Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
Я подождала, пока он снимет висевшую на стене трубку. Услышав из громкоговорителя имя Мариэтты, я поспешила удалиться. Теперь Саймон был в вестибюле один.
– А где моя сестра? – спросила я.
– Точно не знаю, – ответил Саймон. – Ее куда-то вызвали.
– Иди за мной. – Тут я заметила, что Саймон прихрамывает. У стены стояло инвалидное кресло. – Бедняжечка ты мой, – сказала я. – Может, сядешь сюда? Для пущего правдоподобия. – Он недоверчиво посмотрел на кресло. – Ну, садись скорее!
– Слушаюсь, мисс.
Он сел в кресло, и я повезла его по коридорам в поисках свободной палаты.
В одной из них в кровати лежал мужчина. Голова его была забинтована.
– Помогите! – возгласил он, увидев нас в дверях. – Помогите мне!
Я вырулила обратно в коридор.
– Может, нам надо ему помочь? – спросил Саймон.
– Времени нет, – ответила я и свернула направо.
Молодая женщина вела под руку старика.
– Где ты оставил свою коляску, папа? – крикнула она. То ли она на него злилась, то ли старик был глух как пень.
– Где моя коляска? – повторил он. Проезжая мимо, я окинула их суровым взглядом, давая понять, что они мешают.
– Должна признаться, терпеть не могу стариков, – сказала я Саймону. – Мне кажется, они сами виноваты в том, что стали такими. Надеюсь, от этого ты не станешь относиться ко мне хуже.
– Осторожнее! – крикнул он, потому что я едва не врезалась в какого-то больного. – Ты не можешь помедленнее?
– Не время медлить, мой господин, – сказала я, еще прибавив шагу. – Дорога каждая минута. Моя мама считает, что начатое нужно доводить до конца. Когда мы были маленькие, она все время говорила нам: «Не мешкайте! Не мешкайте!», и мы никак не могли понять, о чем это она.
Минут пять я с наслаждением играла роль медсестры – на прямых участках развивала огромную скорость, в повороты вписывалась, почти не тормозя. Никто из персонала нам не попадался, только больные: они бродили по коридорам, держась за стенки, и искали на полу объедки.
– Я видела по телевизору балерину в инвалидном кресле, – сказала я. – Она могла только руками махать. Было еще одно шоу, про инвалидов в Голландии. Там есть публичный дом, оборудованный специальными подъемниками, чтобы и калеки могли вкусить радости секса.
– Пожалуй, лучше остановиться, – сказал Саймон и потянулся к ручке тормоза.
– Не порть песню, – сказала я, стукнув его по руке. Мы заехали в палату с четырьмя кроватями.
– Принесите соку! – сказала какая-то женщина.
– Я здесь не работаю, – объяснила я.
– Прошу вас! – взмолилась она. – Что угодно, хоть стакан воды. Столько дней ни глотка!
– Сколько дней? – поинтересовалась я.
Она не успела ответить, потому что вторая завопила:
– Этель! Этель! Этель! – Телевизор орал, и понять, что происходит, было почти невозможно. – Этель! Этель!
– Воды! Воды! Пожалуйста! – молила первая.
Занавеси вокруг третьей кровати были задернуты. Я надеялась, что хоть она пуста – вида еще одного больного я бы не вынесла. Я раздвинула шторы. Под одеялом происходило что-то странное. Присмотревшись, я поняла, что это моя сестра совокупляется со Стивом Хартли.
– Бог ты мой! – сказала я. – Что вы тут вытворяете? Ты действительно больная. И еще говоришь, что я бесчувственная! Его мать умирает!
– Я его утешаю, – сказала Мариэтта, приподняв голову. – Он меня вызвал.
– Что такое? – спросил Стив, стащив с головы простыню.
– Я нужна ему, – сказала Мариэтта. – Будь добра, скройся. В стрессе люди иногда ведут себя странно.
– Вы занимаетесь сексом прямо на глазах у всех этих людей!
– Тс-сс, – сказала моя сестра. – Потише, пожалуйста. Мы оба одеты. Ничего не происходит.
– Вы думаете, этим дамам приятно слушать, как вы тут пыхтите и стонете?
– У них у всех болезнь Альцгеймера, Мод, – сообщила Мариэтта. – Они не понимают, что происходит вокруг.
– Когда я уеду, все это будет в вашем полном распоряжении, – сказала вторая старушка. – А пока что я надеюсь на вашу помощь.
– Как вам помочь? – рассеянно спросила я, подойдя к ее кровати. Она протянула ко мне свою дряхлую ручку – ну просто скелет, обтянутый посеревшей кожей, – и пребольно меня ущипнула. – Ой! – вскрикнула я.
– Попалась! – радостно заверещала она. – Попалась!
– Поехали отсюда, – сказала я и выкатила коляску с лордом в коридор.
– В этой больнице есть врачи или медсестры? – спросил он. – Может быть… не знаю, как сказать… думаю, мне лучше проконсультироваться у специалиста. – Он попытался встать, но я придержала его за плечи.
