Игорь Клех - Хроники 1999 года
Но это не получилось. Через неделю начали эвакуировать станцию. Мы с другими соседями погрузили кое-какие вещи в товарный вагон последнего эшелона. Но проехали только 60 километров до Пелагиады. Путь впереди перерезан немцами. Паровоз отцепили и отправили в Ставрополь, чтобы узнать, как поступать дальше. Во время бомбежки вся поездная бригада погибла. Мы все выбежали из вагонов и прятались в кукурузе. Немцы над нами выбросили десант с танками. Перед отъездом мама каждому из нас сшила из наволочек подобие рюкзаков с необходимыми вещами. Папа с Юрой побежали к составу, чтобы взять что-нибудь. Наверное, они растерялись, потому что принесли ходики, ремень, ватерпас – и все. С этим мы побежали от станции. Это было жутко – на подводах мчались, не глядя куда, солдаты, рвались бомбы, с самолетов стреляли пулеметы («как осы»). Со стороны станции послышались страшные крики.
…Вместе с нами вначале шла семья директора элеватора, потом они куда-то делись. По дороге нашли брошенную пасеку. Наелись меду, хоть ни воды, ни хлеба не было. На ночь остановились около скирды, а утром дальше пошла только наша семья – мама, папа, Юра, я и Степа. Я забыла написать, что, когда Степа вернулся в Ростов из Цимлянской, он пошел в военкомат. А ему там ответили: «Мы не знаем, что с вами делать. Есть приказ Сталина с высшим образованием в рядовые не брать. Мы с собой не знаем, что будет. Сидим в подвале». Открепили его и сказали, что куда он придет, там и станет на учет. Он шел пешком тоже почти все время. И в Петровское пришел перед самой нашей эвакуацией. Военкомат уже эвакуировался.
В общем, мы шли по компасу строго на восток, без дорог. Часто намечали идти в одно место, а там оказывались немцы, и мы изменяли путь. Однажды вошли в село, а в него уже вошли немцы. Было очень жутко, я все боялась, что нас застрелят, а немцы смеялись. Вообще сплошной линии фронта не было.
Однажды мы целый день шли по степи и мучались от жажды. Вдруг мы со Степой увидели в балке барак, цистерну и скот. Мы все дотащились до цистерны и стали пить воду. Она была затхлая, вонючая. Из барака вышли люди и с сожалением смотрели на нас. Вынесли хорошую воду, хлеб и сказали, что тут собран бруцеллезный скот. Мы пошли дальше.
Однажды мы со Степой просили милостыню, так как кубанские казачки уже не продавали еду за рубли. Нам подавали желтые огурцы, порченые помидоры и т. п. Не знаю, сколько мы шли дней. Как-то мы решили идти на Владикавказ, но нам сказали, что там немцы, и мы свернули. Встретилось нам человек 5 – 6 осетин, они направлялись во Владикавказ. Мы сказали, что там немцы. Они очень обрадовались и прибавили шаг.
В дороге заболел мой брат Юра (тринадцать лет, высокая температура), поэтому мы остановились в Султанке. Нас пустила казачка на веранду. На веранде холодно, Юра бредил, а она не давала ему воды. Ночью через Султанку шли какие-то части, и хозяйка приказала сжечь все документы. Папа с мамой не согласились и сохранили их. Утром папа и Степа нашли приют у другой хозяйки. По-моему, она была очень бедной – только у нее была хата под соломенной крышей. Она какая-то безалаберная – бегала на станцию, притащила зеркало (трюмо), и, пока она снова убежала, соседи унесли его. Заставила папу со Степой пойти с ней на птицеферму. Принесли птицу, и она всю ее раздала. И т. п. А вообще всюду по степи бродили бесхозные коровы, лошади, овцы, птица. Но сама она добрая. Притащила сепаратор и все на нем гнали сливки. Она поила ими Юру.
В общем, мы не смогли обогнать немцев и вынуждены были вернуться в Петровское.
