Владимир Киселёв - Весёлый Роман
И тут Виля их окончательно добил.
— А в Программе Коммунистической партии, — сказал он, — говорится: «Коммунистическая мораль включает основные общечеловеческие моральные нормы, которые выработаны народными массами на протяжении тысячелетий в борьбе с социальным гнетом и нравственными пороками. Простые нормы нравственности и справедливости, которые при господстве эксплуататоров уродовались или бесстыдно попирались, коммунизм делает нерушимыми жизненными правилами как в отношениях между отдельными людьми, так и в отношениях между народами».
Победно оглядев зал, Виля пошел с трибуны. Ему аплодировали, как Аркадию Райкину. Те, кто выступал после него, говорили, что диссертант обязательно должен учесть ценные замечания Игоря Максимовича. Я сразу даже не сообразил, что это они о Виле. Я просто забыл, что он формально Игорь, да к тому ж Максимович.
В заключительном слове Игоря Максимовича благодарил и В. С. Громыко, хоть, думаю, делал он это с не совсем чистой совестью.
И все-таки, по-моему, наш талмудист и начетчик что-то путал. Насчет счастья. На другой день в обеденный перерыв я зашел в заводскую библиотеку и попросил словарь.
«Счастье, — прочел я, — это состояние радости от полноты жизни, от удовлетворения жизнью».
Ох эти неопределенные формулы! От какой полноты? Ведь каждый может по-своему представить эту полноту. И что может дать удовлетворение? Любовь? Деньги? Первое место в заезде на мотокроссе? Улыбка ребенка? Или все вместе? А если что-нибудь отсутствует?
Можно ли быть счастливым, если у тебя нечистая совесть, если ты убил человека, с которым бежал из плена, если ты брал взятки, если ты предал, украл, обманул?
Золото — красивый металл. Особенно, когда его правильно применяют. Например, на куполах Софии. Или Лавры.
Драгоценные камни? Видел я рубины. И аметисты. И даже бриллианты. Правда, маленькие. В кольце. В общем, нужно быть специалистом, чтобы отличить их от стекла. Жемчуга я настоящего не видел, а искусственный — ничего, приятный.
И все-таки никакое золото, никакой драгоценный камень не сравнится с тем, что можно увидеть, если поднять крышку бака эмульгатора, в котором приготовляется водно-масляная смесь для охлаждения резцов моего станка. Немыслимая красота — нет ей равной. Я бы часами мог глядеть на эту смесь — она вся светится, вся играет красками, в которых, как и должно быть во всем красивом, есть своя последовательность, своя симметрия цветов и узоров.
Я полюбовался водно-масляной смесью и полез в карман за сигаретой — первой сегодня. И с наслаждением закурил. Теперь у нас сигарета в цехе выглядит этаким вызовом науке и человечеству.
В нашей многотиражке под рубрикой «Береги время» из номера в номер печатают черным шрифтом такие слова: «Каждая выкуренная сигарета сокращает человеческую жизнь на 14,5 минуты».
Великое дело пропаганда. Все на заводе бросают курить. Леденцов съедают центнеры. Все шепелявят, перекатывая во рту конфеты. Батя спрятал было в комод свой потертый портсигар из какого-то древнего сплава — он называется «мельхиор» — и стал носить в кармане круглую жестяную коробочку с леденцами. Перед тем как вынуть конфетку, он встряхивает коробочку, чтоб они там не так слипались. Правда, хватило его дня на три-четыре. У него разболелись зубы от сладкого, и, по его подсчетам, на лечение ему придется затратить больше времени, чем он потеряет, выкуривая пачку «Беломора» в день.
Я и сам подумывал: не бросить ли курить? Уж слишком страшная цифра. На мотоцикле при скорости даже сто километров в час за 14,5 минуты можно много проехать. Во всяком случае, курить нужно поменьше.
По цеху хозяйской, уверенной походкой шел начальник отдела технического контроля Никита Владимирович Малимон, которого рабочие между собой зовут «Наливон». Его сопровождал старший мастер. Малимон издали погрозил мне пальцем.
Я сдрейфил. Вернее, даже не сдрейфил, а просто мне стало как-то очень неуютно, и я побыстрей повернулся к станку. Но, с другой стороны, я подумал, что, если б он в самом деле узнал про мою проделку, он уже не ограничился бы таким жестом. Это он на всякий случай. А в общем, конечно, не следовало мне этого делать.
