Михаил Веллер - Легенды разных перекрестков (сборник)
И вот двое несчастных влюбленных никак не могли устроиться. Такие невзрачненькие, славные, с большой возвышенной любовью. С ней родители воспитательную работу проводили: что сопляк, голодранец, неумеха, сиди дома под замком, чтоб в подол не нагуляла. Его норовили просто пороть: нашел хворую замарашку, жизнь себе калечить, пусть дурь-то повылетит. Деться некуда, не на что, никаких просветов и перспектив: нормальный трагизм юных душ. Ленинград, как известно, не Таити, бананом под пальмой не проживешь.
Целуются они в подъездах, читают книги о любви и ходят в кино, держась за руки. И тут им в эти неокрепшие руки попадает биография, чтоб ей сгореть, дочери Маркса Женни, как они с мужем-марксистом Полем Лафаргом вместе покончили с собой.
Вот упав на взрыхленную ниву марксистского воспитания, это зерно и дало, видимо, свой зловредный росток. Ничего себе перышко свалилось на хилую спинку верблюда. Они ведь с детского сада усвоили, что марксизм есть не догма, а руководство к действию. Это тебе не Ромео и Джульетта. Монахов советская власть повывела, аптекарей тоже крепко прижала, и ждать милостей от природы им не приходится: куда за сочувствием обратишься?..
А у нее была знакомая санитарка. И она обратилась к ней, но тайну не раскрыла. Просто попросила достать сильных снотворных таблеток – от бессонницы… И подробно выспросила: а сколько надо, чтоб покрепче спать? а сколько предельно можно? а если больше? а сколько уже ни в коем случае нельзя, что, и вообще не проснуться можно, умереть?
Санитарка отнекивается, берет с нее страшное обещание, что не выдаст, и приносит в конце концов таблетки. Пакетик запечатан розовой бандеролью со штампом, и над латинской прописью черная этикетка с черепом: «Осторожно! Яд!». Сильнодействующее средство, значит: нормальная доза полтаблетки, от двух даже буйный шизофреник заснет, а больше четырех уже очень опасно.
И тогда он договорился со знакомым из общаги, чтоб побыть день в его комнате, когда все на работу уйдут. Утром уломали вахтершу, подарили ей коробку конфет, и когда еще трое из комнаты ушли на работу, знакомый оставил их с ключом, велев удалиться до четырех.
Остались они вдвоем. Зажгли свечу, выпили бутылку шампанского, съели торт и килограмм апельсинов: венчальная трапеза. Долго писали предсмертное письмо, где всем прощали. И легли в постель.
А потом вскрыли пакетик, разделили таблетки по десять каждому, приняли и легли обратно. Обнялись и закрыли глаза. И стали ждать вечного забвения.
Снотворное действовало медленно. Перевозбудились. Но постепенно стали тихо и сладко засыпать.
От сна отвлекало только металлическое ощущение в желудке. Возник холодок по телу, выступил пот. Кольнуло в животе, там появились спазмы; забурчало. Крутить стало в животе, нет уже мочи терпеть.
Он, стиснув зубы, признается: «Мне выйти надо на минуту». Она: «Мне тоже». Они одеваются, сдерживая поспешность, и шагают к двери. И тут выясняется кошмарная вещь. Потому что дверь они, разумеется, закрыли. А ключ, приняв яд, выкинули в форточку. Чтобы уже в последний миг не передумать, не выйти за помощью малодушно. А этаж – четвертый.
Они шепотом кряхтят, не глядя друг на друга. Сна ни в одном глазу. Кишки поют, скрипят и рычат на последнем пределе. Он пытается дубасить в дверь, но везде тихо и пусто: обезопасились от помощи и помех!
Если им и раньше жизнь была не мила, то сейчас они и умирать тоже больше не хотели, потому что хотели они только одного – в сортир. И любовь, и смерть, конечно, прекрасны, но все это ерунда по сравнению с туалетом в необходимый момент.
Шипя и поухивая пытается он подковырнуть как-то замок, выломать дверь, но силенок уже нет, а в брюхе наяривает адский оркестр под давлением десять атмосфер. Убийца-санитарка проявила предусмотрительную гуманность – снабдила их хорошим слабительным.
Глупости это, что смерть страшна. Фармацевтика в союзе с природой способны устроить такое, перед чем смерть покажется пикником на взморье.
Придя с работы и не достучавшись, хозяева открыли запасным ключом комендантши. И выпали обратно в коридор. Вы не пытались войти в туалет колхозного автовокзала после ярмарки?
Две голубые тени беззвучно лепетали об отравлении. Скорая с разгону закатила им промывание и увезла вместе с пакетиком из-под яда, взятым для анализа оставшихся крупинок. По результатам анализа врачи, с характерным и неизменным цинизмом, разумеется, бессердечно гоготали; чего нельзя было сказать о гостеприимных хозяевах комнаты.