IIIВначале мы жили в своей квартире. Родители двух маминых учеников забрали у нас все и сказали, что сохранят (мебель, постели, одежду, елочные игрушки и др.). Когда мы возвратились, они ничего не отдали: «Мы вам не камера хранения». Папа и Степа наносили с элеватора горелое зерно. Несгоревшее мы выбирали и варили. На остальном – спали. Еще в «путешествии» мы подобрали две покореженные алюминиевые миски, мама из щепочек наделала лопаточек. Потом немцы весь наш дом выселили на разъезд в будку стрелочника. Вокруг были баки с горючим. Нас каким-то образом предупреждали, когда наши будут бомбить, и мы все уходили в степь. Немцы заставили женщин стирать, а за это давали бараньи головы. (Потом по ночам стали забирать людей, даже женщин из газетных киосков. После ухода немцев приехала государственная комиссия, были приглашены люди, в том числе и мама, и солдаты раскапывали ров. В нем доверху были люди и даже дети. У маленьких детей губы были черными – смазывали их каким-то ядом.) Потом выселили нас и оттуда. Мы стали жить у какой-то женщины с ребенком. Папу заставили работать на очистке ж-д путей за паек.
Один паренек, который все добивался, чтобы я была с ним, при немцах стал ревностно им служить. У них жил офицер, и жили они роскошно. Когда немцы отступали, говорят, сначала они ехали с ними, а затем немцы их бросили.
Папу и маму предупредили, чтобы они стереглись (были у немцев в списках на расстрел), и мы переехали. Я со Степой в глухое отделение совхоза, а папа с мамой в село в 8 км. В конце января 1943 года немцы ушли. Вернее, мимо нас шли группами румыны и венгры. Первыми, кого мы увидели, были поляки, воевавшие в нашей Армии. Папа и мама вернулись в Петровское. Еще когда были немцы, Степа с верными людьми запрятал зерно в высохших колодцах, рвах. А наши пришли, все зерно оказалось целым. Степу назначили управляющим отделения совхоза и поставили на учет в военную школу. Я работала на разных работах. В садике – одна на все, потом зоологом в противочумном институте. В бутылки из-под шампанского насыпали песок, а я в неисправном противогазе наливала в них отраву. Моя бригада затравливала ею норы сусликов или заливала их водой. Я уже была беременная. От первой беременности, еще при немцах, родился мертвый, мацерированный ребенок. Я испугалась, когда немцы взрывали склады с боеприпасами. Была суровая зима, по двору бродили свиньи, худющие, как собаки. И Степа сжигал ребенка в печке (топили полынью).
Уходя, немцы оставили много мин, в том числе с приманками – под куклами, ножичками, зажигалками и т. д. Очень много подорвалось людей.
В конце марта проводила Степу в артиллерийское училище во Владимирскую область, в Гороховец.
IV2 декабря 1943 года родился у меня Борик. Роды были тяжелые, так как детское место не отходило. Потом я болела, а акушерка носила мне стрептоцид – тогда это был большой дефицит. Жилось очень тяжело. Вместо пеленок мама найдет на улице тряпку, выварит ее в золе. Вместа одеяла мне подарили старый вязаный платок. Правда, потом люди помогли – принесли распашонок, платочков, пеленок. Было и голодно и холодно. Топили будяками, которые папа и Юра каждый вечер собирали. Все руки исколят. Спасало то, что у меня было много молока. Я думала, что никогда у меня не будет пальто, постели.
Весной нам дали землю. Люди дали семян тыквы. В основном я и Юра ухаживали за ними. Урожай был небывалый. Тыквы приходилось катить – не поднять! Нагрузили целую арбу. И если зимой папа уже начал пухнуть от голода, то теперь мы и варили и пекли очень сладкую тыкву. Из абрикосовых косточек мы с мамой сварили очень хорошее мыло. На базаре литр молока – 30 рублей, пиленый кусочек сахара – 5 рублей, ведро картошки 300 рублей. Так что тыква нас спасла. Однажды бомбили станцию, и я очень боялась за Борика. Я не работала – не с кем оставить ребенка. Хозяйка подарила ему кастрюльку и эмалированную красную сковородочку. Так мы пережили еще одну зиму. Степа из части прислал справку, и мне как жене военнослужащего иногда давали муку (по 8 кг). Стало легче.