Я собрал знаменитые выражения нашего начальника ОТК. Не без помощи отэковских девочек. Машинистка из конструкторского бюро, толстая и смешливая Муся, перепечатала эту штуку. Очевидно, она оставила и себе экземпляр, потому что бумажка пошла гулять по заводу. Ее переписывали от руки. Назвал я это «Краткая неслужебная характеристика начальника ОТК Малимона Н. В., составленная из его собственных выражений».
Логика
«Вслед за головой у нас имеется лицо…»
Отношения с подчиненными
«Что я ему, товарищ, что ли, что он мне пакости делает?»
Решительность
«У меня есть сырые мысли, но я их боюсь пока высказывать».
Пословица
«В каждой бочке меда есть ложка дегтя».
Точность
«Я сейчас забыл подробно его фамилию».
Общество «Знание»
«В прошлом году, не помню, в связи с чем, меня во что-то вовлекли».
Забота о подчиненном
«Валя, у вас под левым глазом мешок».
Характеристика
«Молодой по тем временам хлопец».
Указание
«Если это не в вашей компетенции, то адресните».
Кадровый вопрос
«Визуально он потенциален».
Спорт
«Наша сборная ползала, как беременные вши по мокрому кожуху».
Собственная мудрость
«Не каждый Филипп через два «п».
О девушках из ОТК
«В отделе есть лица, которым уже сейчас можно дать пенсию, чтоб они вреда не причиняли».
Интересный случай
«Миша один раз выкурил пачку сигарет, а потом двое суток рвал дымом».
Потери
«Если бы не война, какие ситцы мы бы выпускали!»
Как ваше здоровье
«У меня опять распускаются почки».
Пословица
«Выеденного гроша не стоит».
Шутка
«Раньше спали мы на нарах, а теперь — на семинарах».
О себе
«Я вам ОТК, я вам царь, я вам Совет Министров».
Виктор, когда я ему показал эту «характеристику», посмотрел на меня внимательно и удивленно.
— Здорово, — сказал он. — Весь этот ваш Малимон тут как на ладони. К этому действительно не нужно уже никаких анкет и биографий. Все понятно. Так что можешь считать, что ты написал Малимону самую настоящую характеристику. И если она до него дойдет и он узнает, кто автор, — он тебе этого не забудет.
Теперь я понял, почему эта штука, составленная из настоящих выражений нашего Малимона — Наливона, так распространилась. В общем, как выражается Виля, с большим подъемом встретили трудящиеся…
С ума сойдешь! У Наташки, Вилиной сестры, уже есть поклонник. Намного старше ее. Десятиклассник. С редким теперь именем Ваня. Их засек Виля. Ухажер захотел покатать свою Наташечку на такси. И по закону пакостности нарвался на Вилю. Уж Виля их повозил! Сделал все возможное, чтобы их встреча не превратилась в праздник.
Я спросил:
— Хоть денег ты с него не взял?
— Взял. И не дал сдачи. Посмотрел бы ты на лицо этого парня в ту минуту. Картину как «Иван Грозный воспитывает сына» видел?
— Видел.
— Помнишь, какая там кровь на полу?
— Помню.
— Вот такого цвета у него были уши.
Но мало этого — Наташкино увлечение, по словам Вили, немедленно внесло сумятицу в их здоровую советскую семью.
— Приезжаю с работы, — сказал Виля, — а у Наташки шея перевязана.
— Что с тобой?
— Обожгла утюгом.
— Ну знаете… Как так?
— Спешила в школу и в последнюю минуту захотела на себе воротничок погладить…
— Для меня или дяди Пети эта деятельница не стала бы так торопиться. Я вон в неглаженых штанах хожу. А для Вани…
Из кухни, где она ужинала, пришла Наташка. Тонкая ее шейка была перевязана, но не бинтом, а синтетической синей косыночкой в цвет глаз.
— Ну, Наталия, — сказал я, — никогда не думал, что волдырь на шее можно превратить в украшение. Ловко это у тебя. С одной стороны, конечно, плохо, что ты легкомысленно обращаешься с вилкой, иголкой, утюгом и другими опасными предметами. Но, с другой стороны, хорошо, потому…
Наташка перебила мою серьезную речь:
— Что жизнь хороша и жить хорошо! Вы все заразились от Вили философией. А я не хочу философствовать, а хочу ходить на голове.
Она сделала стойку, хорошо хоть еще была в спортивных брюках, а не в юбке, на руках подошла к стенке, уперлась в нее ногами и вниз головой продолжала бормотать:
