Виктория Токарева - О любви (Сборник рассказов)
Сосиски были пересолены.
Изначально плохое мясо, и в него добавлена соль.
Крупный ученый жил в бедности, ел дешевые сосиски. А мог бы уехать под Сан-Франциско, иметь дом с бассейном. А его мама сидела бы в шезлонге, на лужайке перед домом. И ее руку лизал бы черный дог. Но для Миши самым главным был мутирующий туберкулез.
Миша разлил водку по стаканам. Выпили.
— Так что Харитонов? — напомнил Костя.
— Харитонов сказал, что сейчас страна летит в пропасть и надо подождать… Они могут лететь еще семьдесят лет. У нас ведь все по семьдесят лет.
— А ты не хочешь уехать? — спросил Костя. — Какая разница, где бороться против туберкулеза?
— Разница, — отозвался Миша.
— Почему?
— Я там ничего не придумаю. Я только здесь могу работать. В этой комнате. У меня здесь мозги вертятся. А ТАМ стоят.
— Но ты же не пробовал…
— А зачем пробовать? Я и так знаю. Рыбы живут в воде, птицы в небе, а русские — в России.
— А сколько тебе надо денег? — спросил Костя.
— Много.
— Что такое «много»?
— А почему ты спрашиваешь?
— У меня спонсор есть. Он может дать.
— Спонсор — не идиот. Деньги вернутся не скоро. А может, и никогда. Просто люди перестанут умирать от туберкулеза. Харитонов тоже спросил: «Когда вернутся деньги?» Если бы я ему сказал: «Завтра», — был бы другой разговор. Никого не интересует здоровье нации. Всех интересуют только деньги.
— А сколько стоит твоя программа?
— Да я не о всей программе. Мне бы только достать биологический продукт антибиотиков.
— Что? — не понял Костя.
— Бактерии, грибы — природный антибиотик. Они вырабатывают вещество, которое защищает от окружающих бактерий…
— Это дорого? — поинтересовался Костя.
— Если учитывать приборы, химическую посуду, труд лаборантов, то в сто тысяч можно уложиться.
— Сто тысяч чего?
— Ну не рублей же… Я обращался в банки, мне говорят: кризис.
Костя принес из прихожей сумку и стал выкладывать на стол пачки. Миша смотрел с ужасом, как будто увидел привидение.
— Откуда это у тебя? — шепотом спросил Миша.
— Я получил наследство.
— Откуда?
— У меня дедушка в Израиле. У него там нефтяная скважина.
— А разве в Израиле есть нефть? — удивился Миша. — По-моему, ты врешь.
— Какая тебе разница? Дело ведь не в нефти, а в деньгах.
Костя отодвинул в сторону десять пачек. Миша смотрел задумчиво.
— Я думал, что ты русский…
— Я русский.
— А дедушка в Израиле откуда?
— А там тоже много русских. Все живут везде.
В кухню вошла Сильва. Застыла при виде денег. Но ненадолго. И ни одного вопроса. Вышколенная, как гувернантка в богатом доме. Собрала посуду со стола и сложила в раковину.
— Я завтра же закажу Шульцу штаммы, — объявил Миша.
— Шульц — это кто? — спросил Костя.
— Немец.
— Хорошо, — одобрил Костя. — Шульц не украдет.
Миша разлил остатки водки. Сильва поставила на стол магазинное печенье. Вышла.
— Мистика какая-то… — проговорил Миша. — Я всегда знал, что мы выкрутимся. Случится чудо… И вот оно — чудо.
— У меня к тебе просьба: не говори никому, где ты взял деньги.
— Не скажу, — пообещал Миша.
— Поклянись.
— Клянусь.
— Чем?
— Честным словом.
Мишиного честного слова было вполне достаточно.
— Я пошел. — Костя поднялся.
Миша не хотел расставаться сразу, резко. Это все равно что резко затормозить, и тогда можно удариться головой о стекло.
Миша продлевал расставание, как бы плавно тормозил.
Вместе вышли во двор. Зимой смеркается рано. Сумеречное освещение было очень красивым. Все четко, как через темное стекло.
— Чудо только маскируется под чудо. А на самом деле — это проявление справедливости, — сказал Миша.
— А ты считаешь, справедливость есть? — серьезно спросил Костя.
Чужие деньги попали к Косте. Он их раздает широкой рукой. Разве это справедливо?
А может быть, как раз справедливо. Скорее всего это деньги, полученные от фальшивой водки или от наркотиков. Иначе откуда такие бешеные суммы у таких молодых людей? Пусть лучше они попадут в руки теще, которая всю жизнь работала на эту страну и не получила от нее ничего, кроме нищенской пенсии. Бедную тещу использовали и кинули, как теперь говорят. И науку кинули. Значит, Костя частично восстановил справедливость.
