Сигурд Хёль - Заколдованный круг
— Ага, значит ты Нурбюгде помочь хочешь, — сказал Юн. — Что ты хочешь Ульстад поднять, это мне понятно. Но все селение? Про таких людей, я слышал, в Библии рассказывается, но встречаю, ей-богу, в первый раз!
Да, значит, он проговорился. Оттого, наверное, что изо дня в день ходить и носить это бремя стало уже невмоготу…
— И по восемь шиллингов в день хусманам?
— В будущем, когда-нибудь, — защищался Ховард — Если, конечно, все пойдет хорошо…
— Гм. Значит, ты другим хочешь помочь! — Юн снова с удивлением посмотрел на него. — Даже жалкому, поганому хусману! Вот что я тебе скажу. Держи язык за зубами и никому об этом не говори! Ты видал когда-нибудь сборище ворон? Усядется сотня ворон в кружок, а посерединке сидит та, что на них непохожа. Вот насмотрится вся сотня на нее, а потом набросится и разорвет в клочки. Держи, говорю, язык за зубами! А нет — так упрячут они тебя в подвал к Керстафферу. Если, конечно, сумеют.
Однако пора на боковую, а то завтра охоту проспим.
Заводчик
К Ульстаду подъехали два всадника — заводчик из главного прихода и его писарь. В это время года они обычно объезжали селения, договариваясь с крестьянами насчет следующей зимы: кто сколько наготовит и перевезет угля для Завода, кто сколько привезет руды.
Рённев, высокогрудая и стройная, встречала их на крыльце. Темные волосы ее блестели, черное платье украшала большая серебряная брошь, а туфли — серебряные пряжки. Заводчик невольно подумал: неужели она всегда так одевается или же издалека увидела их на дороге.
Работник Ларе занялся лошадьми гостей.
Вскоре Рённев и заводчик уже сидели в горнице; писаря проводили на кухню. Гудела растопленная печь, служанка внесла кофе. Рённев достала из шкафа французскую водку: она не забыла, что заводчик любит пить кофе с водкой.
Поговорили, как водится, о том, о сем, а потом он рассказал, зачем приехал. Может он рассчитывать, что этой зимой в Ульстаде наготовят и перевезут на Завод побольше угля и руды, чем обычно? Завод-то собираются расширять.
— А я думала, что дела на Заводе неважные, — сказала Рённев.
Да, в последние годы так оно и было. Однако теперь они, он сам и его компаньоны, поняли, что, если завод немного расширить, все пойдет иначе. Но для этого Заводу надо обеспечить себя сырьем. В здешних местах в последние годы найдено — Рённев это, конечно, знает — много хорошей руды. Если память ему не изменяет, то, в частности, в ульстадском лесу.
Верно, конечно. Но руда-то оказалась вовсе не такой уж хорошей, как думалось поначалу. Так считает Юн, а он как раз один из тех, кто эту руду нашел, и в этом деле разбирается; да и судя по тому, как мало им за нее платят, руда плохая.
— Ховард, мой муж, сейчас в горы за сеном поехал, — сказала она. — Кстати, вместе с Юном. Мы их скоро ждем обратно. Поговори с ним, а может, и с Юном. Но не думаю, чтобы Ховард подрядился перевезти больше, чем нас обязали. Мы с ним толковали про это, и он считает, что невыгодная это работа.
— Это ты ему, наверное, внушила, — предположил заводчик. — Но за перевозки сверх нашего старого договора платить мы будем больше.
Заводчик был высокий, спокойный человек с холодными голубыми глазами. Не первой молодости — ему было, верно, лет под пятьдесят. Заводом он управлял уже десять лет.
Конечно, лучше подождать Ховарда, согласился заводчик.
— Странно, кстати, что я с ним еще не встречался. Много наслышан о нем в последнее время. Человек он, несомненно, очень дельный, пастор так жалеет, что он уехал…
Оба молча мерили друг друга взглядом.
Первым нарушил молчание заводчик.
— Быстро это у вас с Ховардом получилось, — сказал он. — Между прочим, я слышал, будто тут на тебя многие имели виды. И неудивительно, — добавил он, обращаясь больше к себе, нежели к ней.
— Ну, что значит быстро. Вот я так уже скоро год как поняла, что свадьбой кончится. Как только увидела его в первый раз, если хочешь знать.
— А его слово тут ничего не значило?
На его губах играла едва заметная усмешка Голубые глаза спокойно смотрели на нее.
Рённев не улыбнулась. Она смотрела на него сузившимися глазами.
— Ну почему же. Его слово первое — и когда дело о женщинах идет, да и вообще. Вот увидишь его и поймешь, что он не из тех, кого любой согнуть может.
— Да и ты, Рённев, тоже.
