Пьер Гийота - Воспитание
По центру деревни, переименованной в эпоху Революции в «Парусинную», стоит высокая, украшенная в вышине мэрия, а на площади фонтан XIX века, заполненный ярко-красными рыбинами, и посредине Амур с тритонами - все это в диковинку для нас, и мы часто проводим ладонью по мшистому краю небольшого муниципального бассейна.
Вопреки словам взрослых, мы чувствуем себя непринужденно среди этого нового населения, стыдливого, экономного, грубоватого и очень решительного - его считают также меланхоличным: одни висельники да утопленники, - самые добрые из этих людей воспринимаются нами как слишком уж добренькие: бакалейщик мсье Перре, с ласковой, всегда чуть опечаленной мордашкой, хранящий часть запасов в одной из пристроек нашего дома; мсье Перрен, наш садовник и садовник нашего деда с начала века, в Великую войну служит в автотранспортных войсках и вывозит трупы из траншей; страдая от сильного ишиаса, он хромает в своем большом синем фартуке. В перерывах между работой в саду он сооружает для нас двуколки, куда мы все набиваемся: ее тащит самый старший, наш отец или один из наших дядьев, и мы стремительно мчимся по саду и большому двору.
Мы следим за непрерывной деятельностью садовника и слушаем его, когда он перекусывает, сидя на скамейке под навесом теплицы, и рассказывает про землю, животных, которых там находит, толстых белых червей, вытягиваемых из почвы: «Тела наших товарищей не были такими чистыми, когда мы вытаскивали их из обрушенных траншей...», тех, что он воображает и чей размер нам показывает, скрещивая два больших пальца; или когда точит свои инструменты о брусок в сарае.
В жилище, возведенное в 1732 году одним из предков моего деда по материнской линии, входят через высокий портал, защищенный большим каркасом, поддерживающим покатую черепичную крышу: широкий черный утрамбованный двор отделяет жилой дом от здания поновее справа, которое мы называем «Классом»: именно здесь, до и после Великой войны, гувернантка мадмуазель Гужон дает уроки нашим дядьям и теткам на каникулах. Это глинобитное строение, напоминающее шале, со времен Освобождения заброшено: там все еще заметны следы пребывания роты нашего дяди Пьера летом 1944 года.
Дальше справа фонтанчик в стиле рококо, еще чуть дальше небольшая загородка для навоза, - где я помещаю Иова и слышу, как он скоблит свои язвы черепками, - с двумя сливами и вишней; с другой стороны двора, напротив портала, самое большое строение из служб, глинобитное, той же эпохи, что и жилище: мы называем его «сараем»; слева и справа, на земле, посыпанной песком и опилками, остатки очень старого пресса и в глубине, на стенке, остатки кормушек, сельскохозяйственные орудия прошлого и XVIII столетий, которыми все еще пользуются; выше гумно с остатками сена и соломы на ветшающем полу; этот этаж гумна расположен слева за сараем, над хлевом - еще недавно конюшней, - дровяным складом, и у входа в сад домик с навесом, который мы называем «теплицей», где в холодную пору года хранятся апельсиновые деревья.
Сад, разбитый вокруг бассейна, засажен фруктовыми деревьями, а возле жилища пара высоченных старых пихт слегка склоняется над улицей и садом.
Фасад жилища, выходящий во двор, окаймлен тротуаром и шестью-семью цветочными ящиками с лаврами.
Внутри выложенный плиткой холл с высокими деревянными панелями, и слева каменный фонтан в каменном бассейне с девой Марией; напротив каменная лестница с балюстрадой из кованого железа и высокими панелями, ведущая на лестничную площадку второго этажа.
Справа мы по нескольким каменным ступеням спускаемся в большую кухню, где узнаем погоду по синеватому плиточному полу - сырому, если собирается дождь, и сухому, если ясно: очень широкая угольная печь, с трубами и медными кипятильниками по бокам, где постоянно кипит вода, набираемая большим черпаком, висящим на гвозде из позолоченной меди; в глубине кухни альков с кроватью, давно заброшенный, - в предшествующие века здесь спит кухарка, - кладовые, хранилища; раковина с уборной, повыше кухонного пола, открывается на улицу с рядом гумен, увитых плющом и глицинией. Из холла через двойную дверь слева - место, где можно спрятаться или запереть птиц, - мы попадаем в большую столовую с двумя окнами, выходящими на улицу, и одним во двор: пол, выложенный матовой терракотовой плиткой, большой красный мраморный камин времен Людовика XV[170] над ним зеркало в позолоченной раме: в глубине очага «бретань», большая доска с античными мотивами; с обеих сторон камина по большому вольтеровскому креслу; стены все еще оклеены очень красивыми обоями эпохи Революции, с экзотическими птицами и цветами: в шкафу в стиле Людовика XIII, с ромбовидными выступами, хранится вышитое белье; в стенных шкафах большие фарфоровые сервизы с охотничьими мотивами, столовое серебро; по центру большой стол, минимум на тридцать персон, и на стене меж двух окон на улицу длинный гобелен из Польши, где вышито сердце Иисусово, на которое я смотрю всякий раз, когда ем телячью печень либо мозги ягненка; на свободной стене два больших полотна представляют двух предков Пиша[171] - его брат часто бывает у Мишле[172] и Виньи[173] - на черном фоне, внуков строителей дома; а над черным буфетом величественный вид Будапешта с его Банями.
