Сяолу Го - Краткий китайско-английский словарь любовников
Держу в руках билет на Берлин, но не хочу туда ехать. Мне не с кем встретиться в Берлине, я ничего не знаю о Германии. Я хочу вернуться в Лондон, к моему любимому.
Дом — это все. Дом — это не секс, но и секс тоже. Дом — это не вкусная еда, но и она тоже. Дом — это не освещенная лампой спальня, но и она тоже. Дом — это не горячая ванна зимним днем, но и она тоже.
Громкоговоритель что-то объявляет. 20.09. Поезд отправится через шесть минут. Я оглядываюсь по сторонам и готовлюсь сесть в вагон. Внезапно кто-то бежит ко мне. Это он. Тот человек, что предложил мне выпить кофе у себя на пороге. Он бежит на платформу, бежит ко мне. Я уже вхожу в вагон, поэтому бросаю свои вещи на пол и снова выхожу из поезда. Он останавливается прямо передо мной, задыхаясь от бега. Мы смотрим друг на друга. Я крепко обнимаю его и он крепко обнимает меня. Я укрываю голову в его руках и вижу, как мои слезы текут по его черной кожаной куртке. У куртки странный, но почему-то такой знакомый запах.
Я плачу:
— Я не хочу уезжать… Мне так одиноко…
Он обнимает меня еще крепче.
— Ты можешь не уезжать.
— Нет, я должна.
Звонок. Поезд начинает движение. Когда платформа скрывается из виду, я вытираю слезы. Так странно. Не знаю, что со мной произошло, но что-то произошло точно. А теперь прошло. Кончено. Я уезжаю из Амстердама, назад дороги нет. Я знаю, что путешествую, чтобы собрать кирпичи, из которых построить жизнь. Нужно быть сильной. Хватит плакать. Я опускаю окно и сажусь на свое сидение.
берлин
«Размер Китая почти равен размеру всей Европы», говорил нам учитель географии в средней школе. Он рисовал на доске карту Китая: петух с двумя ногами, одна на Тайване, другая на Хайнане. Потом над Китаем он рисовал Советский Союз и говорил: «Это Советский Союз. Только Советский Союз и Америка больше Китая, но у Китая — самое большое в мире население».
Я часто вспоминаю о том, что он говорил, и думаю, как мы гордились в школе, что мы китайцы.
*Похоже, я никак не могу перестать знакомиться с новыми людьми. В Лондоне я знала только тебя и говорила только с тобой. После Лондона, в Париже, я продолжала старую привычку и не говорила в Париже даже ни с одной собакой. Англичане говорят, что французы высокомерны и не любят говорить по-английски. Поэтому я и не пыталась ни с кем говорить во Франции. Но это хорошо. Не нужно даже вспоминать, как разговаривать по-китайски. После Парижа я устала от музеев. Хватит с меня мертвых людей.
Напротив меня молодой человек в черном пальто и красном шарфе читает газету. Это, конечно, газета на иностранном языке. Я не могу опознать этот язык.
Молодой человек в черном пальто и красном шарфе прекращает читать, взглядывает на мое присутствие и назад в газету. Но скоро он совсем откладывает ее и начинает смотреть на вид за окном. Я тоже смотрю в окно. Там нет никакого вида. Только темная ночь, ночь на безымянных полях. В окне отражается мое лицо, мое лицо наблюдает за его лицом.
Только он и я в маленьком купе.
— В Берлин? — спрашивает он.
— Да, в Берлин.
Мы начинаем разговаривать, медленно, постепенно, туда и сюда. Его английский акцент нелегко понять.
— Меня зовут Клаус.
— Окей, Клаус.
Он ждет, потом спрашивает:
— А тебя как зовут?
— Мое имя сложно произносить.
— Хорошо.
Он серьезно смотрит на меня.
— Изначально я из Китая, — говорю я. Кажется, нужно объяснить, пока он сам не спросил.
— Изначально?
— Ну, я несколько месяцев жила в Лондоне.
— Понятно. А я из восточной Германии. — Он замолкает и потом говорит: — Ты очень хорошо говоришь по-английски.
Очень хорошо. Это правда? Если да, он не знает, как яростно я изучала английский каждый день, и даже теперь, в дороге.
И вот на этом поезде новый человек, Клаус. Незнакомец. Поезд — место, чтобы завязать сюжет в книге или фильме. Я чувствую, что и он, и я оба хотим поговорить — поговорить о чем угодно.
Он рассказывает, что родился в Берлине, в восточном Берлине. Он говорит, что знает о восточном Берлине все, каждый угол, каждую улицу. Какой счастливый, поезд едет к его дому, к его любви.
Ночной поезд движется медленно. Это явно не скорый поезд. Только не важный человек или турист поедет на таком поезде.
