Анатолий Ильин - Соленый берег
— Мне про эту деревню Пашка рассказывал. Бросили ее в прошлом году. Заливало, — сказал Сергей.
— Какая жалость. — Аня сняла с головы платок и накрыла им грибы.
— А ведь когда-то здесь жили. Ты представь — любили здесь… Возле этого колодца собирались. Пацаны бегали. Они… Это они, наверно, устроили нырялку. Страшен пустой дом, а такая деревня… Как будто война прошла, и все из-за реки…
— Сережа, если есть нырялка, значит, в озере купались! — воскликнула Аня.
Аня, на ходу сбрасывая с себя платье, побежала к озеру. Споткнулась, упала со смехом. Вскочила, проверила воду босой ногой.
— Сережа! А водичка — первый сорт! — крикнула она и побежала к нырялке. И вдруг он увидел, как она, выбежав в самый ее конец, с улыбкой глядя на него стала раздеваться совсем. Кипящий в листве полдень, блеск озера, посреди которого стоит она, такая, какой он ее ни разу не видел, ошеломляющая своей незащищенностью. Он, словно в лихорадке, далеко от себя бросая одежду, думал о том, чтобы успеть добежать до нее прежде, чем она бросится в воду. Побежал, не чувствуя, как полосует бедра и живот осока, и тут увидел, как она, гибко согнувшись бросилась в воду, легко и свободно скользнув в нее. Ещё мгновение — и вода взорвалась миллионами брызг. Он поймал Аню уже в воде и, с трудом удерживая скользкую как как рыба, понес на руках назад к берегу, целуя ее то в плечо, то в голову, то в грудь, не слыша ее смеха, звучащего чисто и счастливо.
Они уснули почти одновременно и проснулись от того, что сомкнувшаяся над ними трава стала медленно колыхаться, разгоняемая ветром. Тогда они снова пошли к озеру и не торопясь, бок о бок, поплыли вдоль берега. Они вышли, когда в голове стало позванивать. Вода действительно была очень теплой. Озеро только местами было Сергею с головой и его хорошо прогревало. Как-то не верилось, что здесь, рядом с рекой, от одного взгляда на которую по коже пробегал холодок, может быть такая вода.
— Как здорово! — ложась на теплые доски нырялки, сказала Аня. — Кто бы мог подумать… Ты знаешь, мне даже показалось — мы с тобой никуда не уезжали. Мы в море купаемся… дома… Прелесть, а не озеро. Как жалко, что раньше мы про него ничего не знали.
— Еще бы не жалко!
— Было бы оно немного поближе.
— Да ничего. Километров пять-шесть не больше.
— Лучше, если бы оно было поближе.
— Лучшая купальня — это ванная.
— Ну, ты скажешь тоже.
— Как хорошо, что мы нашли такое место, теперь будет повеселее. Стоило отойти от точки подальше — и находка, и какая удачная… Мы с тобой, Аня, мало ходим. Помнишь вчерашнюю вершину? Мало ходим…
— Тяжело, Сереженька, было.
Высоко в небе пролетали маленькие белые облака, временами закрывая солнце, и тогда по траве, по озеру пробегали легкие тени. Становилось прохладнее, осинки шумно шелестели. Открывалось солнце — и все замирало. Было слышно, как совсем рядом шуршит в лозняке река.
— Как спокойно. Так бы и остался здесь совсем.
— На работу надо, — вздохнула Аня.
— Да, скоро контрольный замер…
Аня положила голову на его колени и, глядя снизу на него, сказала:
— Сережа, это ничего, если я на несколько дней съезжу домой?
— Куда — домой? — не понял Сергей.
— В город. Домой зайду, с Веркой повидаюсь. А потом, ты не забывай, зима на носу, а у нас никаких теплых вещей. Надо подкупить что-нибудь.
— Да ты что, Аня? — Сергей встал, растерянно глядя на Аню. — Ни с того ни с сего в город…
— Ну как ни с того ни с сего… Я же тебе объяснила. Пока погода держится, надо съездить. Сам подумай, снова пойдут дожди, вертолета не дождаться, а там и заметет. Что тогда делать будем?
— У нас же есть спецодежда.
— Ну и что? А белье, для дома чего-нибудь… да мало ли чего нужно.
Аня осторожно прошла по сильно прогибающимся доскам в конец нырялки. Нагнулась помыть ноги. Нырялка заскрипела. Аня пошатнулась.
— Помоги, — попросила она, протянув руку.
Она присела, сильно выгнув спину, так, что кожа на бугорках позвоночника побелела, плечи заострились. Аня показалась ему такой маленькой, слабой. Почти ребенок. Теплая волна нежности подкатила, и сладко сжалось в груди. Сергей подумал: «Господи, ну конечно ей надо отдохнуть. Какие могут быть разговоры о покупках? Какое белье? Ей надо просто отдохнуть от этой глуши, от этой реки, от этих немых, страшных своей кажущейся безмятежностью великанов: елей, кедрачей, что исподволь давят на душу. Конечно, к этому нелегко привыкнуть, особенно ей, принимавшей море и лес во время воскресных выездов на природу только как красивую картинку, которая усиливает ощущение праздника. Как я сам не мог догадаться, что ей нужно, когда видел ее взгрустнувшей, молчаливой… Разве так трудно было мне понять раньше, что к новому образу жизни ей надо еще привыкнуть, а мне — к тому, что путь этот не будет безоблачным. Она же совсем ребенок, а тут на нее сразу столько всего обрушилось. Да и работа у нас не самая приятная и легкая».
