Кристина Арноти - Африканский ветер

— А почему бы и нет?

— О, Эрик! Мне необходимо знать, я должна быть уверена в том, что вы хотите снова увидеться со мной. Скажите честно.

Боже праведный! Разыгрывала ли она со мной спектакль или впрямь сомневалась? Я заговорил тоном уверенного в себе человека, немного искушенного, но снисходительного к слабой женщине:

— Вы привлекательны, Энджи, но утомительны. Все при вас, и вы ждете от меня ободрения. Вы могли бы организовать себе великолепную жизнь.

Она просветлела лицом:

— Вы действительно так думаете?

Мне, бедному выскочке с несколькими дорожными чеками и обратным билетом экономического класса в кармане, надо было объяснять этой женщине, настолько богатой, что любой мог бы лопнуть от зависти, что она должна была верить в будущее. И ведь, главное, мне удастся это сделать. Что за вздорная штука жизнь! Я смогу сделать ее счастливой, пусть всего на несколько минут. Она должна бы выплатить мне гонорар за это! И я лирическим тоном добавил:

— Вы словно дитя, которое боится потеряться в толпе и протягивает руку.

Я опасался, что слишком далеко зашел. Но нет, прошло.

— Мне нравится это сравнение! — взволнованно произнесла она.

Я улыбнулся нежно, очень нежно и уважительно усмехнулся.

— Приезжайте ко мне в Беверли-Хиллз. Это единственный дом, где я держу слуг круглый год. Пообещайте, что приедете…

Я стал в душе обзывать себя глупцом за то, что позволял себя упрашивать таким вот образом. Она смотрела на меня нежным взглядом.

— В настоящее время я живу изолированно от мира, может быть, даже слишком. Мой единственный друг — Нил, собака с Крайнего Севера. Прошлым летом я ездила с ним на Аляску, чтобы дать ему возможность побегать по тундре.

Она играла у меня на нервах. Мне наплевать было на животных, а еще больше на женщин, которые их имели. Для бывшего пролетария, как я, животные были связаны с лишними расходами и являлись бесполезной роскошью. Я воспринимал только кошек, самых демократичных в мире животных. А эта сумасшедшая ездила на Аляску, чтобы устроить каникулы своему псу!..

— Эрик, вы так мне и не ответили, не хотите ли провести несколько дней у меня дома в Беверли-Хиллз?

— Мне надо будет пересмотреть свои планы, но заранее согласен. Если не будет слишком много светских мероприятий.

Я давал возможность желать меня. Она поежилась.

— Здесь прохладно, как вечерами в горах Кении. Вы ведь знаете про Кению, не так ли?

— Нет.

— Но раз вы любите животных, вы должны любить Африку! Особенно Кению, этот рай.

— Значит, рай существует? Какое счастье! Человечество так в нем нуждается.

Она продолжила:

— Я купила на юго-западе от Найроби[11] участок примерно в тысячу гектаров. Там уже есть старый дом. Однажды я перееду туда и построю целую деревню.

Я слушал, готовый ко всему.

— У меня есть ранчо в тридцати минутах лета от Лас-Вегаса. Может, вы хотите приехать на ранчо, а не в Беверли-Хиллз? Можете выбирать. Кстати, о Лас-Вегасе, вы любите играть?

Стоило ли объяснять этой малышке, что для того, чтобы играть, надо иметь средства, которые можно проигрывать? Нет, не стоило.

— У меня и без этого много недостатков. Я упрям, властен, эгоистичен.

— Эти — не самые худшие, — прошептала она.

Ей все во мне нравилось.

— Эрик, о чем вы мечтаете?

— О том, чтобы поступить на работу в какую-нибудь американскую фирму, получить ответственный пост. Во Франции я всего лишь винтик.

Она сразу же перестала казаться женщиной-ребенком и произнесла голосом попрошайки Старого Света:

— Устроиться на работу в США почти невозможно. Разве только в случае создания нового предприятия и новых рабочих мест.

— Я знаю об этой грустной реальности, но мы ведь говорим о мечтах, не так ли?

Ее превосходство меня подавляло. Мне хотелось бросить ее здесь, на лужайке, и уйти, даже не попрощавшись. Стоявший вдали Рой призывно махал нам рукой.

— Идите сюда!

— Он торопится, — сказала Энджи. — Так мы еще увидимся,

Эрик?

— Вполне возможно.

Она сказала мне:

— Мои номера телефонов записаны на красной странице. Я не хочу, чтобы меня беспокоили и о чем-то просили. Здесь полно больных, психопатов, которые надоедают известным людям.

К нам приближался Рой в сопровождении Кэти. Энджи заговорила быстрее:

— У меня есть еще дом на озере Тахо. Настоящее орлиное гнездо. Мне было бы приятно когда-нибудь встретиться там. Мне хотелось бы многого… Я думаю поехать туда на несколько дней. Запишите мой телефон.

Я стал шарить во внутреннем кармане пиджака. У меня не было при себе ни ручки, ни бумаги.

