Михаил Берг - Письмо президенту
Я не случайно оговорился - для европейского государства, потому что на востоке - хитрость и коварство обретают другое качество и не интерпретируются как пороки. В Европе же все иначе - вероятность и возможность меняются местами, особенно если при этом обнаруживается личная выгода политика. Именно поэтому взрывы домов, начало второй чеченской войны, коварная ловушка, подстроенная неугодному и слишком смелому журналисту - это то, что останется пятнами на твоей репутации навсегда. Вне зависимости от того, получит та или иная версия подтверждение после твоей неизбежной отставки или нет.
Более того, эти напластования компрометирующих тебя предположений, сыгравших для твоей карьеры, казалось бы, катализирующую роль, впоследствии превращаются в гири, висящие на тебе днем и ночью. Это - груз слабости, делающий тебя зависимым от всех знающих, подозревающих, догадывающихся или имеющих косвенные улики. Ты начинаешь зависеть от этих людей, задумываться над тем, как от них избавиться, избавляешься, тем самым увеличивая роль подозрений и сомнений, которые делают с твоей репутацией то же, что время с шагреневой кожей в одноименном романе. Ну, если не читал Бальзака, то, может быть, знаешь о Портрете Дориана Грея Уйальда.
Увы, ты вынужден был поступать согласно логике, избранной ранее, причем теми, кому ты показался удачной кандидатурой на роль сидельца на ненадежном российском троне. Дабы праведность неправедной чеченской войны не была поставлена под сомнение, ты должен был лишить потенциальных телезрителей той информации, которую не мог контролировать. И ты начал с канала, поддержавшего твоих оппонентов на предыдущих выборах, с НТВ. Конечно, ты начал - не более, чем персонификация неких совокупных действий, где ты опять был разведчиком, повторяющим для успокоения: не пойман - не вор. Более того, я даже не уверен, что ты вникал во все детали этой многоходовой и постыдной операции по лишению общества канала, слегка оппозиционного по отношению к власти. Но уже выявленная система переносов, когда все, что выгодно правителю и является при этом сомнительным в нравственном отношении, неизменно относится на его счет, сделала тебя душителем НТВ. Ведь точно так же Сталин лишь в редких случаях сам утверждал расстрельные списки и пояснял следователям, как пытать, какую версию заговора вбивать в голову и так далее, однако мы говорим о сталинских процессах, ибо он это все инициировал, санкционировал и обобщил своим именем. Так и ты, а не, скажем, Кох стал душителем НТВ, ибо Коху что НТВ, что ТНТ, что СТС - никакого навару; ему, в отличие от тебя, безразлично, что миллионы телезрителей могли видеть неприятную, страшную версию войны, реально идущей в Чечне, и слушать комментарии, подвергающие сомнению тот образ стеснительного отца народов, который уже без остановки лепили другие СМИ. Но что делать - ты был вынужден, война продолжала выполнять роль громоотвода, хотя рост популярности некоторых генералов, возможно, тебя тревожил мыслями о возвратившемся из Египта Бонапарте, в результате чего информация о Чечне становилась все более скупой и скучной, будто не погибали там люди и не нарастало ожесточение.
Кстати, закрытие НТВ было ошибкой не только потому, что боязнь правды и критики - улики сами по себе: ведь если руки не в крови, то чего их прятать за спиной? Однако лишив довольно многочисленную аудиторию возможности смотреть полуоппозиционный канал, ты лишил их возможности выпускать пар возмущения и сооружать символические конструкции, чрезвычайно целительные и на самом деле полезные для верховной власти. Ведь люди смотрят телевизор или читают газеты далеко не только для получения дозы необходимой информации. Отнюдь. Еще они ищут подтверждение собственной правоте. Верности жизненной позиции и правильности социальной стратегии. Кто, в основном, смотрит или читает статьи, критикующие или хотя бы дистанцирующиеся от власти и ее поведения? Тот, кто естественно не доволен своим социальным статусом, хотя считает себя в высшем смысле достойным человеком, и находясь в мягчайшей, то есть принципиально не активной оппозиции, хочет, чтобы его мнение, его выбор, его оценка самого себя были подтверждены. Именно критика власти помогает ему построить символическое оправдание.
