Джон Фаулз - Коллекционер
— Давайте посидим у огня.
Мне и тут хорошо, отвечаю.
Ну, тут вдруг она подошла ко мне, взяла мою руку в свои и повела к камину. Я уступил, позволил ей это сделать. У камина она протянула мне руки и так посмотрела на меня, пришлось их развязать. Она сразу подошла близко-близко и опять меня поцеловала, ей для этого пришлось на цыпочки встать.
А потом она совершила свой самый отвратительный поступок.
Я глазам своим поверить не мог, она отступила на шаг от меня, развязала халатик, а под ним — совсем ничего. Стоит совсем голая. Я только взглянул мельком и сразу отвернулся, а она стояла так, улыбалась и ждала. Понятно было, ждала, чтоб я сделал следующий шаг. Подняла руки, стала шпильки из прически вынимать, чтоб волосы распустить. Это все специально, чтоб меня спровоцировать, стоит так, совсем раздетая, и тени на ней и блики от огня в камине. Я своим глазам не верил. Приходилось верить, конечно, только я никак не мог поверить, что это все на самом деле происходит, что это в самом деле она.
Это было ужасно, мне было нехорошо, я весь дрожал, и хотелось очутиться на краю света, подальше отсюда. Это было хуже, чем с той проституткой, ту ведь я нисколько не уважал, а с Мирандой не знал, куда деваться от стыда.
Так мы стояли у камина, она прямо передо мной, и тут она головой встряхнула, и волосы рассыпались по плечам, а я прямо сгорал от стыда. Что она дальше сделала, подошла поближе и стала стягивать с меня пиджак, потом галстук, потом стала пуговицы на рубашке расстегивать, одну за другой. Я был как воск у нее в руках. Потом стала стягивать с меня рубашку.
А я все думал, прекратите, прекратите, это все не правильно, это не то, но сказать вслух — воли не хватило. Я с ней был совсем слабовольный. Ну а дальше что было, дальше я оказался совсем раздетый рядом с ней, и она прижалась ко мне, обняла, только я весь застыл, будто это и не я вовсе, и она уже не она, а кто-то другой. Я знаю, я повел себя не так, как ведут все нормальные мужчины в таких случаях, я не сделал, чего от меня ждали, а она… не буду говорить здесь, как она себя повела, только я от нее в жизни такого не ожидал. Легла рядом со мной на диван и всякое такое, а у меня внутри все сжалось и ком к горлу подступил.
Из-за нее я выглядел полным дураком. И я знал, что она подумала, она подумала, вот почему я к ней всегда уважительно относился. Я хотел ей доказать, что могу, что не поэтому, что я по-настоящему ее уважал. Я хотел, чтоб она поняла, что я все это умею, только не хочу, потому что это унижает меня и унижает ее, что мы должны быть выше этого, потому что все это отвратительно.
Ну, мы лежали так довольно долго, молчали, и я представлял, как она меня презирает, считает, что урод какой-то.
Потом она встала с дивана, опустилась на колени передо мной и стала гладить меня по голове.
— Это все не важно, — говорит, — это случается со многими мужчинами, не огорчайтесь.
Послушать ее, так она прямо уж такая опытная, опытнее не бывает.
Опять отошла к камину, надела халатик и села у огня, а сама все смотрит на меня, глаз не сводит. Я оделся. Сказал ей, мол, знаю, у меня это никогда не получится. Сочинил длиннющую историю, чтобы она меня пожалела. Конечно, все это было сплошное вранье, не знаю, поверила она или нет, только я ей наговорил такого… Что вроде я могу испытывать глубокое чувство любви и желание могу испытывать, но не могу его на деле осуществить, что, мол, поэтому не могу ее отпустить, она должна быть всегда со мной.
— Но разве вам неприятно, когда вы прикасаетесь ко мне? Мне кажется, вам хотелось меня поцеловать.
Я сказал, все дело в том, что следует за поцелуями.
— Это я виновата. Я напугала вас. Я не должна была этого делать.
Да нет, вы не виноваты. Просто я не такой, как другие. Никто этого не понимает.
— Я понимаю.
Я во сне часто вижу, как я это делаю. Только на самом деле я на это неспособен.
— Танталовы муки, — говорит. Потом объяснила, кто такой Тантал.
Потом долго молчали. Мне ужасно хотелось дать ей наркоз. Отнести вниз, освободиться от всего этого. Хотелось остаться в одиночестве.
— А что за доктор сказал вам, что вы никогда не сможете стать мужчиной?
Обыкновенный доктор. (Это все было вранье, я в жизни ни у какого врача не был.) — Психиатр?
Еще в армии. Да, психиатр.
— А меня вы видите во сне?
Конечно.
— Как?
По-разному.
— И эротические сцены вам тоже снятся?
И все продолжает на ту же тему, никак не слезет со своего конька.
