Олег Нестеров - Юбка
– Они старались скрыть эмоции. Мы должны были после этого попить вместе чаю с пирожными, побеседовать, так, по крайней мере, нам порученец говорил, – продолжал Эрик. – Куда там. Их распирало так, что они, едве попрощавшись, выскочили из дома, сели в машину и уехали. Как в туалет спешили. Нам потом Марта рассказала, что они в машине уже дали волю чувствам, радовались как дети.
– А Марта… это кто?
– Горничная наша.
– Молодая?
– Годится по возрасту в младшие сестры Бисмарку-старшему.
– Они что, решили ее на машине покатать?
– От твоего медвежонка, Лени, и не этого можно ожидать. Видел его вблизи: точно – извращенец. По-моему, он бесполый. Лени, один вопрос…
– Только не это, Эрик!!!
– Марта к дому подходила в тот момент, когда они отъезжали, – объяснил Вальтер. – Она даже глазам своим не поверила. Сказала, вели себя, словно школьники.
– На них это не похоже, – удивилась Лени.
– Себя лучше вспомни в бюро. Когда танцевать стала – ведь чуть не разделась!
– Эрик, ты еще ведь не звезда стадионов, чтобы мифы сочинять. Про меня и так есть кому вспомнить…
– Марта, кстати, наша первая поклонница. Ну, не считая, конечно, тебя, Лени. Спрашивает только, как называется музыка, которую мы играем, – улыбнулся Вальтер.
– А вы что?
– Да пока сами не знаем. Знаем только, что наш проект называется «Юбка»/Der Rock.
– Ну и говорите этой своей фрау…
– Мюллер.
– …Своей фрау Мюллер, что играете музыку в стиле Rock.
– О, перспективное название! Я все больше и больше верю в успех! – возбудился Эрик.
– Парни, ну расскажите, пожалуйста, все сначала, и подробно: что там у вас и как.
– Ну, это, во-первых, классное место, Лени, – начал Вальтер. – Представь, наш дом стоит прямо на большой дюне, у моря. Вокруг сосны, вдоль берега еще особняки. Через два дома, кстати, дача дядюшки Геринга. Мы его, правда, не видели там ни разу. Кроме горничной, в доме только мы и Отто.
– А кто такой Отто?
– Порученец.
– А что вы ему поручаете?
– Да не мы ему, – усмехнулся Макс, – это ему, видимо, кое-кто кое-что поручил.
– Он что, за тобой в туалете подсматривает? – улыбнулся Вальтер.
– Может, и подсматривает, откуда я знаю. Мне кажется, он из нержавейки. Не видел ни разу ни одной эмоции у него на лице.
– Городок небольшой, есть пара баров, но мы ходим в чайную, – продолжал Вальтер. – Там такой дух – спокойный и провинциальный. Летом ходили на пляж. Только Эрику там не очень нравилось.
– Почему, Эрик?
– Да эти дурацкие плетеные корзинки с крышей, в которых женщины на пляже сидят. Ничего не понятно, кто там внутри, сколько ей лет? Загнивающие прусские традиции!
– Он хотел бы, чтобы все загорали ню. Эрик, есть шанс, что тогда ты первый сбежишь!
– Я тоже люблю загорать ню, – сказала Лени, – даже в Гренландии на айсберге пробовала это делать.
– Ну вот, человек! – обрадовался Эрик. – Мир все-таки еще держится! В следующий раз, когда ты к нам приедешь, махнем на Куршскую косу. Почувствуем себя детьми природы!
– А я там снимала пролог для «Олимпии».
– Это где голые девушки танцуют?
– Эрик, это греческие богини. Вилли, кстати, снимал. И прислал мне оттуда телеграмму: «Для продолжения съемок нуждаюсь 2 км колючей проволоки зпт вилли тчк».
– А зачем она ему понадобилась?
– Он отвечал передо мной не только за сами съемки, но и за моральную атмосферу. Там же, кроме красивых девушек-богинь, снимающихся целыми днями в неглиже, было еще много спортсменов-мужчин. Вот он и бегал по ночам с револьвером между палатками и стрелял в воздух, если видел чью-то подозрительную тень.
– Лени, а ты строгая, – сказал Эрик и немного отодвинулся.
– Да нет, это была инициатива Вилли.
– Ну, как он? Еще там? – спросил Макс.
– Я его хочу навестить, – ответила Лени, – и попытаться оттуда вызволить.
– Я с тобой, – сказал Вальтер.
Публика в кафе зашевелилась – музыка, которая заиграла, была написана всеобщим любимцем, тоже, кстати, Вилли, – младшим в композиторской династии Колло, часто выступающим в берлинском «Кабаре комиков». Из-за неуемных острот на политические темы у него постоянно возникали проблемы с доктором. Песня действительно была хороша.
