Ник Кейв - Смерть Банни Манро
— Она нас покинула, — говорит Банни, и при этих словах у него неожиданно сжимается горло.
— Как? Джорджия шлепает Зоуи по руке.
— Да не ори ты так!
— Скончалась, — отвечает Банни. — Недавно.
— Не может быть, — выдыхают все три матери разом. Джорджия прикрывает рот рукой.
— О, как это, должно быть, тяжело, — она хочет погладить Банни по ладони, но сдерживается.
— Да, нельзя сказать, что я это легко перенес, — говорит Банни, оглядываясь через плечо.
— Конечно, — отвечают женщины. — Какое там… Банни поднимает бокал с вином и вдруг испытывает странное чувство, будто этот сценарий придуман не им одним, и даже не этими тремя женщинами — а все они разыгрывают то, что вздумалось кому-то другому, — Банни снова оглядывается через плечо, чтобы посмотреть, нет ли там кого-нибудь еще.
— Чувствуете? — спрашивает Банни, вжав голову в плечи. Женщины смотрят на него с недоумением.
— Как будто бы повеяло холодком? — объясняет Банни и снова оглядывается через плечо. Однако он тут же поднимает бокал и говорит:
— За жизнь! Его рука дрожит, и вино выплескивается из бокала на манжету рубашки.
— За жизнь! — подхватывают женщины, глядя друг на друга.
— И за все дерьмо, которое к ней прилагается, — добавляет Банни и опустошает бокал. — Вы уверены, что ничего такого не чувствуете? — снова спрашивает он. Он поеживается и опять оглядывается. Потом смотрит на часы, но циферблат расползается у него перед глазами. Банни одергивает пиджак.
— Мне пора, дорогие дамы, — говорит он, и в ответ раздается гул протеста. — Нет-нет, девушки, я на службе, вынужден вас покинуть. Банни поднимает воротник пиджака и замечает, что изо рта у него вырывается облачко пара, похожее на вопросительный знак.
— Видели? — спрашивает он и оглядывается по сторонам. После чего лезет в карман пиджака за визитками и вручает по одной Зоуи и Аманде.
— Ваш заказ доставят в течение десяти рабочих дней. Если что-нибудь понадобится, непременно… э-м-м… звоните. Договорились? Было… э-м-м… чрезвычайно приятно познакомиться. Банни поворачивается к Джорджии и видит ее будто сквозь туман. Джорджия смотрит на Банни, ее фиолетовые глаза — колодцы сострадания.
— Вам нехорошо? — спрашивает она.
— Э-м-м… Вот моя визитка. Только, пожалуйста, не потеряйте ее… Ох… И, если что-нибудь понадобится… я… э-м-м… То есть я хочу сказать, если хоть что-нибудь понадобится, я обязательно… ох… вам помогу, прошу вас, не стесняйтесь, обязательно звоните. Днем или… э-м-м… ну, или там… ночью.
— Что с вами, Банни? — спрашивает Джорджия и накрывает его ладонь своей. Потом она лезет к себе в сумочку и протягивает ему “клинекс”. Банни с ужасом понимает, что на футболке Джорджии на самом деле нарисован не гриб, а ядерное облако.
— У вас просто… ох… изумительные глаза, — обращается он к Джорджии, похлопывая себя по щекам. — Они… э-м-м… все время… э-м-м… опускаются.
— Ох, бедняга, — шепчет Джорджия себе под нос.
— Так глубоко, что… э-м-м… Зоуи прикрывает рот рукой и выдыхает крошечный призрак пара на розовую бабочку, вытатуированную у нее на запястье. Она смотрит на Аманду и задерживает дыхание.
— Господи боже, — произносит она чуть слышно. Банни захлопывает чемоданчик с образцами и со скрежетом отодвигает свой стул.
— До свиданья, дамы, — говорит он. Он оглядывается по сторонам, открывает дверь и исчезает, оставив позади себя атмосферу недоверчивости и грусти.
— Вот это да, — говорит Зоуи. Банни стоит на лестничной клетке, а потом снова свешивается с балкона и понимает (но это всего лишь предположение), что откуда-то с той стороны — со стороны мертвых — от него чего-то пытаются добиться, но он понятия не имеет, чего именно. Он спускается по лестнице и шагает через продуваемый ветрами двор дома, сквозь коробкоподобные черные тени — и направляется к “пунто”. Толстый человек в платье и лавандовом парике при виде Банни вскакивает со скамейки. Горшок с растением он держит на вытянутых руках — как будто это ребенок, испачкавший пеленки, или упаковка нитроглицерина, или еще чего-то такого. Он, пошатываясь, идет в сторону Банни, и из горла его раздается тихое рычание. Банни останавливается и крепко упирается ногами в землю. — Не подходи ко мне, псих долбанутый! Мужчина останавливается, и что-то во внешности Банни так сильно его впечатляет, что мужчина вынужден срочно пересмотреть свои планы и усомниться в их мудрости. Он комично и будто в замедленной съемке возвращается на прежнее место и садится на скамейку в той же сгорбленной и обеспокоенной позе. — Чертов придурок, — говорит Банни, подходит к “пунто” и забирается внутрь. — Что-нибудь случилось, пап? — спрашивает Банни-младший. — Что? — рявкает Банни. — Ты о чем, мать твою? Мальчик закрывает энциклопедию. — Мне здесь не очень нравится, пап, — говорит он. Банни заводит “пунто”.
