Паскаль Брюкнер - Дом ангелов
Два дня спустя она вдруг вернулась, пришла вразвалочку, как ни в чем не бывало. Дорогу нашла сама. Она кинулась к Изольде, которая встретила ее без особой теплоты, но малышка взяла ее за руку и больше от нее не отходила, готовая услужить чем могла. Обезоруженная такой преданностью хозяйка не осталась равнодушной к чарам девчушки. Никто не знал, как ее зовут, и, поскольку она все время пела, было решено назвать ее Марией Каллас, — она от этого крещения пришла в восторг. Вытянуть из нее что-либо о ее происхождении было трудно, узнали только, что она из Румынии, из Барбулешти, и семья продала ее за долги местным мафиози. Сначала она работала в Аннемасе, на швейцарской границе, потом ее отправили в Париж, где она влилась в братию уличных попрошаек, а ночевала в остове брошенной машины. Она пропадала где-то неделями, появлялась нежданно-негаданно: попала в облаву, болела, уезжала. Иногда приходила с компанией таких же сорванцов, и, передохнув в «Доме ангелов», вновь отправлялась с ними в Париж щипать японцев, американцев, немцев. Пострелята учили бомжей, как вытащить банкноту из кармана и не попасться: во дворе проводились настоящие уроки карманной кражи. Изольде это не очень нравилось, она боялась, что не сегодня завтра головорезы из цыганского табора нагрянут к ним с целью шантажа. Однако она, как и все, освоила ловкость рук и забавы ради таскала у Антонена документы. Карманник из нее был никудышный, пальцы путались в ткани, он ловил ее с поличным, она хохотала. Играм не было конца, и этот дух веселья принесла с собой в «Дом ангелов» маленькая певица.
Высокая блондинка и цыганочка казались двумя побегами одной ветви. Мария Каллас обожала Изольду, кидалась ей на шею, обнюхивала, любила ее духи. Чтобы угодить ей, она показывала карточные фокусы, ходила колесом, кувыркалась, давала целые концерты в саду вместе со своими маленькими товарищами. Под аккомпанемент аккордеона и тарелок малышка Каллас распевала во все горло, до хрипоты, и достигала порой подлинной гармонии. Она еще и танцевала что-то вроде хип-хопа, отбивая ритм на консервных банках. С утра она весело упархивала работать у метро «Насьон»: садилась на картонку и тут же принималась плакать, выкладывая потоку прохожих дежурные жалобы. Подавали ей охотно, сердце сжималось при виде этого одинокого ребенка. Она брала с собой бутылку воды, чтобы промочить горло. Собрав хорошую выручку, вытирала глаза и, напевая, уходила. Изольду маленькая чертовка совсем покорила, она даже обещала отвести ее к дантисту: нескольких зубов у нее не хватало. Эта девочка пробуждала в ней материнские чувства, и однажды она обмолвилась Антонену, что подумывает об удочерении. Она начала учить ее грамматике, орфографии, начаткам арифметики и алгебры. Малышка все схватывала на лету. Они вместе отправлялись по магазинам, и проворная девчонка всегда ухитрялась украсть больше вещей, чем они покупали. Тучи детворы сновали по комнатам «Дома ангелов» среди бездомных, так и норовя стянуть кто бриошь, кто кусок мяса, и Алиса, царица кухни, гоняла их, раздавая тумаки. Изольда постоянно опасалась несчастья: девчонки бесстыжие, а у постояльцев кровь может взыграть, мало ли… Камель был начеку.
В эту пору у мадам де Отлюс случился приступ меланхолии, вызванный, возможно, гибелью одного из ее протеже, — тот утонул. Она впала в уныние, от наплыва несчастий опустились руки. Она уже утратила беспечность молодости, способной справиться со всеми трагедиями, потому что за нее — время. Пелена отчаяния омрачала ее лицо, ставшее бледным, будто старая слоновая кость. Когда, устав от болезней и безумия, она покидала приют, за нее оставался Антонен. Она возвращалась назавтра, с красными глазами, с дрожащими руками, опустившаяся хиппи-перестарок. Она не подкрашивала корни волос, могла запросто надеть грязный свитер, дырявые кроссовки. Подобно ее святой покровительнице, суровой Матери Терезе, тоже подверженной депрессиям, Изольду одолевали сомнения. Мистическая матриархиня стала молчаливой.
— Если все эти несчастные, которым мы помогаем, выберутся когда-нибудь из нищеты, как ты думаешь, будут ли они добры?
— Не знаю.
— Они одиозны, я в этом уверена. От бедности сердца черствеют. Надо помогать этим страдальцам, но не стоит питать иллюзий насчет их выздоровления.
— Не вы ли сказали мне однажды: бедняки заслуживают нашего сострадания, но как они распорядятся в дальнейшем своей свободой, нас не касается?
— Я это сказала? Какой вздор! Знаешь пословицу: дерьмо не заблестит, сколько его ни полируй. Проигравшие не бывают прекрасны, это выдумки эстетов.
Она продолжала свои горькие размышления:
— Не бедняк нуждается в благодетеле, нет, совсем наоборот. Невзгоды первого — бальзам на сердце второго. Бомжи презирают нас, и они правы: мы слетаемся, точно мухи, на их беду. Ты знаешь, кто мы такие, Антонен, — заблудившиеся на дороге жизни. Мы, сбившиеся с пути, помогаем терпящим бедствие. Они на дне — а мы стоим на краю бездны и скоро туда упадем.
