Рю Мураками - 69
Фуку-тян в такт музыке двигал подбородком, напевая при этом какую-то чушь. Если он забывал слова, то повторял: «Don't you know, don't you know, don't you know». В те времена достаточно было выкрикнуть «Don't you know», чтобы считаться рок-музыкантом.
Единственным посетителем был морячок, явно младше двадцати, с колли, которой он кричал «ЛЭССИ!» и изображал из себя Малыша Тимми. Он пил пиво прямо из бутылки и все норовил залезть под подол официанткам в китайских платьях. «Фрукты о'кэй, фрукты о'кэй?» – спрашивала его хозяйка, которой было уже под шестьдесят, а ни о чем не подозревающий Тимми кивал ей и говорил: «Sure!» После этого разыгралась обычная сцена: появилось блюдо, нагруженное ломтиками консервированных ананасов, мандаринов и персиков и украшенное побывавшей в употреблении веточкой петрушки. Потрясенный высокой ценой, Тимми разбил пивную бутылку о край стола. Выскочил разгневанный хозяин и вызвал военную полицию, после чего бедного Тимми с вывернутыми карманами загрузили в джип.
А тем временем «Coelacanth» продолжал играть, а Фуку-тян пел свое «Don't you know, don't you know».
– Ты договорился? – спросил я его. Хотя посетителей уже не осталось, Фуку-тян
твердил в микрофон: «Thank you, thank you». Мы собирались позаимствовать у этого заведения усилители и микрофоны для «Фестиваля Утренней Эрекции». Ради этого «Coelacanth» целыми днями играл в этом баре за миску лапши и порцию китайских пельменей.
– Мне еще нужно поговорить с хозяином, – покачал головой Фуку-тян.
Девушки за стойкой подначивали Адама:
– Ты из Северной школы?
– Славный парень!
– Выпей пива. За мой счет.
– У тебя есть девушка?
– Наверняка есть. Такой симпатяга.
– Ты с ней целовался?
– Тебе не мешало бы иметь при себе кондом, иначе получишь детишек.
– Ты не голоден?
– Возьми половину моей лапши.
– Может, заказать еще порцию одэн?
Для этих пожилых женщин с крашеными волосами, приехавших из разных городов, привлеченных запахом Америки, Адама должен был казаться существом с нимбом над головой. Если бы Адама основал новую религиозную секту, у него несомненно появилось бы много последователей. Но Адама, выросший на берегу реки, струящейся среди терриконов, был неспособен понять этих кисло-прекрасных дамочек, взращенных послевоенной японской экономикой. У него мурашки бегали по коже, когда одна за другой сморщенные руки прикасались к его бедру.
– Не мог бы кто-нибудь спросить у хозяина, можно ли нам двадцать третьего ноября, тем более что это будет День Труда, одолжить у него усилители? – спросил я, обращаясь к трем женщинам. – Ямада-кун мы называем Аленом Делоном Северной школы. Если бар нам поможет, то мы на два-три дня одолжим его вам.
От этих слов Адама серьезно разозлился:
– Он больше похож на Гари Купера, чем на Алена Делона.
– Ты хочешь предложить его нам?
– А можно устроить с ним свидание?
– Может быть, я познакомлю его со своей дочерью. Если у нее будет такой славный парень из Северной школы, она бросит своего чернокожего солдата. Она сделала уже пять абортов, и я беспокоюсь за ее здоровье.
Взбешенный Адама вылетел из «Black Rose». Я попросил Фуку-тян решить вопрос с усилителями и выскочил за ним следом.
– Я не могу тебе доверять. Ты – эгоист, думаешь только о себе. Ты хочешь сдать меня этим ведьмам? Ради чего? Ты несешь всякую херню, чтобы я обоссался?
Я ТРИНАДЦАТЬ РАЗ перед ним извинился, но Адама категорически отказывался меня прощать.
– Не сердись, я только пошутил.
– Нет, Кэн, это была не шутка, теперь-то я наконец понял, к чему ты клонишь.
– Послушай, Адама, может быть, благодаря таким, как я, человечество прогрессирует.
– Не морочь мне голову.
Он был прав. Адама было трудно одурачить.
– Послушай! Эти тетки торговали своим телом, чтобы преодолеть послевоенные трудности. Делали это ради нас. Жертвовали собой ради двадцать первого века.
– При чем здесь это?
Он был прав. Никакой связи не было.
– Сегодня утром Ивасэ-сан пришел в наш класс и передал письмо для вас и Адама-сан.