Так высокая кульминация и низменная развязка завершили отношения злосчастной пары: разбежались. Его потом дважды ловил знакомец и бил морду; а она, напротив, подружилась с санитаркой.
ПЬЯНАЯ ТРАВМА
Одним из халатных упущений Интуриста было то, что иностранцам при въезде в Ленинград не читали технику безопасности. Один лектор мог бы сэкономить труд нескольких бригад скорой. А ведь могли бы организовать с того конца адаптационные курсы и качать дополнительную валюту.
А это был вообще невезучий америкашка. Его бы сразу выбраковать – не готов морально и физически, сиди уж дома; нет, тоже поперся. Показать, значит, жене и дочери загадочную страну белых медведей. Какой он храбрый и богатый.
Первый раз скорую вызвали с утра. Колитик у него легкий образовался. Приступ геморроя с мелким кровотечением. Ну что: хватил вечером водяры нашу дозу, закусил непривычным, переварить без тренировки не смог. Так отдыхай в номере, лелей свечку в анусе!
Нет – потащился с группой по городу; рейнджер. Ах, дворцы, ах, Невский! – как же, деньги уплачены, надо получить все сполна. На Невском у него брюхо и схватило.
Переводчик эвакуировал его в ближайший туалет – под телеателье, напротив Строгановского дворца. Ждут десять минут, двадцать, беспокоятся. Выползает америкашка наверх, сильно хромая, разъяренный и мокрый. Порывается переводчику въехать по морде.
Выяснилось, что когда он влетел в освободившуюся кабинку, его унитаз смутил. Загажен до непривычности. Он лихорадочно вспомнил армейскую службу и туристские рассказы и проявил смекалку – взобрался на стульчак ногами и сел орлом, подобно русскому рядом. Но он был не орел, и не русский, и в кульминационный момент соскользнул. Он натужился, ножки старческие дрогнули, и он со скользкого мокрого фаянса слетел. Одна нога, значит, сдрыгнулась на пол, а вторая в унитаз. И он загремел набок.
Он чуть не вывихнул колено и соответственно изгваздался. Туалетной бумаги вокруг не оказалось и мыла тоже. Благоухая и кряхтя, пострадавший путешественник обтерся платочком, обмылся ледяной водой, харкнул в зеркало и, клокоча, похромал наверх воевать за правду. Он припылил на тачке в гостиницу и устроил такой бенц, что группе молниеносно сменили переводчика.
Новой переводчице внушили задобрить и сгладить. И девочка объявила группе маленький сюрприз: в Ленинграде открылась первая пиццерия, и вот они за очень дешево пообедают настоящей горячей пиццей и оценят наше качество привычной в Америке еды.
Тут она немного промахнулась. В Америке такое качество оценивает уголовный суд. Пицца, унаследовав итальянское имя, была ублюдком от брака русского блина с еврейской мацой: полупрозрачная сухая лепешка, посыпанная крошкой, измельченной до такой степени, чтобы нельзя было определить, колбаса это или иной какой деликатес. И сверху украшена кляксой томатной пасты.
Америкашка, в довершение несчастий, оказался по национальности итальянцем. Такое сочетание кого хочешь подкосит: штатник и итальяшка в одном лице, с приступом геморроя и свалившийся с горшка.
Американец не согласился, что это пицца. Официантка заменила черствую на горячую. От этих издевательств американец завопил по-итальянски и, кавалерийски потрясая пиццей, заскакал забинтованным коленом вперед на кухню. Бороться, значит, за качество питания.
Что за бескультурье, удивляется пекарь, а еще иностранец! Тут вам не там! Живо сдерет милиция валютный штраф и – коленом под зад обратно: дома в Америке гангстера изображай! не такие едали! Наглый халдей, все кругом прикормлены.
Американец взрывается английским матом, доступным пекарю по видеопорникам. Пекарь парирует, что он его фак и клиент может кисс его в эсс. Американец надевает ему пиццу на рыло, бьет посуду, получает слева-справа по уху, к обеим сторонам набегает подмога – итальянский темперамент плюс американская раскованность внакладку на национальную гордость великороссов дают потрясающие результаты! Любо-дорого поглядеть, какой погром! Еле всех растащили.
Американец баюкает руку, обожженную кипящим маслом. Янки дудль. В гостиницу приезжает та же скорая, что три часа назад ему ногу вправляла. Подмигивают старому другу и врачуют ожог.
Цезарь после такой кампании отступил бы. Но Цезарь не был американцем.
Бригада по возвращении на станцию устраивает пресс-конференцию. Третий вызов! ну не климат ему здесь.
