Эрик Орсенна - Долгое безумие
Однажды ему присылают юную стажерку, неопытную, но очень увлеченную. Зовут ее Элизабет. Между ними завязываются неформальные дружеские отношения.
Что делать ночью подле плачущей женщины? Подбирать кончиками пальцев соленые слезинки?
Держать ее молча за руку?
Предлагать ей прохладного лимонада или обжигающей липовой настойки?
Окружить ее нежностью и беречь ее сон, когда наконец она засыпает под утро?
Теоретик с мировым именем в области отношений господина и раба пожелал быть похороненным как можно ближе к тому месту, на котором его застигнет смерть. Последнее проявление мудрости: к чему хитрость, когда приходится сдаваться. Поскольку решает смерть, пусть сама за все и отвечает. Она, надо сказать, неплохо распорядилась: в пригороде Брюсселя, Эвере, почти по соседству со штаб-квартирой Северо-Атлантического блока было небольшое кладбище. Если б ему вздумалось послушать, о чем идет речь на заседаниях, он мог бы расслышать извечные разглагольствования высокопоставленных военных чинов: устрашение, подавление, контрудар, защита святынь…
Когда гроб опустили в могилу, Элизабет с такой силой вцепилась в локоть Габриеля, что у него перехватило дыхание и сжалось сердце.
— Он был мне отцом и матерью, тем, кто объяснил мне суть вещей… — прошептала она и добавила очень странную фразу: — Я отомщу за него.
Позже, уже у выхода с кладбища, застыв перед стелой, установленной королевой Викторией британским офицерам, павшим при Ватерлоо, она подняла голову и повторила:
— Я отомщу за него.
Габриель не посмел расспрашивать ее, что значат эти слова, благодаря которым она, казалось, только и держалась на ногах. Вернувшись в Париж, она установила в своем крошечном офисе на набережной Бранли раскладушку и перестала выходить. В те годы внешнеторговые организации Франции располагались в постройках барачного типа и ждали лучших времен. Привратник доставлял ей кофе и салаты в пластиковых, плохо закрывавшихся коробочках. Кое-кто еще помнит об этом: из коробочек с салатами на потертый молескин бесконечных коридоров тек соус, и к двери Элизабет тянулись жирные следы. Это была нить Ариадны.
Опасались за ее рассудок. Но не Габриель, который к тому времени уже изучил ее. Она действовала в согласии со своей интуицией.
1. За его смерть заплатили враги нашей страны.
2. Смерть унесла Александра, главного защитника нашей коммерческой стратегии.
3. Элизабет будет работать за двоих.
4. Франция не утратит своего положения в мире.
XXXII
Конечно, мне приходится больше говорить о себе, чем о ней. Но не думай, что она недостаточно сильно любила меня, что в ее жилах текла водица. Ее любовь ко мне то воспламеняла ее, то замораживала, то воодушевляла, то терзала. Ее постоянное присутствие ни в малой мере не утоляло ее, наоборот, разжигало потребность быть с любимым. Габриель. Мне нужен Габриель. Раз нет его самого, пусть будет его голос. Эта потребность сжигала ее. Однажды она удрала с семейного обеда под совершенно немыслимым предлогом — якобы следовало предупредить консьержку о том, что в подвале кран дал течь. На вопрос мужа, нельзя ли это отложить до десерта, она ответила отрицательно.
А все потому, что она разглядела под окнами на углу дома разбитые стекла телефонной будки и болтающуюся трубку.
Ей были знакомы все кабинки в округе, и каждой из них отводилась своя роль: от самых приближенных к семейному очагу и оттого рискованных, используемых лишь в случае крайней необходимости, до самых дальних, предназначенных для нескончаемых нашептываний («Я люблю тебя. — Я сейчас приду. — Ты же знаешь, что это невозможно» и т. п.).
В ту ночь все кабинки, и даже ту, что у метро, и ту, что напротив Министерства вооружений, постигла одинаковая участь. А аппаратом в холле больницы Неккер нельзя было воспользоваться, поскольку время посещений давно закончилось.
Несолоно хлебавши вернулась она домой.
— Где ты была? — поинтересовались домочадцы.
Что тут ответишь. Можно лишь запереться в ванной и, отключившись от звуков внешнего мира, повторять про себя: «Так больше нельзя, нужно объясниться». И вдруг ей на память приходит, что, пробегая мимо стоянки такси перед отелем «Лютеция», она слышала долгие звонки. «Да ведь это наверняка был Габриель. Ну конечно. А я не догадалась взять трубку!!!»
Что такое женщина, нарушающая супружескую верность? Несчастнейшее в мире существо, если выходят из строя телефоны-автоматы. (Речь идет о временах, когда еще не существовало мобильных телефонов.)