— У меня тоже ничего нет. — сказала она — Нечем записать.

— Я запоминаю интересующие меня номера телефонов, — сказал я.

Мне казалось, что я сойду с ума, слушая ее. Она выпаливала цифры, эти заветные сезамы, но я не мог пойти в дом за ручкой и бумагой, а потом вернуться… Она бы ушла, пожав плечами.

Я напряженно слушал ее. Память у меня была натренирована, но совсем не на цифры.

— Номер моего дома в Беверли-Хиллз вы можете узнать в справочной…

Вбивая в память эти номера, я наблюдал за Энджи. Она была чисто калифорнийским созданием, наполовину женщина, наполовину ребенок, объект психоанализа, богатая, иногда высокомерная. В ней было также нечто не поддававшееся определению, очарование денег, а значит, и власти.

Она продолжала:

— Повторяю: озеро Тахо, ранчо… Повторяю номер ранчо…

Она насыщала мой мозг цифрами. Зачем она говорит мне о своей кобыле Лаки Герл? Опять цифры…

— Только верхом на лошади в пустыне я чувствую себя свободной. И еще в Африке. Ах, Эрик, если бы я только могла закрыть глаза, посчитать до трех и сразу же очутиться в Кении! В том домике… Вы меня слушаете?

— Да.

— Этот дом будет окружен другими зданиями. Я хочу построить там детский сад и больницу для животных.

Я был идеальным животным для Службы экстренной медицинской помощи. Я кивал головой, восхищался, был растерян и взбешен. Мой мозг, как лихорадочно работающая счетная машина, записывал цифры. Когда к нам подошли Рой и Кэти, я умчался на поиски ручки и листа бумаги. Из-за одной-единственной забытой цифры я не смогу найти Энджи. Рой будет на Гавайях, Кэти — в его квартире в Лос-Анджелесе, адреса которой я не знал. У меня не будет никаких ориентиров.

Я помчался к вестибюлю дома, мне надо было срочно найти блокнот. Рядом с телефоном ничего не было! Я стал бегать из комнаты в комнату, повторяя номера телефонов, пересек салон, натыкаясь на кресла. Ни карандаша, ни листка бумаги! Наконец, в маленьком кабинете я обнаружил бумагу и несколько ручек. Тяжело дыша, я записал два номера телефона Энджи Говард и сунул бумажку в карман. Эти два телефонных номера, если они были правильно мною записаны, давали мне надежду. Я вернулся к Энджи, которая ждала меня в окружении друзей. Кто-то воскликнул:

— Она все еще здесь! Это — ваш успех! Браво, Эрик!

Энджи улыбнулась мне и положила ладонь на мою правую руку. Мне бы следовало перепроверить у нее номера телефонов, но нельзя было этого делать в присутствии других. В кармане у меня лежал карандаш, чтобы дописать или исправить цифры, но нам больше не удалось остаться наедине. Мы стояли в этом парке, уже подернутом серой дымкой сумерек, и болтали о чем-то. Она могла бы сказать мне: «Уедем отсюда вместе. Турнир закончен. Поедемте». Я всей душой ждал, чтобы она увела меня отсюда, я пошел бы за ней с закрытыми глазами. С» на улыбалась мне, а я ждал ее спасительных слов. Но тут, к несчастью, какая-то худая женщина с удивительно белой кожей спросила у меня, который был час. Когда я обернулся назад, Энджи уже не было. У всех гостей этого приема тоже был редкий дар бросать друг друга, переходить от одной группы к другой, прерывать или начинать разговор. Слова «до скорого» тем вечером звучали как «прощайте». Я стал искать Энджи, но силуэты людей растворялись в темноте. Эта игра теней вымотала меня. Энджи не было видно.

Я решил элегантно проститься с Роем и его друзьями и пригласил его, а также Катарину; Джуди, Рони, Милдред с лысым мужем на ужин с ресторан в Кармеле. У них уже были планы на завтрашний день, но они согласились выпить на прощание по рюмке. Я спас свою репутацию, при этом не слишком потратившись. С той небольшой суммой, которая у меня оставалась, я мог прожить в США еще двенадцать дней. Я хотел устроиться на берегу моря в какой-нибудь дешевой гостинице и решил направиться в один из отелей в Санта-Круз, где я когда-то работал нелегалом. Тогда, опасаясь контроля, управляющий меня оттуда уволил. Этот отель, стоявший на небольшом возвышении, был любимым местом американского среднего класса.

В течение ночи, которая предшествовала моему отъезду, я был болен от неудовлетворенности собой и составил список совершенных мною ошибок. В возрасте от двадцати до двадцати пяти лет я метался туда-сюда, летал чартерами в Люксембург, Брюссель, Лондон, привык к полетам с пересадками, проводил целые дни в аэропортах, совершал свои путешествия за смешные деньги. В то время мне надо было раствориться в толпе нелегальных иммигрантов и искать свою нишу. Но мне было страшно это сделать, тем хуже для меня.