Мы лежим напротив друг друга на полках в маленьком купе. Странная позиция. Мы опять говорим о Берлине.
Он говорит, что стажируется в министерстве иностранных дел. А раньше он был юристом. Ему хотелось поменять занятие и жить за рубежом. Он рассказывает, что восемь лет у него была подруга, живущая в Баварии. (Б-а-в-а-р-и-я, произносит он по буквам.) Он говорит, что это на юге Германии, но у меня, конечно, нет никакого представления, где эта Бавария. Однажды эта девушка приехала в Берлин, постучала в дверь и сказала, что хочет прекратить отношения. И он прекратил — ему было больно, но раз она так решила. И он решил изменить свою жизнь и поехать работать в другие страны. Я понимаю его историю, понимаю его желание удалиться далеко от прошлого. Я говорю, что понимаю его.
Еще я рассказываю ему о тебе, о человеке, которого я так люблю, о человеке, который делает скульптуры в Лондоне. Я рассказываю о своих чувствах к тебе, и о том, как ты сказал мне, что я должна путешествовать одна.
Мы говорим, потом иногда слова останавливаются, просто слушаем.
В конце концов в окне возникает солнце.
— Подъезжаем, — говорит Клаус.
Боже, у Берлина тяжелый цвет и большие квадратные дома. Как в Пекине.
— Где ты остановишься? — спрашивает он.
— Не знаю, может быть, в молодежном отеле YMCA,[10] потому что у меня есть на него скидка от моего европейского железнодорожного билета, — я показываю ему билет.
— Один такой отель находится совсем рядом с моим домом. Могу проводить тебя туда, если хочешь.
— Очень любезно с твоей стороны. Пожалуйста. Я здесь ничего не знаю.
— Отлично, — говорит он и снимает свой багаж с полки над нашими головами.
Я беру свой рюкзак и иду за ним, как слепая.
Ранний утренний воздух холоден, как будто наступает осень. Иногда по улице бесцельно проходят один-два старика в длинных плащах и с сигаретами в зубах. Шоссе идет по мосту. У моста сосисочная, множество больших мужчин стоят в очереди, чтобы добыть горячую сосиску. Боже, они едят на утро только одни сосиски! Это даже хуже, чем английский завтрак. Утренний ветерок освежает мои мозги и мое маленькое тело. Это город, в душе которого есть нечто поистине тяжелое и серьезное. Это город, в истории которого были большие войны. Я ощущаю, что этот город создан для мужчинов, политики и дисциплины. Как Пекин.
Потом я вижу флаг, развивающийся на верхушке монументального здания на большой площади. Три полосы: черная, красная, желтая. Я спрашиваю Клауса:
— Это флаг твоей страны?
Он удивлен:
— Ты ничего не знаешь о политике?
Я признаю:
— Да, увы. Никогда не разбиралась в политике. Столько разных флагов, они сбивают меня с толку.
Он смеется:
— Но ты ведь из Китая. Это же такая политизированная страна!
Может быть, он прав. Этот человек, похоже, знает мир очень хорошо.
— Так это немецкий флаг?
— Да. Он самый.
Я смотрю на флаг, на эти полосы: черную, красную, желтую, и спрашиваю:
— Почему черная полоса наверху флага? Это выглядит так опасно!
Он снова смеется, но потом замолкает, поднимает голову и тоже смотрит на флаг. Может быть, он думает, что я не так уж и глупа.
Черная полоса могущественно и тяжело развивается наверху, и я чувствую себя немного испуганной. В разумном дизайне черная полоса должна быть внизу, иначе… иначе она может принести неудачу. Может причинить несчастье всей стране.
Насколько я помню, есть еще одна страна с черной полосой на флаге — Афганистан. Но даже Афганистан поместил ее внизу, а не наверху.
Я смотрю вверх на солнце сквозь флаг, и флаг похож на темное пятно на солнце.
Через Александерплац мы направляемся на восток Берлина. Я следую за ним, как слепой за своей палкой. Семь часов утра. Мы стоим перед отелем. Дверь еще закрыта. Мы звоним. Человек с заспанными глазами открывает дверь и говорит, что до вечера в отеле нет свободных мест.
Мы уходим, таща вещи. Стоя посредине улицы, Клаус говорит, что если я хочу, то могу пойти в его квартиру. Она очень близко.
— Хорошо, — говорю я.
Клаусова квартира очень чистая. Белые стены, двуспальная постель с голубым бельем, голый деревянный пол без ковра, ванная с белым кафелем, маленькая чистая кухня со всем, что нужно, письменный стол и кожаный стул, деревянный шкаф и книжные полки. Вот и все.
В ванной нет ни женской косметики, ни духов. Нигде никаких признаков женского присутствия.