В 1944 году в сентябре месяце папу и маму перевели в ж-д школу в город Новороссийск. Поехали мы туда в конце сентября. Недалеко от элеватора нам дали небольшой дом, около которого взорвалась тонновая бомба. Одна стена на 8-10 см отошла от остальных трех. Нет ни окон, ни дверей, ни потолка, ни пола. На полу только бревна, на которые накладывают пол. Денег у нас, конечно, нет. А стекло, дерево, шифер на вес золота. К тому же заболел Борик, как я думаю, холерина – очень сильный понос. А ему только десятый месяц. Стал как щепочка. Корова одна на весь город. Папа достал стакан свежего чистого виноградного вина, но и оно не помогло. Врачей еще не было. Нам помогло то, что директор на место папы кого-то принял и поэтому дал открепление. В управлении ж-д, как узнали об этом, очень возмутились. Но мои родные решили ехать на Украину – туда, где дешевая картошка. Сели мы в Новороссийске в пассажирский поезд до Ростова. Я так и думала, что мой сыночек не выживет, тем более что едем неизвестно куда. Напротив нас сидела женщина и ела кизил. Борюша потянулся к нему. Я сказала ему: «Боричка, зачем это, ты и так больной». Женщина расспросила меня и сказала, что пусть ест ягодки. Борик съел штук десять и заснул. Проснулся здоровым. Я даже косточки от ягод собрала.От Ростова до Таганрога доехали пригородным. Я с Бориком, мама и Юра ночевали на вокзале, а папа сидел на улице, сторожил корзину с детскими вещичками. Наверное, задремал, и корзину украли. Из Таганрога на Украину мы и множество людей ехали на платформе с углем. Я боялась заснуть и уронить Борика. Поэтому и не доверяла его папе. Очень пригодились ходики, ремень, ватерпас. Их растянули на три раза, и папа с Юрой трижды покупали за них большую миску вкусной, толченой, горячей картошки. Люди советовали папе и маме ехать на Винничину, там дешевле всего картошка. Мы знали, что в селе Крестителево Полтавской области живет моя свекруха, Степина мама. И решили, что я с ребенком побуду у нее, пока родители не устроятся. Я вышла в Черкассах – у меня была вяленая рыбка и немного денег. Очень хотелось есть, и я пошла на базар, где купила небольшой горшочек ряженки, и мы с Бориком поели. Женщина не взяла с нас денег. И сказала, что мне надо на лодке переплыть Днепр, а лучше поехать до Золотоноши на поезде. Стоял товарный состав. Да, я на базаре умылась сама и умыла Борика. Забрались мы на площадку товарного вагона, и туда же села женщина с ребенком, больным корью. От него заразился и Борик. Днепр переезжали ночью. Мост был временнный, и мост и состав шатались, было жутко. В Золотоноше я зашла в зал, где покатом спали люди. Мы примостились рядом. А утром я увидела, что по ним прямо ходят вши. Мы быстренько вышли. Я спросила дежурного по вокзалу, как добраться до Крестителево. Он сказал, что надо пройти на нефтебазу, куда ходят грузовики из сел. Но на нефтебазе сказали, что уборка хлебов закончена, машины тут больше не бывают, и лучше мне добраться до станции Пальмира. В Пальмире никто не хотел меня брать на машину с маленьким ребенком. А Борик еще и заболел, опять понос и, наверное, корь. Потом одна женщина уговорила шофера, и он повез нас. Часто останавливался, чтобы я покормила ребенка и перепеленала, дал кожух. Уже было начало октября. Потом сказал, что до Крестителево 4 километра, а ему в другую сторону. Я давала ему рыбку вяленую. Он очень обиделся: «Я вез вас из чувства сострадания». Я прошла немного, но так было кругом хорошо, тепло. Я села, развернула Борика. И вот тут он, наверное, схватил воспаление легких. Когда я дошла до села, то все, показывая дорогу и глядя на Борика, говорили, что он похож «на Дубив» (сельское прозвище Косенок).
