Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше
А Эльситрион припал к умирающей возлюбленной.
— Скорее, скорее вынь свое сердце, — зашептала она. — Оно живо, ты сумеешь сохранить его в своей груди!
Он покачал головой.
— Ну, пожалуйста! Не становись опять Бессердечным… — Она смотрела с мольбой и любовью, пока смерть не накрыла её своим прозрачным пологом.
Преображенный вынул из её мертвой груди ещё трепещущее сердце и стиснул в ладонях, обращая в пепел.
А потом закричал — так сильно и страшно, как никогда не кричал в своей губительной ипостаси. И рухнули своды замка от этого крика, и погребли под собой Рожденного Хаосом и его возлюбленную с двумя сердцами.
Прошли годы. Гармония снова ушла в безвременье. Эндорионы и ит-хару-тэго устали враждовать друг с другом и устали жить Состарились и тихо ушли с лица земли, не оставив потомства. И началось 'серое' время — время людей, когда от древних подвигов и преступлений остались лишь смутные воспоминания, да обрывки легенд и песен…'
— Эй, малышка, ты, кажется, задремала? Уснуть во сне, в то время как я тут перед тобой распинаюсь…
— Я вовсе не сплю. Я размышляю. Знаешь, хотя эта история тоже печальная, она намного добрее предыдущей. И мне жаль, что я героиня первой, а не второй.
— Кто знает. Может быть, у тебя тоже два сердца, или ни одного, а твое бьется в чьей-то чужой грудной клетке?
— Да нет, мое на месте! — Я постучала по груди. — Впрочем, если ты в метафорическом смысле…
— Ладно, заболтались мы с тобой. Пожалуй, на сегодня я сыт твоим обществом. Марш в свои сны!
Он схватил меня за руку и, демонически хохоча, раскрутил над своей головой и зашвырнул далеко-далеко… в объятия моих обычных сновидений.
Глава 6
ЛЕШИЙ + КРАСАВЧИК = 'КУЛЭМ — ОЛЭМ'
Шизофрения расширяет кругозор,
в своем сознании крадусь, как вор…
На следующий день в еськиной квартире раздался телефонный звонок Нетти. Нам с Вижи сообщили, что проблемы с Хижиной разрешились и она вновь гостеприимно глотает и переваривает своих блудных любимцев. И еще более радостная весть — из столицы вернулся Акела. От избытка чувств по данному поводу я готова была скакать на руках и бегать по стенам, хотя ни того, ни другого, естественно, не умела. Немного досталось дивану в гостиной, на котором я выделывала цирковые кульбиты, пока Еська не согнала меня в гневе и ужасе.
Наскоро перекусив, мы с подругой пулей устремилась в 'Трубу'.
Повисев минут пять с детским повизгиванием на шее названого братика, я осознала, что братец пребывает в состоянии неслабого алкогольного опьянения.
— Акела, да ты пьян в стельку!
— Не-а, сестренка, ты ошибаешься. В стельку бывает пьяным сапожник, а я, как истинный десантник, пьян до состояния свободного падения.
— Блин, ну ты и козел, что нажрался! Я так хотела с тобой пообщаться — месяц же не виделись!
— Бедненькая, я тебе сочувствую. Теперь на твои плечи будет возложена тяжкая миссия — волочь на хату меня, Лешего и Красавчика, ибо нам надо выспаться. Завтра у них квартирник у Чакры, и я там, естественно, буду присутствовать. А пообщаться мы еще успеем!
— Я хоть числюсь среди приглашенных на это мероприятие? А, горилла белобрысая?..
— Как же без тебя! Ты там будешь первейшей из ледь… тьфу ты, из ледей… Короче, сидеть будешь на почетном месте.
— Тогда согласна. Давай собирай быстренько наших музыкантов, и покатили!
Спустя десять минут я уже пожалела о своем альтруистическом порыве. Спустя еще пять поняла, что не так уж соскучилась по Акеле, а Лешего с Красавчиком просто видеть не могу. Спустя полчаса смирилась. Недавнее возвращение из Малой Вишеры с расслабившимися Вижи и Нетти показалось мне увеселительной прогулкой по сравнению с транспортировкой трех неадекватных мужских тушек в Хижину…
Первым принялся буйствовать названый братец: наскакивать на капоты автомобилей, изображая из себя орангутана, и пугать редких прохожих. Потом у Красавчика начались 'клины', и он рванул в неопределенном направлении (мы, естественно, следом — не бросать же его одного), в результате чего мы оказались на Биржевом мосту, хотя изначально двигались от Гостинки к Достоевской. То есть, кругаля мы дали не слабого. А потом, на мосту, пробрало уже Лешего. Он долго и нудно ныл, что не может больше идти, а затем принялся кидаться с кулаками на фонарные столбы, в результате чего разбил в кровь костяшки пальцев.
В итоге нас остановил одинокий мент, которому мне — как единственной трезвой и не до конца растерявшей обретенную накануне цивильность — пришлось объяснять, что это мой брат с приятелями, и я веду их домой, спатеньки. То ли благодаря моему природному обаянию и честным глазам, то ли из-за пофигистского настроя самого стража закона, нас отпустили без последствий.
Акела от радости заскакал на одной ноге, тут же подвернув ее и охромев. Он заявил:
— Если мы через десять минут не дойдем, я прямо здесь лягу и умру. Отсчет пошел.
И весь оставшийся — слава богу, коротенький — отрезок пути мы вынуждены были внимать его бормотанию: 'Пятьсот один… пятьсот два… пятьсот три…' Где-то на девятьсот седьмом нам, наконец, открыли заветную дверь.
Как же хорошо вытянуть измученные ноги, забившись куда-нибудь в теплый угол, прикрыть глаза и углубиться в гитарные напевы…
Мой названый братец благополучно отключился, взяв с меня обещание не спать и разбудить его пораньше, эдак часиков в двенадцать. Красавчик, отыскав свободное местечко, последовал его примеру. А вот Леший, как человек старой закалки (сколько ни выпьет, не вырубится, пока сам этого не захочет), остался развлекать собравшееся на кухне общество, ласково пощипывая струны 'самой верной из своих женщин'.
Леший был родом из Княж-погоста — небольшого городка республики Коми. Чуть меньше тридцатника, красив. Точнее, был бы красивым — широко расставленные глаза, густые четкие брови, припухлые губы — если б не вид запойного алкоголика.
Черные бури проносятся мимо,
я невозмутимо стою у подъезда,
грязные руки к тебе меня тащат.
Руки, которыми кушали мясо,
жирное мясо убитых животных.
Рвотное, дайте рвотное!
Бедная любовь моя…
Леший был странным парнем: слова, манера общаться — резко выделяли его из всех. Очень избалованный — скорее сознанием собственного таланта, чем вниманием других, очень слабый — и физически, и морально. Смотришь на такого и понимаешь: он из тех, кому не дано выбраться из этой трясины, кто будет погружаться все глубже, до самого дна. При этом его тексты и музыка такие яркие и необычные, что вдвойне обидно наблюдать за его деградацией.
Еще он был на редкость добрым. Про таких говорят: и мухи не обидит. 'Знаете, — как-то выдал он, — я понял, что такое ресницы: это усы тараканов, ползающих у нас в голове'. Песни Леший начал писать в тринадцать лет, когда погиб его лучший друг. Он был милым опустившимся гением нашего маленького мирка, и за это ему прощались многие недостатки. Даже Абрек, при всех своих закидонах и буйстве, никогда не поднимал на него руку.
Помню трогательный эпизод двухмесячной давности. Тогда я встречалась с Фоксиком — милым и славным мальчиком двадцати семи лет. В его крохотной (зато своей собственной) комнатушке вписывалась половина ребят с Марсова Поля и четверть 'Трубы'. Фоксик в прошлом был вором, но завязал и работал грузчиком. А я 'аскала'. И в мою дурную башку взбрела идея, что, если мою шею будет обвивать симпатичный ужик (или еще какая неядовитая змейка), процесс 'аскания' пойдет намного успешнее. Таких змеек продавали в нашем переходе за сотни четыре деревянных, и я попросила бой-френда презентовать мне сию зверюшку. Мне и в голову не пришло, что для Фоксика это может быть неподъемной суммой — он всегда 'держал пальцы веером', твердил, что собирается снять для нас двоих хату и чуть ли не отправиться отдыхать на море. И чтобы я, не дай бог, не разочаровалась в нем и не переметнулась к более состоятельному мужчине, он ночью стянул сумочку у пьяной женщины, дремавшей на лавочке. Оказалось, то была милицейская подстава, его тут же схватили и загребли, а поскольку ходка была не первая, то кончилось всё грустно — кирпичными Крестами…
Впрочем, я сейчас не о нем, а о Лешем. В день, когда посадили Фоксика, мы долго не знали об этом и бегали в его поисках. Я понеслась на Марсово, чтобы расспросить у тамошней тусовки, когда и где его видели в последний раз. Пробыла там довольно долго, а когда вернулась в 'Трубу', оказалось, что наша компания ищет уже двоих: Фоксика и меня. Леший ринулся ко мне с таким рычанием, что Чакра — девушка Акелы — встала между нами, дабы меня защитить. А мой названый братец рассмеялся и сказал: 'Пусти ее, глупая. Он просто хочет ее обнять'. Чакра отошла, и Леший, действительно, крепко обнял меня, сказав: 'Мы потеряли Фоксика. Слава богу, что хоть ты нашлась!'…