Einmal wirst du wieder bei mir sein.Einmal wirst du wieder treu mir sein.Schenkst Du mir auch heut noch keinen Blick,Einmal kommst du doch zu mir zurück.[29]
– Не могу эту дребедень слушать, – заволновался Эрик. – Когда, наконец, мы тут зазвучим?
– Да, жаль, что мне не удалось к вам вырваться и послушать, – вздохнула Лени.
– Ну, если сильно приспичит, можешь к своему зайчишке-онанисту приехать, на ночь глядя. Мы ведь, по его требованию, зафиксировали все, что есть. Ему же нужно будет этим перед кем-то похвастаться? Пригласит тебя на танец, там как раз есть подходящий момент, адъютанты приглушат свет, зажгут ароматические свечи, ты снимешь…
– Мне кажется, Эрик, ты в него влюбился. А что, все в жизни нужно попробовать. Хочешь, записку ему передам.
– Лени, подлая ты баба все-таки.
– Но вы так мне и не рассказали, как у вас с музыкой-то пошло? – Лени хотелось знать все.
– За что люблю Германию, так это за порядок, – сказал Георг. – Ты не представляешь, как все было организовано. Через два дня, после нашего новоселья, привезли Tonband[30] – машина для магнитной звукозаписи так будет называться. Еще через день – несколько коробок с пленкой. Сначала думали нам оставить техника для обслуживания, но я быстро во всем разобрался сам, нам посторонние во время творческого процесса не нужны. Штука эта, конечно, работает фантастически. Очень правдиво звучит, гениально проста в пользовании и неприхотлива в обслуживании, я справляюсь без труда, у меня вместо зарядки – настройка двух килогерц.
– Двух чего? – спросила Лени.
– Не суть. С гитарами – вообще вышло как в сказке. Сначала привезли действующие модели из Америки. Ну, эту, джазовую, Gibson ES-150, электрическую, испанскую. Потом и смешную бакелитовую доску от австрийца, Rickenbeker – Model B. Мы подумали и решили играть на досках.
– О боже! – вздохнула Лени.
– Лени, мы же не джазмены! – вступил в разговор Макс. – А от электрогитарной доски идет такой звук, которого в природе не сыщешь, его и сравнить-то не с чем! Сразу включается фантазия – и уносит, до свидания! Ну, на этой-то балалайке, из эбонита-бакелита, играть было, конечно, невозможно, мензура маленькая, – для карлика, что ли, он ее делал? Мы попросили сделать гитары-доски из цельного куска дерева. Я уж не знаю, кого там дядя Алекс на уши поставил, – а что он этим занимался, я сразу почувствовал, – но прошло три недели, и нам уже привезли это чудо техники!
– Три гитары, Лени, черные, покрытые лаком. Магнитные адаптеры забраны в хром… – начал описывать их Вальтер.
– Очень, кстати, подошли бы к униформе СС, – вмешался Георг, – может, это для них и разрабатывалось? Уж больно все как-то быстро устроилось! Даже деревяшки высушенные были.
– Деревяшки с рояльной фабрики, так я слышал. А Георгу-то – электробас подкатили!
– Это что еще за диковина? – удивилась Лени.
– Я тут подумал на досуге и понял, что из всех нас я один играю как басист. Ну, я им нарисовал просто, как я свой инструмент представляю, они мне и сделали четырехструнку. И поставили струны потолще, видно, тоже от рояля. Я теперь пальцами могу пивные бутылки открывать, мне уже не больно, – Георг показал свои расплющенные подушечки.
– Он у нас всегда за связь с краснодеревщиками отвечал, – кивнул на него Вальтер, – во времена макетного прошлого.
– Ну, пока нам все это мастерили, мы с магнитофоном развлекались. Делали пробные записи – кстати, Лени, взяли на вооружение твою систему архивирования и редакции. Теперь там у нас, как на рождественской елке в музыкальной школе: весело, музыка целый день и разноцветный серпантин. Вместо пестрых коробок мы используем ракорды для пленки разных цветов.
– Браво, молодцы. Только не балуйтесь и за тетей Мартой не подглядывайте! И следите, чтобы Эрик руки поверх одеяла держал, я ему не доверяю. Ну а барабанщику-то нашему что досталось?
– О-о-о, – застонали все хором, – вот Эрику-то счастье подвалило! Он от жадности попросил, чтобы ему сделали конструкцию из… угадай, Лени, скольких барабанов?
– Ну, семи, может…
– Из двенадцати!!! Все это навесили на какую-то хромированную раму, напоминает хозяйство осветителей в театре, только вместо прожекторов – его кадушки. И он лупит так, Лени, что пришлось нам довозить усилители для гитар и микрофона – утраивать мощность. Особенно он любит свой армейский барабан и похоронный.
– Макс по части жадности тоже недалеко ушел, – сказал Георг. – Включил сразу два усилителя, один в другой, и получился такой же наглый и беспардонный звук, как и он сам. Если в большую железную бочку посадить пожилого виолончелиста, будет звучать примерно так же.