Это произошло в той церкви, которую каждое воскресенье посещала Энн-Маргрет и где предлагала нам проводить репетиции, именно здесь Мацуи Кадзуко, более прекрасная, чем улыбающаяся Дева Мария, сообщила нам о письме. Церковь находилась на холме и всегда присутствовала на открытках с видами Сасэбо. Видимо, Энн-Маргрет посещала эту церковь с ранних лет. Возможно, ее пышные груди являются следствием этих молитв. Своими буферами наша Энн-Маргрет не уступала настоящей Энн-Маргрет. Они обе были великолепны. Я не уверен, правда ли это, но парень из нашей школы по имени Исияма, которому удалось подсмотреть за девчонками во время медосмотра, утверждал, что титьки у Сато больше, чем у коровы на его ферме. Возможно, она каждое воскресенье молила Бога даровать ей большие сиськи.
При всей мрачности обстановки в церкви, репетиции проходили довольно гладко, потому что священник, отец Сабуро, был поклонником театральных представлений. Но меня это мало интересовало. Выпускник теологического факультета университета Досися, полгода практиковавшийся в театре Бунгакудза, Сабуро-сан возражал против моего сценария.
Послушай, приятель, мы должны идти наперекор. Ты ошибаешься, парень. В отклонении от нормы есть свой смысл! В самом отклонении нет никакого смысла. Я сполна понял этот смысл, Точно так же, как понял его мальчишка, Упавший на обочине в сугроб. Важнее всего отклонение, когда на карту ставится Смерть.
Только когда на карту поставлена Смерть, Рождаются слова, достойные Смерти.
Энн-Маргрет вела себя как в драме Шекспира, раскидывая руки и громко вопя, что показалось мне совершенно неестественным, но Сабуро-сан это понравилось. Он даже решил высказаться по поводу сценария.
– Что это означает? Вам не кажется, что строки про ребенка, упавшего в сугроб, слишком резкие? Нельзя ли их как-нибудь переделать?
«Какой же он болван? – подумал я. – Какой во всем этом может быть смысл? Это же просто надерганные наобум строки из разных романов и пьес!»
Однако при виде Леди Джейн мое раздражение исчезло. Джейн, склонив голову, сидела на скамейке, как это делают благочестивые прихожане на мессе, и пристально смотрела, как я и Энн-Маргрет разыгрываем роли возле алтаря. Она подпирала щеку рукой, пристроив локоть на подставку для Священного Писания. Лучи вечернего солнца проникали сквозь витражи и высвечивали ее профиль. Это напоминало картину в стиле импрессионистов. Я был счастлив только оттого, что могу видеть ее. Похожее чувство я испытывал, когда в начальной школе купил новейший сборник «Детских комиксов», сидел под палящим солнцем, полизывая мороженое, и читал продолжение «Крутого бейсболиста».
Я думал о том, как было бы здорово, если б не Сабуро-сан, и смотрел на Адама, который читал письмо от Ивасэ. Лицо его было мрачным.
Дорогие Кэн-сан и Адама!
Простите, но я выхожу из «ИЯЯ». Мне нравилось втроем готовиться к «Фестивалю Утренней Эрекции», но мне хочется заниматься своим делом. Пока я с Кэн-сан, это невозможно. Мне кажется, вы вдвоем добьетесь успеха. Может быть, мои дела и не такого масштаба, но они мои, и я хочу заняться ими.
Дом Ивасэ стоит вверх по течению реки Са-сэбо, вокруг полно мотелей для любовных встреч.
Прямо перед его домом находилась лавка, где продавали нитки и пуговицы, канцелярские товары, носки и косметику. Женщина, похожая на мать Адама, стирала с полок пыль. Во всех отношениях это была самая заурядная лавка. Огибая ее, я подумал, какая могучая вещь культура.
– Послушай, Адама, тебе не кажется, что в культуре есть что-то ужасающее?
– Почему?
– Вспомни Ивасэ. Если бы мы не знали всей этой западной культуры вроде «Led Zeppelin», Верлена и томатного сока, он бы всю жизнь торговал нитками у папаши в магазине. Тебе это не кажется мерзким?
– Ты мог бы сказать то же самое и о себе, и обо мне, ты же сын простого школьного учителя?
– Болван! Я – СЫН ХУДОЖНИКА. А ты из...
Я собирался сказать «из угольной шахты», но вовремя сдержался. Адама еще не до конца оправился после истории в баре.
За домом был садик, в котором цвели космеи. Там сушились платья, нижние рубашки и панталоны и только несколько мужских трусов. У Ивасэ было четыре старших сестры. Цветы космеи покачивались на ветру, а из окна комнаты Ивасэ доносилось бренчание гитары и слышалась песня:
Отражаясь в омуте Голубого неба, Проходим вместе Мы с тобой. И вечная зима...
– Что за чушь он порет? – возмутился Адама. – Читает буддийские сутры? Неужели Ивасэ вступил в общество Сока-гаккай?
– Мы же пришли сюда, чтобы поговорить и убедить Ивасэ остаться с нами, – сказал Адама.
Возможно, слабое место выходцев из шахтерских поселков в том, что из-за взрывов на шахтах они ко всему относятся излишне серьезно.
Адама легонько постучал по оконному стеклу. Ивасэ выглядел удивленным, но широко улыбнулся.