Ну, снится, что я вас обнимаю. И все. Что мы спим вместе, бок о бок, а за окном ветер и дождь. Всякое такое.
— Хотите, мы так и сделаем? Хотите, попробуем сегодня?
Это все равно не поможет.
— Я останусь с вами, если вы этого хотите.
Не хочу, отвечаю. Лучше бы вы этого вообще не затевали.
Она замолчала надолго. Казалось, целую вечность молчала. Потом говорит:
— Как вы думаете, почему я так поступила? Чтобы купить себе свободу?
Ну, не из любви же.
— Сказать вам? — И встала. — Поймите, сегодня я поступилась всеми своими принципами. Да, конечно, чтобы купить себе свободу. Конечно, я думала об этом. Но я действительно хочу помочь вам. Прошу вас, поверьте мне. Я хочу, чтобы вы поняли, я хотела показать вам, что секс — это полноправная часть жизни, ну, если хотите, род деятельности, такой же деятельности, как и всякая другая. В этом нет ничего постыдного, грязного, просто двое дарят друг другу свои тела. Это — как танец. Как игра.
Кажется, она ждала, что я скажу что-нибудь, ждала ответа, но я промолчал, пусть выскажется.
— Знаете, я для вас сделала то, чего никогда в жизни не делала ни для одного мужчины. И… ну, я думаю, вы тоже должны что-то для меня сделать.
Я, конечно, сразу понял, к чему она ведет, какую хитрую игру затеяла. И все это в кучу слов обернула, чтобы заставить человека почувствовать себя и вправду должником перед ней, вроде и не она первая все это затеяла.
— Пожалуйста, не молчите, скажите что-нибудь.
Что? — говорю.
— Ну, хотя бы, что вы понимаете, что я хотела сказать.
Я понимаю.
— И все?
Мне не хочется разговаривать.
— Вы ведь могли сразу мне сказать. Могли остановить меня в самом начале.
Я пытался.
Она опустилась на колени перед огнем.
— Фантастика какая-то. Мы теперь еще дальше друг от друга, чем были.
Я говорю, вы раньше меня терпеть не могли, а теперь небось еще и презирать стали.
— Мне жаль вас. Мне жаль, что вы такой и что вы не видите, какая я.
Я очень хорошо вижу, какая вы. Не думайте, что я и на это неспособен.
Очень резко я ей это сказал, сыт был по горло. Она обернулась ко мне, потом согнулась вся, лицо в ладони спрятала. Вроде бы слезу пустила. Думаю, опять притворялась. Наконец сказала, тихо так:
— Пожалуйста, отведите меня вниз.
Ну, мы отправились вниз. Когда уже были у нее в комнате, я руки ей развязал и собирался уйти, она повернулась ко мне и говорит:
— Мы же видели друг друга обнаженными, наши нагие тела соприкасались. Мы не можем, не должны стать еще более чужими друг другу!
* * *Когда я от нее вышел, я был все равно как сумасшедший. Не могу толком объяснить. Не спал всю ночь. Все вспоминал и вспоминал, как на картинке видел, вот стою голый, вот лежу, и как себя вел, и что она могла подумать. Прямо видел, как она смеется надо мной там, у себя внизу. Стоило только об этом подумать, как все тело начинало гореть, вроде я весь становился красный. Хотелось, чтоб навеки осталась эта темнота.
Я ходил и ходил у себя наверху, много часов подряд. В конце концов сел в свой фургон и помчался к морю. Здорово быстро ехал, было все равно, что со мной может случиться.
Я был на все способен. Мог запросто ее убить. Все, что я потом сделал, все было из-за этой ночи.
Получалось вроде, что она была глупая, глупая как пробка. Конечно, на самом-то деле это было не так, просто она не понимала, какая любовь мне нужна. Как правильно со мной себя вести. На самом-то деле много было способов доставить мне удовольствие.
Она была как все женщины, ничем не отличалась. Шарики у нее в одну только сторону крутиться могли.
Я ее больше не уважал. Она меня разозлила, я долго не мог успокоиться.
Потому что я все это прекрасно мог.
Эти фотографии (когда я ей наркоз дал) — я на них иногда смотрел. С ними-то мне не надо было торопиться. И они мне не дерзили. Так что я все мог.
Этого она так никогда и не узнала.
* * *Ну, на следующее утро я спустился к ней, и все было так, вроде ничего и не случилось. Она ни словечка об этом, и я тоже. Я принес ей завтрак, она сказала, ей в Луисе ничего не нужно, потом она вышла в наружный подвал походить, потом я ее запер и ушел. На самом-то деле я пошел и лег спать.
Вечером все было по-другому.
— Я хочу с вами поговорить.
Да? — говорю.
— Я все способы перепробовала. Остался только один. Я решила опять начать голодовку. Не буду есть, пока вы меня не отпустите.
