Алекс Тарн - Квазимодо
Что же делать? Зияд лихорадочно искал выхода… но выхода и в самом деле не было — смерть загнала его в угол, и спасения не предвиделось. Единственное, о чем он жалел сейчас, так это о том, что не заберет с собою достаточного количества врагов — тогда рай и в самом деле был бы ему обеспечен — настоящий шахидский рай. Знал бы — попросил бы у Абу-Нацера пояс смертника. Эх… теперь уже поздно… теперь даже ножика захудалого нету, чтобы зарезать этого, единственного доступного ему сейчас еврея — взять его с собою, как пропуск, чтобы было что предъявить у райских ворот. Может, и одного еврея хватит, чтобы стать шахидом?
Если уж умирать, так чтоб не зазря. Пусть дети хвастаются в школе своим геройским отцом, пусть жена получит причитающиеся семье шахида деньги и уважение, пусть батя важно встанет на сельской площади, раздавая сладости и конфеты в знак гордости подвигом сына, пусть мать, повязав чистый белый платок, раздает, на зависть соседкам, красивые интервью репортерам со всех концов света. Все лучше, чем быть разорванным на куски и скормленным собакам на полуденной рамалльской площади… Зияд осмотрелся и увидел ножницы, которыми еврей резал из старой простыни бинты на перевязку. Ножницы лежали совсем недалеко, в метре, не больше. Если сейчас, пока еврей не видит, перевалиться набок… вот так… а теперь незаметно протянуть руку… вот так… а теперь…
Квазимодо злобной молнией метнулся из своего угла, страшно клацнул зубами, ужалил где-то над локтем правой руки, отчего она вдруг сразу онемела и повисла, как мертвая, вцепился хищной хваткой в другую, левую…
«Нет! — закричал Зияд, оглушенный страхом и болью. — Нет!»
«Нет! — подхватил Мишка, оттаскивая от араба упирающегося и рычащего пса. — Квазимодо, мать твою… ты что, зачем?»
Вернув собаку в угол, он присел на корточки перед Зиядом.
«Ты чего это за ножницами тянешься, а? Ты, может, портной? Пошить чего хочешь или… как это… скроить? Нет? Тебе не стыдно, шахидская твоя харя? Я ж тебя от смерти спас десять минут тому назад, в дом занес, напоил, перевязал… а ты меня же и кроить хочешь?! Ну кто ты после этого, если не гнида? Тьфу, пакость!»
Зияд угрюмо молчал, тяжело дыша и баюкая правую руку. Таких неудачных дней у него не случалось с самого рождения. Теперь-то уж точно все. Он вдруг ощутил какое-то странное облегчение — вероятно, от того, что больше не нужно было убегать, прятаться, строить умные планы, хитрить, притворяться.
«Что ты расплевался, пес? — сказал он презрительно. — Собака, как ни плюет, верблюдом не станет… А стыдиться мне нечего. Ты — враг, а врагов убивают. Силой или хитростью — все равно. Главное — убить. Подумаешь — от смерти спас… перевязал… водой напоил… Дурак ты, оттого и напоил. Вы, евреи — дураки, вас обмануть легче легкого. Даже твоя собака умнее тебя. Хочешь звать солдат — зови, мне все равно. Загнали в угол, радуйтесь, псы. Только недолго вам радоваться. Всех вас передушим, не сегодня — так завтра. У нас времени много.»
Мишка удивленно рассматривал раненого:
«Скажите, пожалуйста… экая несвойственная вашему брату откровенность… с чего бы это вдруг? Или терять больше нечего, вот ты и раздухарился? А пограничников не боишься?»
«Дай закурить,» — ответил Зияд, даже не попытаясь придать этим двум словам просительный оттенок.
Мишка послушно вытряхнул ему в руки сигарету и только потом спохватился — а зачем? Правильно говорит араб — дурак он. Как это?.. — «Дурак — оттого и напоил.» Вот-вот. А теперь еще и сигарету дал в ответ на хамство. Он начал сердиться, прежде всего на себя самого.
«У вас-то, может, времени и много, но у тебя лично — на исходе. Так что ползи в свою Газу, пока я на тебя пса не спустил, шахид недостреленный.»
«Я не из Газы, — с упрямым достоинством возразил Зияд, как будто его местожительство имело какое-нибудь значение. — Я из Бейт-А?сане.»
Мишка вздрогнул. Он отошел в дальний угол и тихо встал там, сгорбившись и пристально глядя на ветвистую настенную плесень, как будто вытягивая из ее черно-зеленых иероглифов одному ему понятные откровения. Зияд докурил сигарету, примерился и начал вставать, придерживаясь за стенку. Пес, угрожающе ворча, смотрел из своего угла, контролируя каждое движение врага. Завершив нелегкий процесс вставания, Зияд выпрямился. Боль выбила из него прежний кратковременный кураж, и теперь он стоял, тяжело дыша и примериваясь — как бы поосторожнее, так, чтобы при этом не упасть, вытереть пот со лба. Задача выглядела почти невыполнимой, ибо обе руки его в настоящий момент были всецело заняты поддержанием тела в вертикальном положении, так что освободить хотя бы одну из них ради совершения сложного кругового движения, включающего, помимо прочего, еще и захват подола рубашки, представлялось совершенно невозможным. В дополнение к этому, Зияда подташнивало, голова кружилась, кровь стучала в висках двумя синхронными отбойными молотками, и поэтому он просто боялся потерять равновесие. Он прерывисто вздохнул и, не отрывая рук от стены, потерся лбом об ее грязную пупырчатую штукатурку. Легче не стало.