— Ну, тогда повалили отсюда, на хрен, — говорит он, обращаясь больше к себе самому, чем к сыну.
— А куда, пап? Банни достает из кармана пиджака список клиентов и вручает его Банни-младшему.
— Это список клиентов, — говорит Банни.
— Ясно, — кивает Банни-младший. Потом Банни перегибается через сына, нажимает на крышку бардачка, и та с готовностью распахивается. Банни достает план города.
— А это — карта, — говорит он.
— Ясно.
— Итак. Отныне ты у нас штурман, — сообщает Банни, и “пунто” выруливает на улицу.
— Штурман? — переспрашивает мальчик.
— Штурман! — подтверждает Банни. Банни-младший заглядывает в список и красиво помахивает в воздухе рукой — он надеется, что его жест произведет впечатление на отца и тот станет лучше к нему относиться или, по крайней мере, не будет на него сердиться.
— Следующая остановка — Шорхэм! — оптимистично объявляет Банни-младший, указывая на имя в списке.
Глава 15
Банни-младший сидит в “пунто” и наблюдает за маленькой жужелицей, севшей на лобовое стекло. Мальчик занимает выгодное положение внутри машины, откуда удобно любоваться черным драгоценным камнем брюшка жука, ползущего по стеклу. Баннимладший восхищается его непостижимым медноватым блеском и удивляется, как такое обыкновенное существо может быть настолько прекрасным. Он достает из кармана черный маркер и, надавливая им на стекло, повторяет петляющую траекторию жужелицы. Ему интересно узнать, есть ли в этой траектории какой-нибудь порядок или система. Банни-младший любит жуков — всегда любил и никогда не изменит своего отношения к ним. Когда он был поменьше, у него была коробочка из-под сигарет, полная мертвых жуков, и теперь он пытается вспомнить, куда ее подевал. И каких только жуков там не было — и стафилины пахучие, и птеростихи, и рыжие листоеды, и жукивертячки, и жужелицы вроде этой, и жуки-навозники, и жуки-пожарники, и жуки-могильщики, и огнецветки, и рогачи, и его любимый — жук-носорог. Жук-носорог — самое сильное существо в мире, у него на голове три рога, и он может поднимать тяжести в 850 раз больше собственного веса. Если бы человек был способен на такое, он бы с легкостью поднимал 65 тонн. Банни-младший тихонько повторяет названия всех насекомых, которых знает, и в то же время продолжает водить маркером за самым обыкновенным жуком в мире — теперь уже очевидно, что никакой системы в его перемещениях нет и участок стекла, на котором мальчик их зарисовывает, становится похож на внешнюю поверхность увеличивающегося на глазах человеческого мозга. Банни-младший думает о том, что отлично справляется с работой штурмана — он здорово разбирается в картах и дает отцу четкие указания, и тот — а ведь ему не так уж просто угодить, если ты не в самой лучшей форме, — говорит, что у него все получается как надо. И все-таки в глубине души Баннимладшего беспокоит вопрос — а что он, собственно, тут делает? Почему весь день напролет сидит в машине и прогуливает школу? “Обучаюсь профессии”, — пытается предположить он.
Воздух приобретает коралловый оттенок, по небу развешены облака леденцового цвета, похожие на рваные флаги, солнце падает за дома, и Банни-младший слышит, как разводят свою вечернюю суету скворцы. Отец обещал, что на сегодня это будет последний клиент, а жужелица все ползет и ползет своей беспорядочной и бесцельной дорогой, и перед его воспаленными глазами, обрамленными засохшей корочкой век, гигантский черный мозг становится все больше.
— Восстанавливающий крем с лепестками розы обладает прямо-таки чудодейственной укрепляющей силой, — говорит Банни. Он сидит на обитом ситцем диванчике в гостиной скромного, но опрятного дома в Овингдине. Он ужасно устал, буквально выбился из сил и вдобавок ко всему испытывает мистический страх. Ему начинает казаться, что, как только он берется за работу, внутри и вокруг него происходит нечто такое, что совершенно ему неподвластно. Он чувствует себя так, будто играет “третий труп слева” в чьем-то чужом кино, в котором все разговаривают на несинхронизированном марсианском языке, а субтитры — на монгольском или на каком-то еще таком. Банни становится все труднее разобраться в том, кто же тут первый “труп слева”. Утренний оптимизм сменился трезвой оценкой положения: Банни, если говорить кратко, по уши в дерьме. К тому же не так-то просто свыкнуться с мыслью о том, что его жена (и это весьма вероятно) наблюдает за ним из мира мертвых, и поэтому ему следует как минимум стараться вести себя прилично. А это практически невозможно, потому что сидящая перед ним женщина — некая мисс Шарлотта Парновар — оказывается абсолютной, прожженной блудницей и посылает ему настолько мощные и недвусмысленные сигналы, что Банни начинает казаться, будто он видит искры, мечущиеся туда-сюда между ними. Банни, надо заметить, всегда считал себя чемпионом среди проводников электричества, и сейчас, пока он втирает лосьон в электростатические руки Шарлотты, в его зебровых трусах начинает вздыматься шпиль, или, там, воздухораспределитель, или молниеотвод.