Казалось, она его не слышала. Ответа, во всяком случае, не последовало.
Она молчала, по-видимому решая, сказать ли еще что-нибудь. Не сводила с заводчика сузившихся глаз.
Немного погодя она сказала:
— Он приехал сюда к нам на север осенью, чтобы поучить меня, как надо по-новому землю обрабатывать. Я с ним встречалась до этого и сама пригласила его.
— А потом?
— Потом мы решили пожениться. Тут кое-что случилось, это и решило дело, во всяком случае, для меня. Да и для него, я думаю, тоже.
Глаза ее сверкнули.
Она хочет увидеть, может ли сделать ему больно?
Молчание. Он не сводил с нее спокойных глаз.
— Значит, правильно ты выбрала, — сказал он. — Ты, Рённев, всегда знала, что делаешь.
Она чувствовала, что сказала лишнее, совсем лишнее. Это все его нестерпимо спокойные глаза. Они и камень бесчувственный выведут из себя.
— Вовсе нет, — ответила она. — Я вот не знала, что делаю, когда к тебе нанималась. Но невредно будет тебе узнать; не ты один можешь переспать с девкой и с ума ее свести, так что она только об одном этом и будет думать. Ховард тебя не слабее.
Заводчик сидел не двигаясь и не сводил с нее спокойного взгляда.
— Тогда-то все и решилось, — сказал он.
— С одной стороны, да. С другой — нет.
Рённев уже взяла себя в руки и следила за своими словами.
Она помолчала.
— У Ховарда мужской силы больше, чем у тебя. Но кое в чем… Ну, ты с ним скоро встретишься, так что лучше уж мне сказать это. Ты ведь все равно заметишь.
Он силен, но он и слаб. Есть у него один недостаток, что ли, не знаю, как это и назвать, — мечтает он много, задумывает. А это, видишь ли, чаще всего у слабых людей бывает. Или у совсем еще молодых.
— Я таким тоже когда-то был, — сказал заводчик.
— Да. Но с годами это у тебя прошло. Поэтому ты и замечаешь такое у других людей, и они тебе не нравятся. У них есть то, что ты потерял.
— Сколько лет Ховарду? — спросил заводчик.
— Двадцать восемь.
Он подумал: Рённев тридцать четыре… Но это неважно. И еще много лет будет неважно.
Она, видимо, отгадала его мысли и сказала резко:
— Это уж моя забота!
Опять он устремил на нее свой спокойный взгляд, но теперь это не подействовало: она была погружена в свои мысли.
— Он мечтает большие дела совершить у нас в селении. В нашем-то селении! Есть над чем призадуматься!
Рённев больше не щурила глаза. Она словно просила совета.
Но он ничего не ответил.
— Тут еще одно, — сказала она. — У него в Телемарке девушка была. Об этом я ничего не знала, когда… когда это у нас случилось. Но мало-помалу я поняла: он что-то скрывает. Тяжело это все для него, он ведь дал ей слово.
— Он сам тебе об этом рассказал?
— Нет. Я почти ничего не знала, пока нынешней весной на свадьбе не поговорила с его братом. Когда эта девушка услыхала, что мы с Ховардом собираемся пожениться, она бросилась в водопад.
Рённев улыбнулась.
Он посмотрел на нее:
— Жестокая ты женщина, Рённев.
Она вскинулась:
— Конечно! Поживи с таким, как ты, станешь жестокой.
Опять воцарилось молчание, и на этот раз долгое.
Теперь первой заговорила Рённев.
— Ховард очень дорожит своей честью — куда тебе до него. И вот он считает, что опозорен в своем родном селении.
— Он говорил с тобой об этом?
— Нет. Кое-что мне рассказал его брат, кое-что я и сама поняла: одно заметила, другое…
Молчание.
— Так что радуйся: и в Ульстаде не все гладко! — сказала Рённев.
Заводчик промолчал. Он больше не смотрел на Рённев.
— Но если он так честью своей дорожит, как ты говоришь, — сказал он, — и если он дал ей слово, а для мужчины слово порою больше жизни значит…
Рённев не ответила.
Он впился в нее глазами.
— Ты сказала ему, что у тебя будет ребенок?
Она не ответила, и он понял, что угадал.
Если Рённев задалась целью во что бы то ни стало вывести этого спокойного человека из равновесия, то сейчас ей это удалось. Он встал и несколько раз прошелся по комнате, глубоко переводя дыхание. Лицо его уже не было спокойным.
— Все повторяется! — сказал он наконец.
Она вскочила.
— Нет! Вовсе нет!
Она засмеялась.
— А что, если у Ховарда вышло то, что у тебя не вышло?
— Что ни у меня, ни у Улы Ульстада не вышло? — сказал он.
