Летние истории - Каваками Миэко
Я опустила руку, которую машинально поднесла ко рту, слушая Макико, и взглянула на спящую племянницу. Не сговариваясь, мы с Макико потянулись к пиву. На тарелке, куда я высыпала смесь крекеров с арахисом, остался только арахис. По телевизору, про который мы совсем забыли, шла трансляция Олимпийских игр в Пекине. Прозвучал сухой и бесстрастный, будто автоматический, свисток, и пловчихи разом нырнули в бассейн. Их гладкие, широкие спины, исчерченные лямками спортивных купальников, то пропадали в воде, то вновь поднимались на поверхность. Рассекая руками воду, девушки проворно двигались вперед — от левой границы экрана к правой, потом от правой к левой…
Макико взяла пульт и переключила канал. Там показывали выступление какой-то японской группы, о которой я никогда не слышала. Под визг гитары парни орали: «Прижмись к моей груди, любимая, и я сделаю тебя счастливой!» Пару минут мы рассеянно пялились в экран, а потом Макико снова нажала на кнопку пульта, на этот раз попав на аналитическое ток-шоу. Эксперты обсуждали рейтинг премьера, поднявшийся после перестановок в кабинете министров, и делали прогнозы на осенние выборы в парламент. Потом началось следующее ток-шоу — специальный выпуск, посвященный тому, как выжать максимум из айфона новой модели. Мы с сестрой молча смотрели на экран. Макико снова щелкнула пультом. Это оказался местный канал с явными бюджетными трудностями. В правом верхнем углу экрана висел яркий баннер «А ваш ребенок готов к экзаменам?». В кадре мать обнимала за плечи сына, только что нашедшего свое имя в списке зачисленных в престижную частную школу, и плакала от счастья. Продолжая всхлипывать, она обернулась на камеру и дрожащим голосом проговорила: «Нам это стоило такого пота, такой крови. — Она высморкалась в платок и продолжила: — Я верю, у моего мальчика есть способности… Пусть и дальше идет к успеху и не сдается!» Тут ведущий, видимо, что-то спросил. «Что? Разумеется, в Токийский университет», — веско заявила мать. Судя по всему, интервью было снято несколько лет назад, а сейчас съемочная группа собиралась навестить эту семью снова, чтобы узнать, как в итоге сложилась судьба мальчика. Но тут передача прервалась на рекламу. Мы молча смотрели, как на экране сменяются картинки: новый сорт лапши быстрого приготовления, лекарство от геморроя, невероятно полезный напиток для восстановления сил.
— Ничего себе, сколько мы выпили, — сказала в конце концов Макико. Места на столике уже не хватало, и несколько пустых банок валялись на ковре. Еще часть я выбросила в мусорное ведро на кухне. У меня не было настроения считать, сколько именно банок мы опустошили, но по моим меркам это было нереально много. Впрочем, пьяной я себя по-прежнему не чувствовала и сонливости тоже не ощущала. Я взглянула на часы. Одиннадцать вечера.
Макико предложила пойти спать, все-таки они с Мидорико сегодня рано встали. Она достала из сумки импровизированную пижаму — футболку и штаны, начала переодеваться, а я ушла чистить зубы. Потом чистить зубы отправилась сестра, а я тем временем улеглась на футон, слева от Мидорико. Вернувшись, Макико выключила свет и устроилась рядом со мной. От ее волос слегка веяло запахом ополаскивателя.
Я лежала в темноте с закрытыми глазами и никак не могла заснуть. Меня преследовало ощущение, что кто-то взял содержимое моей головы за уголки и складывает его сначала в два раза, потом в четыре, в восемь и так далее. К коже прилил жар, и какое-то время я тихонько ворочалась, стараясь не потревожить Мидорико и Макико. Разгоряченные ступни покалывало, с каждой секундой они словно распухали и тяжелели. Алкоголь давал себя знать, хотя сознание внутри непослушного, никак не желающего засыпать тела оставалось кристально ясным.