Чайная церемония III
XXXIII
Если бы не продажа оружия, ни за что бы министр внешней торговли не счел необходимым провести два дня в самом неприглядном месте мира — Саудовской Аравии, освободив на это время свою сотрудницу и позволив ей обрести душевный покой в объятиях любимого.
— Ты что, занимаешься расследованием? Элизабет не могла бы выразиться точнее. В течение тех трех часов, что они провели взаперти в отеле «Режина» (порой приходилось идти и на такое), Габриель исследовал каждый закоулок любимого тела. Но ничего не отыскал, ни единого признака того, что муж дотрагивался хоть однажды до этого шедевра.
Когда же она оделась и села в такси, помчавшее ее к левому берегу по авеню Генерала Лемонье, Габриель бросился к сестрам. Они ждали его в условленном месте — кафе «Анжелина».
— Никаких следов.
— Ты уверен? Женщина что сундук. Мужчина непременно оставляет в нем частицу себя: запах, привычки, воспоминания.
— Повторяю, ни единого следа. Поверьте, я искал как следует. Не думаю, что вообще можно так глубоко внедриться в женщину, как я сегодня.
— Как я счастлива! — мечтательно произнесла Клара.
— Замечательно. Когда начнется ваша совместная жизнь? — спросила практичная Энн.
— Об этом не было речи.
— Но ты задавал этот вопрос?
— Я бы не получил ответа.
— Бедный Габриель, — вздохнула Энн.
— Как «бедный»? Почему? Я и не представлял, что можно быть таким счастливым.
— Боюсь, сестра права, — проговорила Клара.
— Если на женщине ни одного следа от общения с мужем и при этом она не пакует немедленно чемоданы…
Клара закрыла глаза и вполголоса повторяла слова Энн, словно проживала заново далекую и мучительную сцену.
— Да, чемоданы… навсегда…
— Значит, тебе попалась худшая из женщин твоей жизни, какая только возможна.
— Да, Габриель, худшая.
— Не только островитянка, но и законница.
— Что это значит?
— Сам узнаешь.
— Каждый сам открывает для себя истину.
— Наше дело — направить тебя. Ничего больше.
Я уже свыкся с мыслью, что люблю островитянку. Ее тело — как остров. Наши свидания — как острова. Я плыл от одного обрывка своей жизни к другому, от завтрака к чаю вдвоем, от обеда к нескольким ночным часам. И старательно подшивал эти благословенные мгновения, складывая их в архив памяти. Час за часом выстраивал наше общее пространство. Но теперь новая загадка: законница. Что бы это значило?
Черт бы побрал моих двух мачех: они вливали в меня через ухо яд, заставляя вглядываться в женщину всей моей жизни и видеть в ней некое непонятное загадочное существо.
— Что-то не так? — спросила Элизабет, когда мы вновь оказались в номере отеля «Режина».
Ей вовсе не нравилось, как на нее смотрел Габриель, она в любую минуту могла вскочить и исчезнуть. Навсегда.
Сестры могли радоваться: догадка прокладывала себе дорогу.
— Тебе не кажется, что нам пора жить вместе? — простодушно спросил Габриель.
О холоде, последовавшем за этим вопросом, Габриелю не забыть до смерти. Установилась тишина, режущая глаза, оглушительная, еще слово — и могла политься кровь. Пять ледяных слов сорвалось с кровоточащих губ:
— Я никогда не оставлю мужа.
Прошло несколько часов, прежде чем он обрел подобие душевного здоровья, бродя по Тюильри. Наконец до него дошел смысл слов его мачех: иных женщин можно с полным правом именовать «законницами», поскольку они носят закон в себе.
Через много лет он напомнит Элизабет о том разговоре:
— Помнишь номер в «Режине»? Не очень-то ты меня щадила.
— Бедный Габриель, — произнесла она, удивленная его невежеством, — ты, видимо, так и не понял главного. Законы сочиняют не для того, чтобы стало тепло, а совсем наоборот. Их роль — придавать человеческому существованию стабильность и даже нечто похожее на вечность. И оттого их корни погружены в лед. Он предохраняет от разложения. Надеюсь, это-то тебе известно?
Дневник женщины, которую могли похитить
XXXIV
Неделя: ни больше, ни меньше. Столько велся дневник: всего одну неделю 1973 года.
Умолкли орудия во Вьетнаме. Роми Шнайдер снялась в «Сумерках богов» у Лучино Висконти; благодаря социалисту Лебюртону Бельгия после двух с половиной месяцев правительственного кризиса обрела власть.
