Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
— Мне действительно стоит об этом знать?
— Конечно. И кстати, тот парень, Моррис Пинскер — кто бы мог подумать, что я отдам свою невинность кому-то по имени Моррис? — ныне весьма уважаемый в Нью-Джерси ортодонт.
— Откуда ты знаешь?
— Как-то, примерно полгода назад, случайно наткнулась на объявление в «Нью-Йорк таймс» о свадьбе его дочери, Эсси. Моррис, дочь Эсси, жена Милдред… Никогда и не догадаешься, что они евреи.
— Кажется, ты говорила, что это был летний лагерь для белой аристократии?
— Там по соседству был лагерь для обрезанных мальчишек, и иногда у нас бывали совместные вечеринки или танцы… хотя я знаю, что некоторые наши мамаши возражали против того, чтобы их дочери из Гринвича и Коннектикута путались с хасидами…
— И так ты встретилась с будущим ортодонтом и продолжила с ним знакомство в лесах?
— Да, все было так прозаично. И знаешь, это просто… случилось. Я познакомилась с этим парнем на танцах у костра, он предложил мне прогуляться у озера, а потом мы как-то оказались под деревом и уже занимались этим.
— Но ты ведь была едва знакома с… как там его звали?
— Моррис. Ты права. Я знала его всего каких-то десять минут до того как позволила ему залезть ко мне в трусы.
— Почему ты считаешь необходимым рассказать мне об это?
— Потому что это еще один пример идиотизма нашей жизни. И потому что я здесь впервые с тех пор.
— Так ты поэтому захотела навестить меня?
— Наконец-то до тебя дошло. — На ее губах заиграла сардоническая улыбка. — Романтическое дежавю у озера.
— Тот эпизод был романтическим?
— Ты, должно быть, шутишь. Тем более что у Морриса вся задница была в прыщах.
Я не смогла удержаться от смеха.
— И когда воспитатель застукал тебя с Мистером Прыщавая задница…
— Меня выгнали из лагеря и с позором отослали обратно в Бруклин. Твой дед два месяца со мной не разговаривал, а моя мать не уставала повторять, что я шлюха.
— Должно быть, это выглядело забавно.
— Послушай, между родителями и детьми всегда сложные отношения… ты и сама это испытаешь.
— Нисколько не сомневаюсь.
Мы замолчали.
— Как такое может быть, чтобы тридцать четыре года пролетели так быстро? — заговорила она первой.
— Для меня и год тянется слишком долго.
— Подожди, пока тебе стукнет пятьдесят, — время будет попросту испаряться. Не успеешь глазом моргнуть — вот тебе Рождество, еще раз моргнул — уже лето. Ты понимаешь, что тебе осталось — сколько? — двадцать, двадцать пять раз вот так моргнуть, и задумаешься: что же в сухом остатке? Вот тогда ты и начнешь совершать глупые паломничества на берега каких-то дальних озер, где трахалась с прыщавым мальчишкой.
В коляске завозился Джеффри. Мама сказала:
— Пожалуй, это знак, что мне пора заткнуться.
Она отвезла нас обратно в Пелхэм. Высадив нас у дома, она казалась от моего приглашения зайти на чашку чая, сказав, что ей пора двигаться в Брюнсвик и готовиться к визиту в Боуден. Но она все-таки вышла из машины и поцеловала Джеффри на прощание.
— Не доставляй своей мамочке лишних хлопот, — сказала она ему. Джефф лишь прогукал что-то в ответ.
Потом она совершила нечто необъяснимое — она обняла меня. Конечно, это не были укутывающие (дай-ка я согрею тебя материнским теплом) объятия, но все-таки… Мама редко расточала ласки.
— Ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь, — сказала она и укатила.
На следующий день, в библиотеке, Эстель сказала:
— А мне понравилась твоя мама. Настоящая оригиналка.
— Это уж точно, — ответила я. — Но, к сожалению, не самый счастливый путник на нашей планете.
— Знаешь, многое зависит от среды.
— Какой еще среды?
— Быть оригиналом гораздо легче в таких местах, как, скажем, Нью-Йорк. Но в маленьком городке вроде Вермонта? Это все равно что циклону гулять в колодце. Слишком тесно.
— Ну, это мягко сказано, — заметила я.
Разумеется, я не собиралась превращаться в циклон, застрявший в Пелхэме. Я изо всех сил старалась поддерживать в себе оптимизм и смотреть на мир в перспективе. Работу в библиотеке нельзя было назвать обременительной — подборка книг, выдача книг, заказ книг, разговоры с немногочисленными читатели. Если в день у нас бывало по восемь — десять посетителей, это было уже событие, хотя раз в неделю приходили все двенадцать учеников местной начальной школы и устраивали настоящий бедлам. А так, конечно, мой пятичасовой рабочий день не был перегружен.