Скажем, сидит получающий издевательски маленькую зарплату преподаватель технического вуза перед телевизором и смотрит репортаж о том, как швейцарская прокуратура предъявила управляющему делами президента обвинение в коррупции и получении солидных взяток. Казалось бы, какое имеет это отношение к небогатому преподавателю? Непосредственное. Узнав, что, с точки зрения швейцарской прокуратуры, управляющий делами взяточник, он делает естественное допущение, что в наше время, дабы добиться социального успеха, необходимо быть глубоко бесчестным и порочным человеком. Он при этом не кричит жене, вот ты меня пилишь, что я мало бабок зарабатываю, а ведь это только потому, что я честный, умный и порядочный человек, из-за моральной брезгливости отвергающий саму возможность войти в круг людей, по которым плачет веревка. Он так не говорит, но таким ощущает себя, когда пересказывает только что увиденное жене, вернувшейся из ванны, и завтра сослуживцам по кафедре, так как этот, казалось бы, чисто информационный эпизод, производит действие психотерапевтического препарата. И заменить его нечем.
А что происходит, когда телезритель лишается такой символической поддержки и столь удобного оправдания себя? Раздражение на власть копится, нарастает и, не находя выхода, ничего хорошего в будущем не сулит. Ведь русский бунт представляется бессмысленным и действительно часто оказывается беспощадным потому, что в ситуации несвободы не работают другие механизмы канализации социального недовольства. Вот для чего нужна реальная, а не управляемая, демократия - дабы то, что можно, регулировалось бы естественным образом. И тогда понятно, что вреда от критики куда меньше, чем от взрыва, переворачивающего общество вверх дном. Знаешь ли ты об этом?
Боюсь, что нет, или, если и слышал, то не веришь в это, как по большому счету не веришь в подозрительные либеральные мифы. Вокруг тебя - неумные люди, или умным ты не доверяешь, потому что справедливо не веришь в их честность, а прислушиваешься только к тем, кого понимаешь. А зря. Поэтому вся генеральная конструкция пятилетней политики просто обречена на то, чтобы однажды рассыпаться. И главное здесь даже не когда, а с каким эффектом, грохотом и последствиями. Возьмем, такое ноу-хау, которому ты стал следовать, казалось бы, совершенно естественно и которое сделало тебя на долгое время неуязвимым. Я имею в виду то, как ты эксплуатировал двоящийся, принципиально нецельный политический образ двуликого Януса, обещающего любовь и налево, и направо. То есть и левым, и правым.
Как это делалось? В отличие от Горбачева, невнятность речи которого обладала известной долей многозначности и многозначительности, ты как бы сортировал сообщения: это - для тех, кто ждет подтверждения верности курсу реформ на демократизацию, развитие рынка, верность идеям свободы и священности частной собственности. Это - для тех, кто ждет кровавой бани для прихватизаторов, кто не может смириться с тем, что еще вчера все были приблизительно равны, а сегодня различаются как небо и земля, причем не своим трудом праведным попав в князья, а заграбастав народное и продав все секреты гнилому Западу.
Однако эта конструкция, будучи чисто иллюзорной, работала только какое-то время, пока не стало очевидно, что твои решения могут быть вполне реальными, а могут быть и чисто символическими. Когда дело касалось интересов тех сил, которые на самом деле стояли за тобой с самого начала, то тут все было совершенно реально и конкретно, но без либеральной патетики - и, надо признать, что за короткий срок тебе удалось заставить Думу принять все те законы, которые не мог пробить, как ни старался, дедушка Ельцин. И никаких претензий по поводу распродажи страны.
А почему? Да потому, что одновременно ты усыплял недовольство противной стороны, посылая ей сигналы типа - ужо придет и ваш час, мы тогда поставим супостатов на вилы. Правда, вот какая особенность стала проступать почти сразу. Все поклоны крупному капиталу - были вполне осязаемы, а за экивоками левым не стояло почти ничего, кроме воздуха и моральной поддержки. Ну что - вернул герб, соорудил гимн с ново-старыми словами седого Михалкова, красное знамя и звезду оставил армии. И все? Нет, еще большое число мелких жестов и несколько более крупных, которые, на самом деле, оставались неконвертируемыми в экономику символическими мэсседжами. То есть возвращение герба стало только обещанием возврата к элементам социализма и обещанием, не воплощенным в экономические решения. Зато все сигналы противоположной стороне были оформлены политически и экономически, и тут же внедрены. Конечно, это были не сигналы якобы правым, либералам, западникам и фанатам свободы, а сигналы крупному капиталу. В то время как мелкий предприниматель, малый и средний бизнес так и остались в законодательном загоне, потому что сила этого практически несуществующего класса могла бы поставить всю конструкцию в неустойчивое состояние.
