Алексей Слаповский - Пересуд
Петр Кононенко молчал. Он не растерялся, он размышлял.
Далеко шагнул технический прогресс: милиция ставит на свои машины спутниковые системы слежения. Эти системы сильно испортили Петру жизнь, когда появились на дорогих иномарках, а потом даже и не на очень дорогих. Главная проблема — найти кнопку, чтобы систему выключить. Казалось бы, Петр всему уже научился, справлялся с любыми замками, с любой сигнализацией. Он любил эту веселую работу, но при этом терпеть не мог иметь дело с людьми. Жизнь заставила — из-за этой самой кнопки. Люди, обеспечивая свое железо защитой, делают беззащитными себя. То есть: дан заказ на такую-то машину, машина найдена, одно существенное но — проклятая кнопка может оказаться где угодно. Под водительским креслом, под декоративной накладкой на приборной панели, в кузове, под капотом. Без водителя на ее поиски может уйти час, а то и больше, а надо ведь уже ехать, уводить машину за город либо в гараж-отстойник, но как это сделать, если сигнал включен и твой маршрут прекрасно виден всем, кому не лень? Поэтому угонщики вынуждены применять силовые схемы: подстеречь, когда владелец выйдет из дома, чтобы сесть в машину, либо подъедет к дому, чтобы выйти, напасть, двое волокут его на заднее сиденье и работают с ним, третий садится за руль. Петр наотрез отказался выбивать из водителей информацию о кнопке. «Мое дело — руль, дорога, скорость». За это ему урезали долю и косо посматривали. Петр даже начал подумывать, не бросить ли специальность. Потом ему объяснили в тюрьме: хочешь завязать — завязывай сразу. А если скажешь себе: ну, пойду на последнее дело — все, на этом-то деле и попадешься. Сто процентов. Так и вышло. При этом двое подельников сбежали, а он не успел. Потом, прокручивая в памяти, как все было, он догадался — подставили его. Так сделали, чтобы именно его схватили. И у не злого в общем Петра появилось желание как можно скорее выйти и посчитаться с бывшими товарищами. Потому он и согласился на побег.
Решение пришло быстро: на трассе оставаться нельзя, первый же милицейский пост остановит — по указке московского начальства, не получившего отзыва. К тому же, это может дать ориентировку на автобус.
Петр посигналил, остановился, выскочил, побежал к автобусу.
Не стал подниматься, сделал знак Маховцу. Маховец вручил автомат Притулову, спустился.
Петр объяснил ему положение.
— И что делать? — спросил Маховец.
— Я уже подумал. Сойти с трассы, дать километров десять в сторону, оставить там машину где-нибудь в кустах или в речку загнать. И поедем дальше без сопровождения. Никто не спохватился, по рации никто пока про рейсовый автобус не говорит. Значит — нет следа. Поставим опять табличку «Москва — Сарайск». Дальше Московской области вряд ли они буду прочесывать. Сил не хватит. Каждую машину, каждый автобус не проверишь.
— Ладно, — согласился Маховец. — Отгони машину и возвращайся.
— Пешком?
— А как?
— Сейчас после Копенок повороты в лес будут, я эти места знаю, там детские лагеря отдыха, подумают — в лагерь детей везем.
— Ладно, давай так.
Через пару километров Петр свернул на проселочную дорогу через поле в лес.
Автобус, тяжело скатившись с шоссе, последовал за ним.
Пассажиров качало, они переглядывались.
Занавески колыхались и приоткрывались, был виден приближавшийся лес.
— Куда мы едем? — спросила Елена.
— Не беспокойтесь, скоро вернемся, — ответил Маховец.
— Слушайте, — сказал Мельчук разумным голосом, стараясь ни единой нотой не задеть бандитов, которые, он это понимал, конечно, на взводе. — Оставьте нас в лесу, тут же никого нет нигде. А сами езжайте.
— Действительно! — поддержала Нина.
Но не все были согласны.
— И пешком переться? — спросил Желдаков. — Едем нормально, все успокоились. Так ведь? — обратился он к Маховцу.
Без лести обратился, между прочим, не желая выглядеть угодливым. Как конкретный нормальный мужик конкретному нормальному мужику сказал. Как свой — в определенном смысле, конечно.
Маховцу это не понравилось. Намерение Желдакова отделить себя от других пассажиров он разглядел сразу. Так бывает всегда: приходит кто-то, становится хозяином ситуации, и тут же выскакивает человек, желающий к нему примкнуть. Маховец этого не любил. И сейчас он поступил так же, как любил поступать еще будучи грозой и героем «Техстекла».
— Точно! — похвалил он Желдакова. — Молодец, соображаешь.
И пошел к нему.
— Приятно смотреть, в самом деле, не психуешь, ведешь себя правильно. Не боишься. Не боишься ведь?