В следующей палате лежали двое мужчин, оба с закрытыми глазами.
– Мы только на минутку зайдем в туалет, – сказала я. Ответа не последовало. – Наверное, это посетители. Прилегли отдохнуть. Давай не будем шуметь. – Я подвезла коляску к двери туалета. – Вставай, – сказала я. – Коляска не проедет.
Саймон, пошатываясь, зашел внутрь, я за ним.
– Мне расстегнуть брюки? – спросил он.
– А как иначе я осмотрю твой нарыв? Все сними и наклонись.
– Слушаюсь, мисс. Я, право, так смущен…
– Веди себя как менш.[7]
– Как кто?
– Менш, – повторила я. – Как балбатишер[8]человек! – Оказывается, я, сама того не замечая, нахваталась у Тео всяких словечек.
– Прости, но я не вполне тебя понял, – сказал Саймон.
– Некогда объяснять, – сказала я. – Обнажайся, дорогой!
Он нервно засмеялся.
– Не могла бы ты, пока я разоблачаюсь, закрыть глаза?
Я зажмурилась и не открывала глаз, пока он не позволил. Он стоял, опершись на ванну и отклячив ягодицы.
– Если будет больно, можешь кричать, – разрешила я.
– Прости? – переспросил он.
– Ничего не вижу.
– Ты уверена? Справа внизу.
– Это что, розыгрыш? – спросила я.
– А? Что ты, конечно же, нет! Ты действительно ничего не видишь?
– Подожди-ка! – сказала я. – Что-то есть.
– Да? И что же? Говори скорее!
– Крохотное красное пятнышко, – сказала я.
– Черт! – воскликнул он. – Это я и так знаю. И что мне делать?
– Оп-па! – сказала я. – Погоди-ка… Это просто пушинка. Красная пушинка.
Он вздохнул, натянул штаны и повернулся ко мне. Мы стояли почти вплотную друг к другу. Между нами был только унитаз. Руки его дернулись, словно он дотронулся до оголенного провода, и он прижал меня к себе. Его коралловые уста вытянулись в трубочку и приникли к моим.
Я решила, что из вежливости надо тоже его обнять. Так мы стояли секунд тридцать – сорок и терлись коралловыми устами, пока он внезапно не убрал руки и не отпрянул назад, едва не усевшись в ванну.
– Да… – сказал он. – Все произошло так внезапно, правда? Было очень приятно, дорогая.
– Он у тебя такой большой и твердый, – сказала я.
– Ха-ха-ха! – искусственно рассмеялся он. – Твоя прямота очаровательна. Это, пожалуй, мне нравится в тебе больше всего.
– Да? – сказала я. – Пошли отсюда. Кажется, эту ванну не мыли несколько лет. – Я открыла дверь и села в инвалидную коляску. Двое мужчин по-прежнему лежали вытянувшись в струнку и так ни разу не пошевелились. Я подумала, не накрыть ли им глаза медяками.
– Хочешь, чтобы я тебя повез, дорогая? – спросил он.
– Который час, дорогой?
– Почти шесть, – ответил он. – Что ты делаешь сегодня вечером?
– Ты меня хочешь куда-нибудь пригласить?
– Да.
Я так расстроилась, что чуть не разревелась от досады.
– Сегодня не могу, – сказала я.
– Ах да, вспомнил. Понимаю. Твоя порядочность не позволяет тебе отменить свидание.
– У меня никакой порядочности нет, – сказала я. – У мамы есть. Она меня убьет, если я позволю себе такую низость.
– Понятно, – сказал он озадаченно.
– Как ты считаешь, личность определяется интеллектом?
– Что ты имеешь в виду?
– Каждая собака – личность. Правда, если окажешься в комнате, полной незнакомых собак, этого поначалу не поймешь. Но потом становится ясно, что все они личности. Ну как когда приходишь на коктейль в незнакомую компанию.
– Боюсь, я не вполне улавливаю твою мысль, – сказал Саймон. – Ты случайно в гольф не играешь? Я играл в Шотландии, когда там было так же холодно.
– Я вот о чем, – сказала я. – Если каждая собака обладает индивидуальностью, возможно, она есть и у аллигаторов, хоть и не такая выраженная. И у птиц. Даже у муравьев. Надо просто провести с каждым муравьем достаточно времени, и тогда ты поймешь, какой он – застенчивый, наглый, замкнутый, весельчак, эгоист, душа компании. Дошло?
– А как насчет завтрашнего вечера? – сказал он. – Никакого гольфа, просто сходим куда-нибудь.
– С удовольствием, – сказала я. – Да, кстати, какой у тебя любимый грызун? У меня – морская свинка. А на втором месте – белка и капибара.
– Я… я не знаю.
– Подумай до завтра, – сказала я.
13
Саймон оставил меня в коляске в вестибюле. Настроение у меня было паршивое. В кои-то веки я получила приглашение от очаровательного мужчины, но принять его не могла. А вдруг он до завтра обо мне забудет? Или до него доберется Мариэтта… Вскоре появился Фред. Я решила, что надо его немного наказать – за то, что из-за него я терплю такие муки.