— Конечно, есть, — сказал Миша. — Ведь свалили памятник Дзержинскому.
— Через семьдесят лет…
— Это лучше, чем никогда, — возразил Миша.
Фон неба темнел и постепенно растворял в себе дома и деревья.
«Как время, — подумал Костя. — Все в себе растворяет. Целые поколения…»
Вдруг зажглись фонари, и стало как-то театрально.
— Я хотел тебе кое-что сказать… — начал Миша.
«Сейчас скажет, что у него есть другая женщина», — испугался Костя.
— Никто, кроме мамы, не знает, какой я был маленький. В ней я весь, как в компьютерной памяти, — проговорил Миша. — Если она уйдет, она все унесет с собой и останется только то, что Я СЕЙЧАС. Без корней и без прошлого…
Костя задумался. Он заметил: когда у человека нет детей, то всю свою любовь он отдает родителям. Миша любил маму удвоенной любовью, как больного ребенка.
— И еще… — проговорил Миша.
Костя напрягся.
— Спасибо тебе…
— И все? — проверил Костя.
— Все.
— Тогда я пошел, — с облегчением сказал Костя. Поправил на плече сумку.
— А ты не боишься, что тебя ограбят? — спросил Миша.
— А откуда кто знает?
И в самом деле. Откуда кто знает, что лежит у человека в спортивной сумке? Может, книги, может, теннисная ракетка…
Они разошлись. Костя испытывал чувство, похожее на вдохновение.
Что его вдохновило? Мишино «спасибо», или то, что немец вышлет штаммы, или просто Миша, который любит свою маму, а жена любит Мишу, а Миша науку — и везде любовь кружит над головами.
Костя взял машину и поехал к старухе. Он решил отдать ей деньги прямо сейчас. Ему подсознательно и сознательно хотелось освободиться от дурных денег. Поменять деньги на результат.
За рулем сидела молодая женщина, видимо, тоже занималась частным извозом.
Костя опустился на заднее сиденье, осторожно прикрыл дверцу, назвал адрес старухи «улица Кирова, семнадцать» и замолчал. Углубился в подсчеты.
Сколько было денег? Сколько осталось? На что их потратить? Только скорее. И тогда пусть приходит Азнавур и задает вопросы.
— Как поедем? — Женщина обернулась и посмотрела на Костю. На ней была круглая шапочка, отороченная белым мехом. Как у Снегурочки. — Через центр или по кольцу?
— Самая короткая дорога та, которую знаешь, — сформулировал Костя.
— Тогда по кольцу…
— Простите… дурацкий вопрос. Если бы вы нашли много денег, что бы вы сделали?
— Много — это сколько? — уточнила Снегурочка.
— Чемодан.
— Я бы зарыла их в землю. И сама бы уехала.
— Зачем?
— Боялась бы…
— А потом?
— Потом, через год, откопала бы.
— А дальше?
— Дала бы батюшке на храм. У нас очень хороший батюшка. У него семь человек детей. Он так тяжело живет.
— А зачем так много детей?
— Сколько Бог даст.
— Пусть государство поможет. Церковь ведь не отделена от государства.
— А что с того? — Снегурочка обернулась. У нее были густо, по-новогоднему, накрашены глаза. — Мы все оказались брошены государством. Каждый выживает как может.
— А муж у вас есть? — спросил Костя.
— Немножко… — неопределенно ответила Снегурочка, и Костя понял, что она больше рассчитывает на Бога, чем на мужа.
— Здесь под светофор направо, — руководил Костя.
— А вы крещеный? — спросила Снегурочка.
— Нет.
— Это плохо.
— Почему?
— Ангела-хранителя нет. Вы предоставлены самому себе. Вас никто не охраняет.
Костя вдруг подумал: это правда. Его никто не охраняет.
— А в моем возрасте можно креститься? — спросил он.
— В любом можно. Хотите, наш батюшка вас окрестит? — Снегурочка обернулась и посмотрела на Костю новогодними глазами.
— Хочу, — серьезно ответил Костя.
Снегурочка достала из сумки маленькую книжечку величиной с карманный блокнот. Протянула Косте.
— Это молитвенник, — объяснила она. — Тут на последней странице наш адрес и телефон.
— Телефон храма?
— Нет. Телефон нашего православного издательства. Меня Рита зовут. Скажете: позовите Риту.
Костя взял молитвенник. Положил в карман.
— А для себя лично вы что-нибудь хотите? — спросил Костя.
— У меня все есть.
— Ну… У английской королевы тоже все есть, и даже больше, чем у вас. И то ей что-то надо…
— А чего у нее больше? Король? Так он мне и даром не нужен. Королевство? Я без него обойдусь. А остальное у нас одинаково: земля, хлеб, вера…
