Эдуард Лимонов - Книга мертвых-2. Некрологи
Глаза старого смогиста смеялись, а лицо оставалось серьезным, даже строгим. На нем был самый обширный двубортный пиджак, который я когда-либо видел. Из дальнейших встреч с ним я понял, что он недаром разместился в патриотическом помещении патриотического Союза Писателей России (конечно, не задаром, аренда стоила недешево) — он оформился из смогиста в такого православного, кондового, посконного патриота. В сравнении с ним я был патриот современный. Он же в сравнении со мной был патриот-ортодокс. Я попал в лагерь патриотов честно и не случайно, я — автор книги «У нас была Великая Эпоха» и не мог оказаться ни в каком другом лагере. Его путь в патриоты был мне неизвестен, может быть, у него были православные ортодоксальные родители? Если нет, то, следовательно, какие-то личные черты его мировоззрения заставили его примкнуть к патриотам. Из всей толпы молодых гениев, к которым я примкнул в 1967-м, когда пик движения уже прошел, рано выделился такой парень как Владимир Буковский, его позиция сторонника западнической демократии, скорее, более удивительна, чем позиция смогиста Мишина. Алейников проявился в 90-е годы аполитичным, да, впрочем, он всегда таким и был. Леонид Губанов умер еще до перестройки, определяться ему не пришлось. Думаю, однако, что Губанов занял бы патриотическую позицию.
Всегда интересно наблюдать за твоими сверстниками, пересекающими толщи времени. Трудно предугадать, кто из них кем станет. Если б мне сказали в 1968-м, что Коля Мишин будет владельцем издательства «Палея» и примется издавать по-русски труды товарища Ким Ир Сена, я бы счел, что у судьбы предполагается куда более буйная фантазия, чем это возможно.
А умер он просто. Болел, не появлялся на работе все чаще. Исчез из поля зрения общества. И умер в постели, очевидно, скорчившись, как все болеющие долго.
Кровь на асфальте
Андрей Гребнёв
В Питере некоторое время не было организации НБП. Я приехал туда, помню, в феврале 1995 года, где-то выступал, и вдруг на сцену поднялся совсем юный дылда с прыщами на щеках и обратился к собравшимся с пылкой речью, сообщил, что создал отделение Партии. Фамилия его была Веснин. Выяснилось, что его отделение состоит из его одноклассников. Я встречался с ними на квартире Веснина. Это были прото-национал-большевики. Но на самом деле самый первый состав регионалки НБП образовался во время избирательной компании по выборам в Государственную думу в 1995 году. От НБП мы выдвинули в Питере Александра Дугина, в Москве кандидатом шел я. Состав питерской регионалки образовался вокруг полуподвального помещения на Потемкинской улице в бывшем доме терпимости (это обстоятельство первым нацболам нравилось). Помещение для избирательного штаба нашел Дугину музыкант Сергей Курехин.
Дугин заговорил и зомбировал Курехина. Курехин искал новых горизонтов, и нашел. Об НБП он впервые услышал в Германии. Дугин был в те годы успешным сказочником, недаром он чуть позднее с успехом поставил два десятка радиопостановок на радио 101 (радио Трансильвания, вел передачи Гарик Осипов). Дугин знал, как манипулировать аудиторией. Он мистически шипел, плотоядно чмокал, таинственно гудел, употреблял загадочные иностранные слова, экзотические имена были у него постоянно на языке, он ссылался на редкие знания. На самом деле, обладая знанием четырех языков (он говорил, что девяти, но и четыре разве не здорово?!) и некоторыми связями «за рубежом», он первый получал экзотические книги о фашизме и послевоенных традиционалистских учениях, первый читал и переводил Юлиуса Эволу, Рене Генона, мистика Серрано и еще сотни авторов. Он был культуртрегером. На его крючок попался и Курехин, между тем вовсе не простой гражданин, имевший и свои источники знаний.
Но довольно о Дугине, а о Курехине можно прочитать в моей «Книге мертвых». Объект этого моего некролога — рабочий завода пластмасс, второй «гауляйтер» Санкт-Петербурга Андрей Гребнев. Второй, а может, и третий, если первым считать юношу Веснина, а вторым — Дмитрия Жванию, некогда троцкиста, а сейчас — журналиста газеты «Смена», если не ошибаюсь. В начале 1996 года я вызвал Жванию для разговора в Москву и уговорил возглавить организацию в Петербурге. Дело в том, что Дугин проиграл избирательную кампанию вдребезги, не помог ни Курехин, устроивший специально для кандидата Дугина концерт «Поп-механики», ни скины, работавшие на расклейке агитматериалов. Дугин оказался малоизвестен, слабо раскручен, за ним не стояла раскрученная в СМИ организация. Кандидатом по округу, где баллотировался Дугин, стал некто Голов, вполне такой себе моллюск из «Яблока», но моллюск Голов нравился своей моллюсковостью питерским либералам. Санкт-Петербург традиционно был «яблочным» городом. Впрочем, я проиграл свою кампанию в Москве лишь с чуть лучшим результатом, чем Дугин в Питере.