— А чего бояться? — и впрямь осмелел Желдаков. — Вы же себе вреда не хотите. Вам уйти надо, вот и все. Каждый может в таком положении оказаться.
— Золотые слова! — восхитился Маховец. — Ты умный, я смотрю. Ты умный?
— Да не дурак, — отозвался Желдаков, подбираясь и садясь прямее — он почувствовал какой-то подвох, но не мог предугадать, в чем он.
— И смелый? — спросил Маховец умильно, как спрашивают детей.
Желдаков промолчал.
— Чего ты стесняешься? Смелый? Или нет?
— Да так, — попытался уклониться Желдаков. — По обстоятельствам.
Маховец не собирался его отпускать и миловать.
— Я не про обстоятельства, я про сейчас. Смелый ты сейчас или нет?
— Нормальный.
— Я тебя спрашиваю — смелый или нет? Ты можешь по-человечески ответить?
Маховец стоял рядом с Желдаковым, над ним.
Деваться было некуда. Желдаков понимал, что его ответ не имеет значения. «Каждое ваше слово может быть использовано против вас!» — вспомнил он фразу из каких-то фильмов. Похоже, сейчас именно тот случай.
— Ну, смелый, — сказал он.
— Да? — удивился Маховец. — Видите! — обратился он ко всем. — Вы трясетесь за свою шкуру, а человек не забыл своего человеческого достоинства! Он смелый! Он сейчас возьмет меня за ухо и отсюда выведет! А ну-ка, ну-ка! — И Маховец, резко нагнувшись к Желдакову, повернул голову, подставляя ему ухо. — Давай! Давай, я говорю! Давай!
Естественно, Желдаков даже не дотронулся до уха.
Подождав, Маховец разогнулся с разочарованным видом.
— Не хочешь? Ну, тогда я тебя. Можно?
— Да хватит тебе…
— Можно, я спрашиваю?
Желдаков молчал.
— Значить, можно?
— Отстань! — вдруг огрызнулся Желдаков.
Маховец схватил его за ухо и начал крутить. Желдаков взвыл от боли.
Крутя ухо, Маховец с улыбкой смотрел по сторонам, поворачиваясь при этом, и автомат тоже смотрел на всех пассажиров поочередно черной дыркой дула, которому все равно, куда стрелять.
— Хватит! — вскочила Нина. — Вы что, урод, что ли, какой-то? Маньяк? Вам нравится людей мучить? Просто чудовище какое-то!
Маховец отпустил ухо и вытер руку о штаны.
— Девочка, — сказал он. — Я не маньяк и не чудовище. Я хочу уехать — далеко-далеко. И все хотят. Вы заметьте — кто не выступает, кто не давит мне на нервы, я же тех не трогаю, правильно? Я разве вот бабушку тронул? — указал он на Лыткареву. — Или вон девушку? — он кивнул в сторону Елены.
И всем, и Нине в том числе, показалось, что есть в словах Маховца правда. Действительно, он ко всем подряд не пристает. Значит, не в нем, возможно дело, а в них самих.
— Дергаются, вот и получают! — вслух подумал Тепчилин.
Автобус продвигался уже по лесной дороге.
Петр сделал знак Козыреву остановиться, а сам поехал вперед.
Через некоторое время увидел овраг, к которому вела пологая полянка.
Первым делом Петр вытащил милиционера и уложил на траву.
— Полежи пока. Рано или поздно найдут.
Милиционер вращал глазами и мычал, желая сказать, что могут и не найти в такой глуши, он помрет тут от жажды и голода, от ночного холода и комаров.
— Ничего, ничего, — отгонял Петр и от него, и от себя ненужные мысли.
Всунувшись в кабину, крутя руль и упираясь ногами в землю, он некоторое время разгонял машину, потом резко отскочил.
Автомобиль чуть задержался на кромке обрыва, потом резко вздернулся вверх багажником, машина ухнула вниз.
Петр слегка пожалел ее. Ему всегда было жаль видеть, как гибнут машины — даже такие, как эта, ментовская, отечественного унылого производства, не машина, а гроб на колесах.
Не глядя на милиционера, он пошел к автобусу.
А все в автобусе смотрели в глушь обступавшего леса, и многие хотели оказаться там, на свободе.
Тихон взял Вику за руку (она позволила — в такой ситуации можно) и прошептал:
— Смешно, да? Несколько миллиметров стекла — и другой мир.
Вика посмотрела на него с удивлением: она тоже думала об этом.
А казалось — совсем разные люди.
Значит, не настолько разные.
— А в туалет можно? — спросил Димон.
— Он у вас тут! — ответил Притулов.
— Хотя бы ноги размять! — пожаловалась Наталья.
— Ладно, пять минут! — неожиданно разрешил Маховец. — Сначала левая сторона, потом правая. А потом наоборот.