Перед глазами мерцали разноцветные пятна. Они сливались в узоры, исчезали, появлялись снова. Казалось, это будет продолжаться вечно. И вот я иду по пустому коридору, вдыхая запах антисептика. Открываю дверь в палату. На больничной койке лежит Нодзоми. Из-за бинтов я не могу рассмотреть ее лицо. Ей четырнадцать. Четырнадцать лет. В этом возрасте я написала свое первое резюме. Соврав, что учусь в старшей школе. Вписала наугад название одной из школ неподалеку, и меня взяли. Кое-как намазав губы тестером помады из магазина, стертым почти до основания, я отправлялась на завод и там с утра до вечера проверяла, не текут ли батарейки. Фиолетовая жидкость, попадая на пальцы, въедалась в кожу и оставляла на ней синеватые пятна, которые невозможно было отмыть. Как невозможно отмыть пепельницы, гора которых возвышалась в раковине. Запах сигаретного дыма, эхо от микрофонов, беспрестанно воющее в голове; вот мама выносит пустой ящик из-под пива на улицу, запирает дверь сначала на верхний, потом на нижний замок. Я иду домой. Уже поздно, из-за фонарных столбов, из-за автоматов с напитками выглядывают мужчины, растягивают губы в ухмылке, кричат мне похабные слова. Я вижу темные пятна вокруг их ртов, их перепачканные штаны, дрожащие руки, которые тянутся ко мне. Шмыгаю в дом, бегу вверх по лестнице.
Обрывки услышанного мягко вплетаются в сны, и я уже не понимаю, что из этого было на самом деле. Облако пара тихонько шипит, окутывая обнаженные женские фигуры. Этот звук… я всегда знала, что пар умеет звучать. Стены, высокие стены, отделяющие мужскую половину бани от женской. Гулкий стук бамбукового желоба. Женщины и их нагие тела поворачиваются ко мне. Их много. Их соски смотрят на меня в упор. Я массирую свои теплые, распаренные ступни. Кожа на пятках вечно трескается, сколько ее ни сдирай. Ступни у мамы были сплошь белые от шелушащейся кожи, а ногти — бурые. Картинка меняется: теперь бабушка Коми намыленными руками моет мне ноги, протирает кожу между пальцев. Сейчас повернем вот этот рычажок, и водичка нагреется… только тут сноровка нужна, чуть-чуть не так повернешь — и ничего не получится… С треском загорается газ, я считаю багровые пятнышки на голом бабушкином теле. Что это? Кровяные пузырьки. А что будет, если раздавить такой пузырь? Оттуда польется кровь, и, когда она вся выльется, ты умрешь? Ты умрешь, бабушка? Что же она ответила мне тогда… не помню. Бабушка, осторожнее с этими пузырьками, нельзя, чтобы из них пошла кровь. Как мне жить дальше, если ты умрешь? Бабушка, не умирай, пожалуйста. Не надо. Останься со мной, прошу тебя!.. Что ты такое говоришь, детка, пойдем кушать, надо кушать, чтобы набираться сил. Макико всегда приносит нам из ресторана свой обед. Жареное мясо. Рис, пропитанный сладковатым коричневым соусом. Маки, там на улице полно бездомных, ты видела? Они везде, они всегда вокруг нас — те, кто бесцельно бродит по темным улицам, потому что им больше некуда пойти, некуда вернуться. У меня каждый раз сердце екает, вдруг один из них — это отец… Маки, смотри, вон там мужчина в лохмотьях — сидит на обочине, уткнувшись лицом в колени. Если бы он оказался нашим отцом, что бы ты сделала? Привела бы его домой, набрала бы ему ванну? Да? Привела бы, дала ему что-нибудь поесть… а что потом? О чем нам с ним говорить? Маки, ты, наверное, тоже помнишь, как Кю-тян плакал на похоронах мамы. У него все лицо сморщилось, покраснело… Помнишь, он еще принес нам тогда две тысячи иен. Стояла жара, самый разгар лета. И он плакал, сильно плакал, по щекам слезы текли. А еще, помнишь, когда мы проходили под эстакадой, бабушка Коми кричала. Дожидалась момента, когда над нами загрохочет электричка, сжимала покрепче наши с тобой ладони и кричала во весь голос. Электричка… может, завтра нам с Мидорико съездить куда-нибудь на электричке, пока Маки не будет? Сделаю ей прическу ради такого случая… Пальцы как будто продираются через лес, какие густые волосы, прямо как у меня. Почему ты без сумки? Где твои родители, это не они сидели с тобой рядом? А, так это же ты, та самая девочка, которую я встретила в электричке давным-давно. Почему ты смеешься? Это было недавно? Ах да… я же встретила тебя сегодня… точно, сегодня утром… а кажется, что сто лет назад. В газете реклама, продают дом… схема комнат… на ней можно нарисовать окна, много-много прямоугольничков, любых, какие нравятся… окно для мамы, окно для Маки, окно для бабушки Коми — чтобы у каждой было свое собственное окно, которое можно открыть, когда захочется. Я нарисую окна, станет светло, подует ветерок, и… Так и не успев придумать, что произойдет потом, я провалилась в сон.