«Бейт-Асане… — запоздалым эхом повторил Мишка. Голос его звучал глухо. — Это рядом с поселением Эйяль?»
— «Правильно. В одном километре от Эйяля, чтоб он сгорел… а ты что — знаешь эти места? Бывал там?»
«Приходилось…» — Мишка оторвался от разглядывания плесени. Он подошел к арабу и бесцеремонно развернул его к себе. Резкое движение отозвалось невыносимой болью в ноге, и Зияд застонал. Пользуясь моментом, он опустил голову на мишкино плечо и вытер пот об его рубашку.
«Два… — мишкин голос прервался; он кашлянул, сглотнул и закричал, срываясь с фальцета на свистящий шепот. — Два года назад ты там тоже жил? Ну? Жил? Помнишь? Помнишь, как ваши подонки напали на Эйяль? Шахиды, да? Всех передушите, да? Может, ты тоже там был? Ну? Говори! Был?!» — Он сильно потряс Зияда.
«Не надо… — умоляюще протянул раненый. — Больно…» Еврей тряс его, как дерево, и нога отзывалась на каждое движение пронзительной болью, как выдираемый из земли живой древесный корень.
Продолжая выкрикивать что-то уже совсем нечленораздельное, Мишка протащил Зияда по комнате, бросил на стул, крепко схватил рукою подбородок — так что зиядов рот вывернулся в толстогубое страдальческое «О», наклонился лицо в лицо, сверля сумасшедшими глазами: «Говори, сволочь! Убью!»
«Что?.. — задыхаясь, выдавил Зияд. — Что?..» Ему стало страшно. Что от него хочет этот помешанный? Он вдруг понял, что хочет выйти отсюда как можно скорее… пусть даже к пограничникам… даже Шабак — и то лучше, чем эти два бешеных пса в заброшенном подвале. «Что?..» — повторил он в отчаянии.
Дикие глаза напротив моргнули, укрылись веками и вдруг как-то разом потеряли весь свой жуткий яростный запал. Мишка резко отпустил араба и снова отошел в угол, к плесенным иероглифам.
«Два года назад вы убили мою жену, — сказал он, медленно осиливая каждое слово по отдельности, будто учась говорить. Помолчал и совсем уже с трудом добавил: — И… ребенка… тоже.»
Зияд осторожно выдохнул. Конечно, он помнил. Два года тому назад ФАТХ совершил удачный рейд на поселение Эйяль. Группа из трех бойцов преодолела проволочный забор, захватила угловой дом с заложниками и геройски удерживала его несколько часов. Двое погибли в бою, как настоящие шахиды, но третий ушел, и армии так и не удалось найти его, ни сразу, ни потом. Кроме того, бойцы ФАТХа уничтожили четырех евреев, то есть результат был вдвое в их пользу, что случалось совсем нечасто. По деревне ходили слухи, что группу вел старый зиядов приятель Абу-Нацер, он же и уцелел. Если действительно так, то семь жизней у него есть, у Абу-Нацера. Как заколдованный — уж сколько раз его со всех сторон обкладывали, и стреляли, и взрывали… нет-нет, да и заденет где пулей или осколком — все тело в ранах, все лицо в шрамах; задеть-то задевает, а до смерти не бьет. Надежно хранит Всемилостивейший своего любимца. Дважды арестовывали, дважды в тюрьме сидел; другие аж по пятнадцать-двадцать лет попадают, а этого оба раза через пару месяцев выпустили… Вот и тогда ушел… если это он был, конечно.
Он-то ушел, а вот деревню зиядову после этого армия целый месяц трясла. Обложили со всех сторон, комендантский час назначили, обыски из дома в дом, носа из окна не высунуть. А они-то тут при чем? Они, что ли, нападали? Ну и что ж с того, что один из убитых шахидов оказался родом из Бейт-Асане? Вот его и наказывайте, а остальных-то зачем?.. Ан нет, так и просидели целый месяц, как в осаде, хорошо хоть продуктами успели заранее запастись. Но все когда-нибудь кончается, вот и месяц этот кончился. А потом и вся эта история стала забываться понемногу. Короткая у евреев память. Сначала, правда, мужчин из Бейт-Асане перестали в Эйяль на заработки пускать. Но через полгодика и с этим образовалось. Будто и не было ничего. Думал ли Зияд, что всплывет это именно теперь, через два года, именно здесь, в этом заплесневелом подвале, всплывет, как распухший утопленник — вроде тех, что здешнее недоброе море выбрасывает на беспечные тель-авивские пляжи? А вот ведь всплыло, да еще как… А ну как этот сумасшедший и в самом деле решит, что Зияд тут как-то замешан?
