Мария Метлицкая - Всем сестрам... (сборник)
Лина тогда почувствовала, что у него все не как обычно, все сложнее. Он стал молчалив и задумчив. Бренчал на гитаре, смотрел слезливые бабские мелодрамы. Уже взрослая Марина начала свое расследование. Узнала, что у отца серьезный роман. Женщина тридцати пяти лет, разведенная, с ребенком. Видела их вместе в парке Горького – отец катал мальчика на каруселях.
– Уходи, я все знаю, – сказала тогда Лина.
Он молчал.
– Что ты молчишь? – кричала она. – Не можешь решиться? Давай я тебе помогу. – И она начала собирать ему чемодан.
Сразу он тогда не ушел. Не спал по ночам, запирался в ванной с телефонной трубкой. Смотрел подолгу в одну точку. А однажды она пришла с работы домой и сразу поняла: ушел. Собрал все вещи и ушел. Только в коридоре одиноко стояли его забытые тапки.
Она сначала хотела их выбросить, но что-то ее остановило – она так и не поняла что. Просто взяла их и убрала в галошницу, с глаз долой.
Потом еще было много чего. Он приходил и уходил шесть раз. Она пыталась его не пускать, стояла в дверях, а он говорил, что прописан и что это квартира его матери, что он имеет право. Она искренне не понимала: раз там любовь, почему же он никак не угомонится? Значит, там ему не очень сладко? А здесь и вовсе колония строгого режима: она с ним не общается, дочка его избегает, едят они на кухне одни – его не зовут.
Приходил, правда, без чемодана – было понятно, что там он рвать не готов. В общем, мучил Лину бесконечно. Пять лет. Она его уже почти ненавидела – за предательство, за нерешительность, за слабость характера. И все-таки, глубоко-глубоко, на самом дне души, надеялась, хоть и боялась себе признаться, что однажды он вернется и останется насовсем. Все еще любила? Нет, ей точно казалось, что нет. Хотя тосковала по нему, все еще тосковала, это определенно.
Последний раз он ушел полтора года назад. Это был самый долгий срок без возвращений. Она уже почти успокоилась. Почти смирилась. Да нет, совсем смирилась, привыкла к своему одиночеству. Марина рано выскочила замуж, на первом курсе. Жить ушла к мужу. Лина теперь жила без хлопот. Закончилась бесконечная колготня на кухне – готовка, стирка, глажка, – она приходила с работы домой, принимала душ, надевала любимую махровую пижаму, наливала себе чай, делала бутерброды и весь вечер валялась с книжкой под тихое журчание телевизора. И даже стала получать удовольствие от своего одиночества.
Он возник на пороге квартиры под Новый год. Открыл дверь своими ключами. Лина вышла в коридор. В коридоре стоял чемодан.
– Что это? – спросила она его.
Он не ответил. Она зажгла в коридоре свет и ахнула:
– Что с тобой?
Он был худой как щепка, небритый, с ввалившимися щеками. Абсолютно измученный вид. Он сел на чемодан, закрыл глаза.
– Выгнали? – усмехнулась Лина.
Он мотнул головой:
– Я ушел сам. – Он опять замолчал. Потом открыл глаза и тихо произнес: – Я очень болен, Лина. Очень. Вряд ли можно что-то изменить. Поздно спохватился. – Он опять замолчал. – Постели мне, пожалуйста, в маминой комнате.
– Болен? – У Лины от волнения перехватило горло. – Значит, болен!
Хочется посочувствовать, но вряд ли получится. Теперь до нее все дошло.
– Значит, болен, – повторила она. – То есть пока ты был здоров, был там нужен, а когда заболел, отправили обратно?
Он мотнул головой:
– Я ушел сам.
– И как же тебя отпустили такого? С глаз долой, из сердца вон? Сладку ягоду рвали вместе? – продолжала ерничать Лина.
Он молчал.
– Значит, теперь домой? А где твой дом? Ты как-то с этим определись!
– Выгоняешь? – тихо спросил он.
– Ну как же, ты же здесь прописан! Закон на твоей стороне, любой участковый это подтвердит. А совесть у тебя есть?
Она закрыла лицо руками, опустилась на табуретку и заплакала.
– Мне недолго осталось, Лина. Потерпи. Пожалуйста.
Она резко встала, зашла в комнату, открыла шкаф и бросила на кровать смену белья.
– Располагайся! – бросила она ему.
Она закрыла дверь в свою комнату и начала мерить ее шагами. Так, все ясно. Ту женщину он пожалел, потому что любит. А на нее, Лину, наплевать. Той досталась нежность, и любовь, и жалость, а Лине достанется все остальное – больницы, врачи, страдания, слезы. Уход за тяжелым больным. Судно, уколы. Запах болезни и смерти. За что, господи?