Свою поездку в Москву ко мне Жвания описывает на страницах 330 самовлюбленной книги «Путь хунвейбина». Он там путает даты и не удерживается от глупых колкостей в мой адрес, но все же процитирую его выборочно, чтобы видна была ткань событий.
«…Мне позвонил Лимонов:
— Дмитрий? Мне нужно с вами поговорить. Нет, не по телефону, но лично. Вы могли бы приехать в Москву? Скажем, завтра. Если у вас нет денег, мы оплатим билет.
Что мне всегда нравилось в Лимонове, так это его прямота. Каждый раз он не тратил время на болтовню, а сразу вываливал, что ему нужно».
Жвания передает наш разговор в Москве на Гоголевском бульваре.
«Лимонов спрашивал, не надумал ли я возглавить отделение НБП в Петербурге. Я только пожимал плечами. <…> Ниоткуда, кроме Петербурга, свежий ветер подуть, разумеется, не мог. Но как раз в Петербурге дела у НБП шли хуже всего. Я был нужен Лимонову, и мы оба это знали. <…> Аккуратно подбирая слова, я пытался объяснить, с чем я не согласен. Перечислил реакционные статьи в „Лимонке“, которые вызвали у меня возмущение. Лимонов махал руками.
— Сейчас мы черпаем большим ковшом. В Партию попадают разные люди, и в „Лимонке“ это отражается. В регионах у нас есть правые отделения, а есть левые. Если Вы вступите в НБП, то „Лимонка“ станет вашей газетой. Вы сможете формировать идеологию партии, сделать ее более левой, чем сейчас. Забудьте о троцкистском чистоплюйстве! <…> У вашей группы, Дмитрий, нет будущего. В Америке и во Франции я насмотрелся на эти троцкистские организации… они революционны только на словах. <…> А НБП растет поразительными темпами. Я, честно говоря, не ожидал, что Партия будет так быстро расти. Новые отделения появляются в регионах чуть ли не каждую неделю.
— А в Петербурге отделения нет! Там только наша группа (далее Жвания хвалит себя и свою группу), питерского НБП просто нет!
— Поэтому я и предлагаю вам возглавить ячейку! Чтобы Партия работала, ею должен руководить волевой, энергичный, опытный и авторитетный человек. В Петербурге, кроме вас, таких людей нет! <…> Я даю вам инструмент, который вы сможете использовать так, как считаете нужным!»
Пусть не слово в слово, но смысл сказанного мною тогда Жвании был именно такой. Я брал его как «спеца», у него был опыт руководства. Хоть небольшой группой, но был. Меня совершенно не интересовали его политические убеждения. Я брал его временно. Он согласился.
В начале декабря, пишет Жвания, он вступил в НБП. Я, честно говоря, не помню, в декабре ли. Вечером того же дня в штабе на Потемкинской я представил собравшимся (более тридцати человек) нового командира. А весной 1997 года в «Лимонке» появилось объявление о том, что группа коммунистов-революционеров «Рабочая борьба» вошла в НБП.
Но еще раньше, в 1996-м, в Питерское отделение пришли братья Гребневы: Андрей и Сергей, оба работали тогда на заводе пластмасс. Оба стриженые под скинов, с вытянутыми черепами. Настоящая молодежь с окраин, такую молодежь я давно хотел видеть в Партии. Хотел, ну вот она и пошла. В октябре 1998 года я увижу подобных ребят из сорока семи регионов России и сам буду удивлен до неожиданности. Удалось!
Андрей Гребнев, поэт, хулиган, человек холерического темперамента проживет совсем недолгую жизнь. Он изумлял, подавлял, возмущал и злил всех, кто с ним соприкасался. Но он обладал несомненным даром вести людей, заводить их. Жвания пишет, что он много пил и употреблял барбитураты. И пил, и употреблял барбитураты, да. Но не эти активности были главными в этом настоящем working class hero, просто ему было всегда мало активности, он, может, хотел от земли оторваться. А уж за власть в отделении Гребнев стал бороться без всяких правил, это уж точно. Он не жалел Жванию, и тут шло в ход все — и то, что у Жвании отец грузин (сторонники Гребнева расписали город к моему приезду надписями «НБП — убей горца!»), и троцкизм Дмитрия, и его соратники по распущенной «Рабочей борьбе» с фамилиями на «ский», и интеллигентность Жвании («На хуй нужны эти интеллигенты! Партия должна не трахать мозг, а работать вместе со скинами!»)… Если бы Жвания был правым и скином, я думаю, Гребнев был бы левым. Стал бы им.