В глубине застекленная дверь с квадратами из литого стекла в верхней части - у нас в Бург-Аржантале оконные стекла шлифованные; здесь же мы смотрим наружу сквозь стекла, которые затуманивают и приукрашивают мир, в раннем детстве мы забавляемся, глядя друг на друга сквозь стекло, наши лица искажаются - это большая гостиная, одно окно выходит на улицу, а другое и застекленная дверь - в сад.
Комната с паркетным полом: в глубине фортепьяно «эрар», канапе в стиле Людовика XVI[174], большой секретер «ослиная спина» в стиле Регентства[175], два секретера в стиле Реставрации[176] и с обеих сторон беломраморного камина по плетеному креслу в стиле Регентства; вдоль стен два стула в стиле Людовика XIV[177] три в стиле Людовика XV; на стенах гравюры, акварели эпохи Реставрации и Июльской монархии[178]; виды озер и ближних гор; веера. Дверь справа ведет в малую гостиную, меблированную черно-зелеными канапе и креслами в стиле Наполеона III[179], черным столом, раздвижными шкафчиками 20-х годов, стеклянным шкафом; единственное окно в сад и дверь в низкий коридорчик, - где ниша занята большим сундуком из черного дерева с позолоченной окантовкой, фамильное «сокровище», - ведущий в холл.
В этой малой гостиной библиотека, чьи полки высятся до потолка вдоль двух стен и над дверью. В стенном шкафу хранятся карты, путеводители «Бедекер», планы всех городов Европы с 188o-ro по 1940 год, чистые почтовые открытки, штабные карты: в путеводителях «Бедекер» помещены планы альпийских массивов в цветовых градациях, со всеми высотами (указаны малейшие вершины и пики), отлогостями, долинами, ледниками.
В стенном книжном шкафу - толстые переплеты XVIII века на нижних этажерках - самая старая книга, «О подражании Христу»[180], в кожаной обложке, датируется 1590 годом; книги XVII столетия, ораторы, Расин, Мольер, Боссюэ[181]. Из XVIII века, среди прочего, Вольтер, Руссо, религиозные ораторы, великие вульгаризаторы, издание «Начал» Евклида 1720 года,
Лагарп[182], Вольней[183], десять томов весьма изящного венецианского издания 1792 года, полное собрание Метастазио[184], - с либретто для Гайдна, Моцарта, - «Трактат о трех обманщиках» 1768 года[185], «Путешествие юного Анахарсиса в Грецию»[186], «Немецкая грамматика» 1796-го, четвертого года Республики.
Некоторые книги - из библиотеки Аббатства Боннево[187] разрушенного и перешедшего в национальную собственность в эпоху Революции.
Из XIX века, среди прочего, Шатобриан, полное издание 1839 года, прижизненное, сброшюрованное, слегка разрозненное, «Мемуары» Уврара, банкира Наполеона[188] двадцать томов «Физической, гражданской и нравственной истории Парижа» Дюлора[189], Тэн[190], Жюль Верн в Хетцелевом издании, «История террора», книга-альбом прокламаций и афиш времен Революции 1848 года; а из XX века, в основном, научно-технические труды.
Религия, История, Наука.
Двойная дверь ведет в небольшой кабинет: единственное окно в сад, ирисы, самшит, орешник: здесь, на этажерках и в застекленном шкафу, труды, брошюры и научные бюллетени, планы, графики, производственные доклады нашего деда вместе с сувенирами из Египта, Челядзьского горнопромышленного бассейна в Польше, из России, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии, Германии, Швейцарии, книги по истории Европы между двумя войнами, подшивки «Ревю де Дё Монд»[191], номера «Иллюстрасьон». Немного художественной литературы: еще до Великой войны наш дед носит с собой большую тетрадь, переплетенную в красный картон, где записывает фиолетовыми чернилами любимые поэтические отрывки (Шенье, Ламартин, Гюго, Коппе[192], Пеги[193]), сцены из пьес Шиллера, переводы с английского (Мильтон).