— Вы уверены, что вам нужна помощница? — спросила я у Эстель недели через три.
— Помощница мне, конечно, не нужна, — ответила она. — Но компания необходима…
Эстель действительно вызывала лишь положительные эмоции — остроумная, яркая, безмерно любознательная. Если не считать моего отца, она была, пожалуй, самым начитанным человеком, которого мне доводилось встречать («Ну а что еще прикажешь здесь делать?»). Она взяла себе за правило раз в месяц выезжать на уик-энд в Бостон, где посещала Музей изящных искусств, симфонические концерты, рылась в букинистических магазинах на Гарвард-сквер, лакомилась моллюсками и палтусом в портовых ресторанчиках.
— А вы никогда не подумывали о том, чтобы найти там работу? — спросила я.
— Конечно, я думала об этом, когда работала в Портленде. И после смерти Джорджа, признаюсь, мне пришла в голову мысль: вот твой шанс.
— И что вас остановило?
— Наверное, я сама, — сказала она, закуривая. — Собственно, ничего меня здесь не держит, кроме библиотеки, моего детища, которое никогда не станет больше, чем есть сейчас. Но… я не знаю… что-то меня всегда удерживало от прыжка. Возможно, страх… хотя я и понимаю, что это звучит неубедительно.
— Вовсе нет, — сказала я.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— Кто-то однажды сказал, что самые большие преграды в жизни — те, что мы сооружаем для себя сами.
— Мне ли этого не знать?
Она предложила мне сигарету.
— Ты еще молода.
— Да, но я нередко задумываюсь о том, что обокрала себя.
— Добро пожаловать во взрослую жизнь. Как бы то ни было, ты еще можешь все исправить.
— Как? Оставить Дэна?
Повисла долгая пауза.
— Мне это приходило в голову, — нарушила я молчание.
— Что, между вами все так плохо?
— Да не то чтобы очень. Просто немного… статично, что ли… наверное, самое подходящее слово.
— Это не редкость в большинстве браков. Но ведь у вас в последние несколько месяцев произошли две большие перемены, не говоря уже о том, что…
— Я знаю, знаю… вся эта катавасия вокруг дома Бланда. И да, я знаю, что должна набраться терпения, принять во внимание всю сложность ситуации, и да, я знаю, что, наверное, требую от него слишком многого…
Я затушила сигарету и потянулась за следующей.
— Сколько лет вы уже вместе? — спросила она.
— С первого курса колледжа.
— И у тебя больше никого не было?
Я покачала головой.
— Так это же восхитительно, — сказала она.
— И скучновато, не так ли?
— Я этого не говорила.
— Нет, это я сказала…
Я закурила.
— Но я вам ничего такого не говорила, — предупредила я.
— Не беспокойся, я — единственный человек в Пелхэме, которому можно довериться. Но если позволишь дать тебе маленький совет, я все-таки скажу: держись. Дэн кажется мне весьма достойным парнем — и, как ты, возможно, уже знаешь, он произвел очень хорошее впечатление на весь город. Людям он нравится. И хотя сейчас вам нелегко, в брак вернется равновесие, если у него прочный фундамент… и если муж не будет выкидывать какие-нибудь фортели — регулярно изменять или поднимать на тебя руку.
— Изменять регулярно? — удивилась я.
— Все мужчины изменяют.
— А ваш муж?
— Нет, Джордж был даже на это неспособен.
— Вы как будто разочарованы.
— Небольшая драма никогда не помешает отношениям. Но Джордж не дотягивал до драмы. По сути, Джордж не делал ничего, что выходило бы за рамки нормы.
— Как и Дэн.
— Откуда в тебе такая уверенность?
— Я его хорошо знаю. И даже если бы он захотел обмануть меня, не стал бы…
— Почему же?
— Потому что, как и большинство студентов-медиков, он слишком занят… вот уже четыре года.
Хотя я знала, что могу довериться Эстель, я решила больше не грузить ее своими личными проблемами. Не хотелось выставлять себя нытиком, к тому же мое новоанглийское воспитание не позволяло слишком уж распространяться о личном. Да собственно, ничего ужасного в моей семейной жизни не было. И хотя жили мы в стесненных условиях, счастье было уже в том, что нам удалось выбраться из этого дрянного мотеля, так что никто из нас не жаловался на бытовые неудобства. Наоборот, каждый раз, встречая в городе Билли, я не уставала говорить ему, как мы довольны его работой и всем, что он сделал для нас. И сам он так беспокоился о том, чтобы у нас все было хорошо, что часто приходил к нам домой с инструментами, спрашивая, не надо ли чего починить.