Она заплакала. Нет, так не будет. В конце концов, она тоже человек, и надо считаться с ее чувствами. Она зашла к нему в комнату. Он лежал с закрытыми глазами на кое-как заправленной постели. Спал. Она посмотрела на его измученное лицо, тихо вышла и осторожно прикрыла за собой дверь.
Назавтра она вызвала участкового врача. Врач долго читал бумаги и выписки. Тяжело вздохнул и с сочувствием посмотрел на Лину.
Они вышли из комнаты и прошли на кухню.
– Ну, вы наверно, все понимаете, – тихо сказал врач. – Надежды практически никакой. Слишком поздно. Сейчас ему нужен только покой и уход. Вы работаете? – спросил врач.
Лина кивнула. Он выписал обезболивающее и у двери коротко бросил:
– Держитесь!
Лина горько усмехнулась.
Она посмотрела на список, оставленный врачом: поильник, судно, памперсы, мазь от пролежней. Врач сказал, что теперь будет ходить районный онколог и что эта история – месяца на три-четыре. Скорее всего.
– Увы, здоровое сердце. Но боли подступают. В общем, готовьтесь. Будет несладко.
Лина позвонила дочери. Та ошарашенно слушала.
– Ну, мам, не на улицу же его гнать!
Лина тогда возмутилась:
– Значит, ты считаешь, что после всего я должна этим всем заниматься?
– А кто? – удивилась дочь. – Тут его дом, и ты все еще его жена.
– Понятно, – сказала Лина и положила трубку.
Она сидела на кухне, не включая света, и пыталась понять, как жить дальше. На следующий день она поехала на работу и оформила отпуск. Он почти все время спал. Почти ничего не ел. Когда она приносила ему чашку бульона или подносила судно, он говорил «спасибо» и отворачивал голову к стене.
Лина совсем перестала спать. Слушала стоны за стеной. Ждала, когда в сердце появится жалость. Пока была одна злость и негодование. «Где справедливость?» – думала она. И еще в голову приходили совсем страшные мысли: господь его покарал за все мои слезы, но при чем тут я?
Дочь заезжала раз в неделю. У нее своя жизнь, свои дела. Сидела у кровати и держала его за руку. Плакала. Он пытался шутить. Потом они плакали оба. Зареванная дочь выходила на кухню и обнимала мать.
– Не могу больше! – говорила Лина.
Дочь осуждала. Потом посоветовала сходить к психологу и дала телефон.
Через пару дней Лина поехала. Психолог принимал дома.
«Кто мне поможет?» – думала Лина, стоя перед дверью, обитой серым дерматином.
Дверь открыла женщина примерно Лининых лет. Они прошли в квартиру. Лина села на диван, а психолог устроилась за письменным столом напротив.
– Хотите чаю? – предложила она.
Лина думала, что разговор не сложится, но неожиданно для себя долго, в подробностях, рассказывала ей всю свою жизнь, вывалила все свои обиды.
Психолог слушала молча и кивала головой. Потом, когда Лина остановилась, сказала ей:
– Все понятно. Забыть ту боль, что он вам причинил, невозможно, даже не пытайтесь. Все, что вы сейчас делаете, вы делаете для себя, чтобы потом вы могли спокойно жить. Это нужно прежде всего вам, и только вам. Представьте себе, что будет с вами, если вы сейчас откажетесь от него.
– Что будет? – усмехнулась Лина. – Да буду жить спокойно, своей жизнью. Знаете, я все еще верю в справедливость, как это ни смешно.
– Жестоко, – ответила психологиня. – Вот сейчас вы говорите только о своей боли и обиде. А что, разве хорошего ничего не было? Совсем ничего? Ну тогда, в молодости? Любовь, страсть, рождение дочери? Неужели за столько лет – и ничего хорошего? Зачем тогда вы столько терпели?
Лина ответила не сразу.
– Да нет, конечно, было и хорошее. Было. Только потом было столько всего ужасного, что все хорошее как-то забылось.
Психологиня тяжело вздохнула:
– Это вам кажется. В вас говорят злость и обида. Ему сейчас хуже, чем вам. У вас, в конце концов, впереди еще долгая жизнь, и, возможно, счастливая. А он наверняка раскаивается, и ему перед вами стыдно. И еще он благодарен вам – это тоже наверняка.
– Что мне его благодарность? – возмутилась Лина. – Знаете, каждому по заслугам. Просто ту женщину он пожалел, а меня – нет. Как всегда, меня – нет. Ее чувства он пощадил и не захотел предстать перед ней в неприглядном виде. Он же у нас мачо. А мне, мне можно все. Потому что на меня наплевать с высокой колокольни.
Лина замолчала и вытерла ладонью злые слезы. Она встала с дивана, открыла сумочку и вынула из кошелька деньги.
Перед тем как открыть ей дверь, психологиня сказала:
– Подумайте о себе. Сейчас вам главное – сохранить себя. Не делайте резких движений, это вам мой совет. Будьте великодушны, у всех в этой жизни – свой крест и своя мера страданий и обид.
