Джоди Пиколт - Жестокие игры
Эдди мало что запомнила из того, что произошло потом. Она помнила только, что их было трое. Что скамейки на трибунах были ярко-оранжевого цвета. Что страх — в больших дозах — пахнет серой. Что на твоем теле есть места, о существовании которых ты и не догадывалась. Что можно просто безучастно наблюдать, не чувствуя боли.
— Ты никогда не задумывался, кто отец Хло? — спросила Эдди.
Они сидели в ее гостиной, Джек тяжело сглотнул комок, вставший в горле.
— Кто из них?
— Не знаю. Никогда не хотела знать. Я решила, что заслуживаю того, чтобы дочь была моей и только моей.
— Почему ты ничего никому не сказала?
— Потому что меня окрестили бы шлюхой. И потому что я не уверена… вообще сомневаюсь… что они что-то помнят о случившемся. — Она запнулась. — К сожалению, мне просто не повезло. Много лет я задавалась вопросом, почему они так со мной поступили.
— Ты оказалась не в то время не в том месте, — пробормотал Джек. — Мы оба.
Целых восемь месяцев он ненавидел систему за то, что сомнения всегда толковались в пользу женщин. И сейчас, стоя лицом к лицу с Эдди, он понял: можно бросить за решетку миллион невиновных мужчин, но это не искупит вину сильного пола за то, что случилось с ней.
— Они… до сих пор живут здесь?
— Хочешь сразиться с моими драконами, Джек? — Эдди слабо улыбнулась. — Один разбился на мотоцикле. Второй переехал во Флориду. Третий живет здесь.
— Кто?
— Ни к чему тебе это знать, — покачала она головой. — 'Никто не знал о случившемся. Только мой отец. Теперь и ты. Люди решили, что я с кем-то переспала и забеременела. Я смирилась, Джек. У меня родилась Хло. Это единственное, что я хочу помнить. Свою дочь. Больше ничего.
Джек секунду помолчал.
— Ты веришь, что я невиновен?
— Не знаю, — честно призналась Эдди.
Голос ее упал до шепота. Она так мало знала Джека, что глубина чувств, которые она к нему испытывала, казалась несоразмерной, — словно она открыла кран, а забил гейзер. Она не могла объяснить своих чувств, но в мире вообще много непонятного. Обжигающая любовь сродни свежей сердечной ране — может ненароком «насыпать соли». Она может заставить человека забыться и сосредоточиться исключительно на том, что бьет прямо в сердце.
— Я хочу тебе верить, — сказала она.
— Тогда с этого и начнем. — Джек закрыл глаза и подался вперед. — Поцелуй меня.
— Думаю, сейчас не время…
Он взглянул на нее.
— Я хочу тебе доказать, что я тот, за кого себя выдаю. Хочу доказать, что, что бы ты ни делала, что бы ни говорила, я никогда не обижу тебя.
— Но ты говорил…
— Пожалуйста, — прошептал Джек, — сделай это для нас обоих. Он широко распахнул объятия, и через секунду Эдди поцеловала его в щеку.
— Это совсем не то.
Она провела губами вдоль его шеи, по подбородку, и между ними вспыхнула искорка чувственности — так тонкая нить, пропитанная бензином, от горящей спички превращается в огненную стрелу.
Эта греховность, это желание… Мир заиграл всеми красками. Эдди как будто срывала яркие сиреневые, глубокие оранжевые и обжигающе желтые цветы, опасаясь, что ее поймают на краже чего-то, что ей не принадлежит, но в то же время зная, что если не возьмет что-нибудь на память, то у нее сохранятся одни лишь размытые воспоминания.
Она была готова. Она хотела. Эдди потянулась к верхней пуговице рубашки, и в ответ Джек опустил руки вдоль тела.
«Он не сделает этого. Он хочет меня».
Эдди еще никогда в жизни не раздевалась для мужчины. Отец последний раз видел ее голой, когда ей было десять лет. Она робко расстегнула первую пуговицу и перешла к следующей. От взгляда Джека краска смущения залила ее скрытую под тонким розовым шелком бюстгальтера грудь. Она прижала голову Джека к себе, чтобы он коснулся ее кожи.
— Ты как? — прошептал он.
В ответ она поцеловала его в грудь, опустилась к животу и остановилась в том месте, где натянулись его джинсы. Эдди расстегнула молнию, и его мужское естество скользнуло ей в руки.
И в это мгновение она, как никогда, почувствовала себя в безопасности.
— Давай сделаем это ради нас обоих.
«Он во мне», — с удивлением подумала Эдди чуть позже.
«Вот чего мне не хватало», — пронеслось в голове Джека.