Произошел еще один случай, о котором Антонен не знал что и думать. Они встретились однажды под вечер в центре Парижа: Изольда давала интервью «Фигаро». Погода была прекрасная, и она предложила посидеть на террасе кафе. Она мешала ложечкой в бокале кока-колы, устроив настоящий водоворот. Вокруг кишмя кишели уличные торговцы со всевозможным фальсификатом — флаконы «Шанели», сумки «Вюиттон», ремни «Гесс» и «Кукай», элитные часы за пятнадцать евро. Тамилы, курды, камерунцы, китайцы воспользовались манифестацией против социальной политики правительства, на которую была мобилизована полиция, и спустились из своих бастионов в Клиньянкуре и Сент-Уане в богатые кварталы. Это затишье продолжалось час или два, не больше. Рядом с ними сопливые оборванцы ковыряли в носу и вытирали пальцы о рукава прохожих, громко хохоча. При виде их надо было готовить стакан воды, чтобы выплеснуть в лицо, иначе не отстанут. Группки маленьких попрошаек из Южной Европы искали, кого бы пощипать. Они расхаживали, посвистывая, засунув руки в карманы, а глазами так и стреляли. Были тут и девочки, круглощекие, в цветастых юбках, в полосатых кофточках. Эти малышки напоминали Антонену Марию Каллас, только были не такие хорошенькие. Они протягивали прохожим петиции за мир во всем мире.
Все произошло буквально в одну секунду.
Изольда выложила свой мобильник на блюдце и не успела еще допить кока-колу, как девчонка с грязными черными волосами кинула на стол засаленный листок с фальшивыми подписями. Антонен отогнал ее, она забрала листок, но прихватила заодно и мобильник. Изольда, не ожидавшая ничего подобного, вскочила. Стайка девчонок порскнула за угол, на ходу засовывая украденные вещи в трусы. Одна из них, прежде чем скрыться, задрала футболку и, издеваясь, показала грудь.
— Сиди здесь, жди меня, — приказала Изольда.
Он увидел, как в глазах ее мелькнул с быстротой фотовспышки кровожадный огонек. Скинув туфли, босиком она выдала впечатляющий спринт. Она рассекала толпу, бесцеремонно толкая прохожих. Десять минут спустя вернулась, запыхавшаяся, красная, массируя пальцы; в левой руке она держала свой мобильник, а карманы были набиты всевозможными вещами — кольцами, часами, кошельками, которые она отдала хозяину кафе.
— Как вам удалось? — восхищенно спросил Антонен.
— Я убедила их вернуть то, что принадлежит мне. И то, что они стащили у других, тоже. Я объяснила им, какой ущерб они нанесли тем, кого обокрали. Они поняли и всё вернули. Я хотела, чтобы они извинились, но на это их не хватило.
Она лучезарно улыбнулась, гордая победой пути истинного. Четверть часа спустя, пересекая сквер Людовика XVI, они наткнулись на компанию цыган, по большей части детей, склонившихся над одной из своих товарок, судя по всему, больной. Завидев издали высокую фигуру Изольды, они с криками кинулись наутек, в том числе и больная. Антонен успел заметить на лице маленькой воровки огромный синяк. Изольда невозмутимо наблюдала за сценой свысока. Средний палец ее правой руки был поднят вверх в направлении разбегающейся детворы. Она издевалась им вслед! Невозможно, это не укладывалось у него в голове. Видя, как он удивлен, она еще поддела его:
— Есть один радикальный способ прекратить кражи мобильников.
— Какой?
— Вмонтировать в каждый аппарат взрывное устройство с детонатором. Если телефон украли — набираешь код, и раздается взрыв. В лучшем случае вору оторвет руки, в худшем снесет лицо, ухо и вышибет мозги. Это принцип противопехотных мин.
— Это чудовищно, вы так не думаете!
— Я так думаю, но это шутка, дурачок.
Наступило Рождество, и с ним пришла радостная весть. Уже полтора года, как на Антонена снизошло «откровение», а он все еще ничего не совершил. Развешенные на стенах бумажные фонарики создавали иллюзию праздника. Изольда купила огромную елку, которую Антонен и все остальные украшали целый день. Гвоздик даже вырезал на скорую руку фигурки святых из дерева. Но Изольда, стараясь не задеть чувства людей других вероисповеданий — мусульман, буддистов, сикхов, — свела к минимуму религиозный аспект церемонии. Она сказала, что отправится к полуночной мессе со всеми желающими, но праздник будет посвящен детству и детям, дремлющим в каждом из нас. Вырядившиеся призраками бомжи подняли большой шум и смешно отплясывали вокруг елки что-то вроде джиги. Зима стояла студеная, государство обнародовало план «Холода» и реквизировало гимнастические залы, казармы, церкви, чтобы разместить там бомжей. Один замерзший на улице мог стоить префекту поста. Тем не менее некоторые, выскользнув из сетей, погибали в пустых домах и подвалах. Когда приходила весть о смерти товарища, Изольда глухим голосом сообщала ее за обедом. Скорбный гул поднимался из-за столов, словно Костлявая незримо витала над ними. Обед превращался в собор обреченных, плечи сутулились, каждый спрашивал себя, кто следующий, подозрительно косясь на соседей. Все спешили опустошить свои тарелки, боясь сгинуть до десерта.
