видю.
— А она голая? — поинтересовался Букер.
Реба шлепнула его по губам, да так молниеносно, что никто и не заметил.
— Одни говорят, Мюзетта Белл была ведьмой, — продолжал мистер Беннетт, — другие…
Трубка застыла в воздухе, рассказчик неожиданно умолк. Все повернулись посмотреть, что же его отвлекло. К ним через кладбище шагал доктор Адам Монтгомери, а с ним его сынишка Адам-младший.
— Господи боже! — выдохнула Дот.
Где-то между Рождеством и Пасхой мальчуган вдруг резко пошел в рост. Младенческий жирок сошел, и в его чертах стал угадываться тот мужчина, каким он станет через много лет. У него была копна непослушных черных волос, полные губы, которые никогда не улыбались, и черные глаза, словно две огромных луны из ртути. Женщины не могли отвести от него глаз, а мальчик встречал их взгляды, не смущаясь.
Всем вокруг было очевидно, что мальчик как две капли похож на Буна Диксона. Столь же очевидно было, что Адаму эта мысль в голову не приходила. Всю ту любовь, которую отвергала Лидия, он изливал на ребенка и обращался с сыном так, будто разлука с ним разорвала бы отцовское сердце.
Повисла тишина, густая, как туман. Никто не шевелился. Никто не произносил ни слова. Ничто так не связывает языки, как правда, которая может ранить человека куда сильнее, чем ложь, к которой он привык.
Наконец Кайенн Мерривезер нарушила молчание. Ей казалось, что белые вечно перебарщивают. Если блюдо простое, зачем сдабривать его всякими ненужными сложными соусами?
— Малыш? — обратилась она к Адаму-младшему. — Хочешь ребрышек?
Мальчик кивнул.
— Тогда иди к Кайенн, — промурлыкала она, приманивая ребенка длинным смуглым пальцем.
Как и все мужчины, Адам-младший полетел к ней, словно муха на мед.
Бен Харрингтон взял скрипку, пристроил ее на плече и подергал струны, настраивая инструмент. Характером Бен был как напильник, такой же твердый и шершавый, но когда он брал в руки скрипку, ему можно было простить любые грехи. Он выбрал мелодию в самый раз для кладбища — полную сожалений и ожидания. Когда твоя жена убегает с продавцом лаков и красок, оставив тебя с четырехлетним отпрыском, какая-то часть твоей души неизбежно умирает. Музыка Бена была призраком его прошлого.
Пока взрослые, откинувшись на свои подстилки, слушали скорбные гимны Бена, дети затеяли игру в прятки, ползая на четвереньках за могильными плитами и тесно прижимаясь к каменным ангелам. В траве стрекотали кузнечики, а кваканье лягушек-быков напоминало органные хоралы. Светлячков было столько, что дети бегали будто среди разлитого в воздухе сияния. Когда сделалось совсем темно, ребята отыскивали друг друга по звону колокольчиков на шутовских шляпах. С вытаращенными глазами и запыхавшись, они с криками гонялись друг за другом среди каменных изваяний, и страшил их не только проигрыш, но и то, что могло таиться в темноте.
Чем больше сгущался мрак, тем ближе Адам пододвигался к Анджеле. Он был уже так близко, что мог различить за ароматом мыла ее собственный запах. Но когда она обернулась через плечо и взглянула прямо на него, он отвел глаза. Засунув руки в карманы, он направился к палатке, где мужчины придавали лимонаду удобоваримый вкус — разбавляли его самогоном.
Пока Адам-старший был загипнотизирован средней из дамочек Белл, Адам-младший попал под чары старшей. Стоя возле Шарлоттиного кресла он задумчиво глядел на нее снизу вверх.
— Что тебе нужно? — спросила Шарлотта.
Мальчик приблизился еще на шаг.
— Брысь! — скомандовала Шарлотта, размахивая руками и отгоняя его.
Адам-младший протянул ладошку и осторожно потрогал подлокотник Шарлоттиного кресла.
— Я сказала, убирайся ко всем чертям! — рявкнула женщина.
Липкие детские пальчики медленно провели вдоль подлокотника и легонько дотронулись до Шарлотты. Отшатнувшись, женщина ненадолго онемела от такой дерзости.
— Какой настырный карапуз, — сказала Летти, зная, что хозяйка питает слабость к упорным и настойчивым мужчинам. — Уж в чем в чем, а в этом ему не откажешь.