Июль 1999 года
Лойал,
Нью-Хэмпшир
— Джек, — сказал полицейский, — загляни в участок.
Джек, прижимая плечом мобильный телефон к уху, продолжал запихивать в портфель бумаги.
— Не могу. У меня сегодня назначена встреча. Давай встретимся в зале.
С тех пор как Джей Кавано переехал в Лойал и получил должность детектива, у них с Джеком сложились добрые, приятельские отношения: они частенько вместе ходили поиграть в теннис — «постучать мячиком о стену», а потом отправлялись посетовать за кружкой пива на то, что в городе мало одиноких женщин.
— Ты должен приехать прямо сейчас.
Джек хмыкнул.
— Милый, я и не знал, что тебе так невтерпеж.
— Заткнись, — оборвал его Джей, и впервые Джек заметил, что приятель на взводе. — Послушай, это не телефонный разговор. Объясню, когда ты приедешь.
— Но…
В ответ раздались гудки.
— Черт, — пробормотал Джек, — тогда молись, чтобы дело того стоило!
Они познакомились, когда детектив явился в школу побеседовать о мерах безопасности на Хэллоуин. Джей стал для Джека старшим братом, которого у него никогда не было. Летом, в жару, они отправлялись на школьной спасательной шлюпке порыбачить на большеротого окуня. Держа в руках удочки и попивая пиво, они строили невообразимые планы, как завлечь красивейшую из актрис, Хизер Локлир, в этот городишко.
— Думаешь, ты когда-нибудь остепенишься? — однажды спросил Джек.
Джей засмеялся.
— Я уже настолько остепенился, что пустил корни. В Лойал никогда ничего не происходит.
Как только Джек вошел в кабинет приятеля, тот сразу же вскочил с места. Он смотрел на книжную полку, на ковер, на куртку Джека… только не ему в глаза.
— Что такого важного ты хотел мне сообщить, что это, черт побери, не могло подождать?
— Давай пройдемся.
— А почему мы не можем поговорить прямо здесь?
Джей скривился.
— Пожалуйста, сделай мне одолжение.
Он проводил Джека в зал совещаний. Там стоял стол, стулья и магнитофон.
Джек усмехнулся.
— Я должен исполнить роль полицейского? — Он скрестил руки на груди. — У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. У вас есть право на адвоката.
Он притих, когда Джей отвернулся.
— Эй! — негромко окликнул его Джек. — Что, черт побери, произошло?
Когда Джей снова посмотрел на него, лицо его было невозмутимым.
— Кэтрин Марш утверждает, что у вас была любовная связь.
— Что-что утверждает Кэтрин Марш? — Джеку понадобилась всего секунда, чтобы обвести взглядом пустую комнату, магнитофон, бесстрастное лицо приятеля. — Я… Ты же меня не арестуешь? Нет?
— Нет. Мы просто беседуем. Я хочу услышать твою версию событий.
У Джека помимо воли бешено забилось сердце.
— Я даже подумать не мог… Ради бога, Джей… Она же… Она же школьница! Клянусь, я никогда и пальцем к ней не прикасался! Не знаю, с чего у нее появились подобные мысли.
— Исходя из имеющихся улик, тебе будет предъявлено обвинение, — сухо сообщил Джей. И добавил уже мягче: — Наверное, тебе следует нанять адвоката, Джек.
Джека захлестнула волна ярости.
— Зачем ты звал меня поговорить, если в любом случае собираешься арестовать?
Между ними повисло молчание, и Джек внезапно понял, почему Джей просил изложить его версию событий: дело тут не в дружбе, а в том, что признание Джека можно было бы использовать против него в суде.
Лойал, живописный городок с магазином, неизменным деревянным мостом и рядом белых, обшитых сайдингом зданий, расположенных чуть в стороне от городского парка, — словно зеркальное отражение архитектуры Уэстонбрукской академии. Дом Джека располагался на пригорке. С его крыльца можно было увидеть дом, где жила Кэтрин Марш со своим отцом, преподобным Эллидором Маршем.
Больше всего Джеку нравилось в этом городе то, что когда он шел по улице, то всегда с кем-нибудь здоровался. Если не с учениками, то с владелицей местного магазина. С начальником почты. С пожилыми братьями-близнецами, которые никогда не были женаты и служили кассирами в банке, сидя в соседних окошках.
Однако сегодня он шел, втянув голову в плечи и опасаясь встретить знакомых. Он прошел мимо группы подростков и почувствовал, как они повернули головы ему вслед. Он шарахнулся от хозяйки магазина и залился краской стыда, когда она перестала подметать и подняла на него глаза. «Я невиновен!» — хотелось ему закричать, но его крик ничего бы не изменил. Окружающих не интересовала правда, когда можно было порадоваться невезению другого.