Сергей мягко взял ее за локоть. Никакой тяжести в руке он не чувствовал. Только тепло.
Аня улетела на следующий день, прихватив с собой таежных гостинцев: банку сушеной дикой малины и пару вяленых ленков. В последнюю минуту к ней подошел Пашка и, вытащив из-за пазухи письмо, глядя в бороду, сунул Ане.
— Жене? — спросил Сергей, когда вертолет взвинтил свои лопасти и они отошли в сторону.
— Жене, — ответил Пашка, жмурясь от горячего ветра, которым обдал, поднимаясь, вертолет. — Думаю в следующем месяце отпуск взять. Съездим куда-нибудь. Отдохнуть надо.
— Правильно. Поезжайте в город, на море.
— Посмотрим. С женой надо посоветоваться.
— С бородой не жалко будет расставаться?
— Добра-то.
Сергей ждал Аню, как договорились, через неделю. Но уже в тот же день, под вечер, затосковал. Ворочаясь в ставшей вдруг такой неуютной, чужой постели, представлял, где сейчас Аня, что делает, о чем думает. Мир, в котором они жили, раскололся, рассыпался, и показалось странным, что здесь, где остался он, ничего, по существу, нет. Только бесконечный унылый шум листьев за окном, тугие хлопки ветра по крыше, потрескиванье угасающих углей в печке, лениво ворочающаяся в берегах река. Все там, где Аня. Невидимое, неслышимое. Страшное своей неосязаемостью и в то же время существованием, в которое не верить еще страшнее.
На следующий день он пошел на озеро. Вода, отражая затянутое тучами небо, потемнела, но была чиста и прозрачна.
Он прошел к нырялке. Ее конец уже стоял вровень с водой, но еще не высох. Трава, что они в прошлый раз примяли, уже поднялась и туго гнулась под ветром. Сергей прилег и, закинув руки за голову, стал смотреть на лохматую, тяжелую ель, одиноко вставшую среди осинника. Сверху чуть слышно крошились хвоинки, их сметало в озеро и тихонько гнало к противоположному берегу.
Купаться не хотелось. Почему-то не хотелось сегодня тревожить покой озера, его тишину. Хотелось, чтобы оно осталось таким, каким они оставили его с Аней. Он начал думать о том, как они снова придут сюда. Они придут сразу же, как только вернется Аня. Аня по дороге на озеро расскажет ему все городские новости, о ребятах, с кем удалось повидаться… И надо будет обязательно прихватить с собой удочки-закидушки. Река рядом, пока будем купаться, что-нибудь возьмется на крючок, и можно будет приготовить уху. Я ее сразу же угощу ухой, она, наверно, соскучится по ней. Глупый, сказал он себе, она соскучится по тебе, какая может быть уха. Но, если она все же захочет, отчего бы и не сварить? Для нее я сварю всю рыбу, какую мне только удастся поймать в этой реке. И если она захочет, я только этим и буду заниматься.
Хорошо бы к ее приезду поймать настоящего тайменя. Вот будет восторгов! Она с какими-нибудь конфетками, а у меня таймень с нее ростом. Вот будет здорово! Надо будет с Пашкой поговорить, как и где его брать… А когда мы устанем говорить, купаться, читать и есть уху, мы просто ляжем и будем о чем-нибудь думать, а если устанем и от этого, мы будем молча глядеть на эту ель, слушать, как падает хвоя, как поднимается все выше и выше наше счастье…
К вечеру появились все признаки того, что река проснулась. Вода замутилась. Мелкий лесной мусор на ее поверхности стал совершенно незаметен. Показались грязные клочья пены, ее прижимало к берегу наступавшей водой. Скорость потока заметно нарастала, заросли лозняка все больше клонило, и все шумливей становилась вода на поворотах и перекате.
Сергей снял вечерние данные, Пашка отстучал их на ключе. Легли поздно, с беспокойством прислушиваясь к грозному шипению реки.
За окнами было еще серо, когда Пашка разбудил Сергея. Он был уже одет, высокие болотные сапоги блестели. Был он хмур, и пока Сергей одевался, несколько раз глянул в окно.
Сергей ни разу не видел реку такой. Вздувшись, она бешено неслась вровень с притонувшими берегами. Чуть ниже, где берег был положе, она, подмяв кустарник, уходила в тайгу, подняв на себя все, что могло плавать. Деревья, между которыми еще таял утренний туман, обреченно стояли в воде, изредка шевеля ветками. В этом месте река была шире, огромней, чем тогда в половодье у Соколовки. Рыжие круги пены беспрерывно вспухали и лопались, словно в огромной кипящей кастрюле, сбивались, образуя пухлый вал, затем разваливались в чмокающих, посапывающих подворотнях, исчезали, и на смену им в новых водоворотах, ниже, рождались новые рыжие кучи.
