Джулия Стюарт - Сват из Перигора
Выйдя на прогалину, Эмилия замерла: где-то наверху гулко долбил полоумный дятел — звук, которого она не слышала уже много лет. Она подошла к хижине, заглянула внутрь и сразу узнала двух односельчан, сплетенных в объятиях на полу. Но даже больше, чем их неприкрытая нагота, Эмилию смутил тот факт, что один из этих двоих, насколько ей было известно, давно и глубоко женат, причем совсем на другой женщине. Парочка была настолько увлечена своими физическими экзерсисами — которые, судя по издаваемым звукам, приближали обоих к агонизирующей кульминации, — что ни один не заметил женщину в мужских штанах и с мушкетом в руке, ошеломленно прильнувшую к окошку.
Прогалину Эмилия Фрэсс покидала как можно быстрее и тише — путь ее лежал в самую чащу леса. Увиденное вновь всколыхнуло мысли о ее собственном, изъеденном ржавчиной браке. Зависть тисками сдавила сердце, и Эмилии пришлось прислониться к стволу, наполовину вывернутому печально известным мини-торнадо 1999-го. Впервые со дня возвращения в Амур-сюр-Белль она ощутила знакомую морось тоски. Эмилия долго бы еще стояла так, без движения, но тут взгляд ее упал на корни, выпущенные наружу, точно кишки. Она обошла вокруг дерева, чтобы рассмотреть получше. Палый лист застрял в паутине корней, и его цвет напомнил Эмилии о сияющем ореховом поле. Она протянула руку и положила листок в карман. Мысли сразу переключились на прочие радости, что принес ей замок: скелет ламы, отборный джем из черной редьки, тепло рукопожатия любезного немца-туриста. Не успела Эмилия опомниться, как запах дождя прошел, и она уже целилась в крупного зайца, коего и уложила с первого выстрела.
Эмилия несла добычу домой, размышляя о вкусном паштете, который приготовит. Одну порцию она собиралась выставить на продажу рядом с баночками варенья в необитаемой билетной будке, другую — оставить себе. Перешагивая через упавший сук, она вдруг вспомнила свой складной охотничий «нонтрон» с самшитовой рукояткой и выжженными на ней старинными узорами. В памяти всплыл тот последний день, что она провела в лесу с Гийомом Ладусетом, прежде чем покинуть Амур-сюр-Белль. Эмилия тогда делала вид, что происходящее не имеет для нее никакого значения, но так и не смогла изобразить безразличие. Передавая нож на хранение, она надеялась, что Гийом догадается об истинном смысле ее поступка. Но юноша лишь молча взял нож и опустил в карман. На мгновение Эмилии показалось, что вот сейчас он поцелует ее, и она вся замерла. Но ничего не произошло, и ей пришлось заполнять паузу нарочито громким вопросом: мол, интересно, что это за гриб у них под ногами, ядовитый или нет? — хотя оба прекрасно знали, что тот съедобный. Эмилии вспомнилось следующее утро, как она поставила чемодан в багажник отцовской машины и потом долго сидела на садовой ограде, ожидая, когда Гийом Ладусет придет попрощаться с ней. Но он так и не появился. Через одиннадцать месяцев, в свой первый приезд в деревню, от соседки Эмилия узнала, что в тот день юноша помогал отцу с заготовкой дров и прибежал вскоре после того, как машина уехала. Следующие несколько часов он молча сидел на стене: голова опущена, руки в карманах. Мысли Эмилии перескочили на дом ее тетушки в Бордо. Вот она торопливо сбегает по лестнице — и все ради того, чтобы в очередной раз убедиться: письма с ответом на столе нет. Как и тогда, много лет назад, она задалась тем же вопросом: почему он не написал ей? И, как и тогда, пришла к очевидному ответу: Гийом просто не чувствовал к ней того, что чувствовала она. Продираясь сквозь ветки деревьев, Эмилия поступила так, как привыкла поступать, будучи еще девчонкой: она выкинула все мысли о Гийоме Ладусете и решительно зашагала к своему замку — потрошить зайца.
Глава 8
Установка муниципального душа в Амур-сюр-Белль оказалась делом даже еще более муторным, чем прогнозировал Жан-Франсуа Лаффоре (уж кому-кому, а ему-то, проработавшему в местной администрации всю свою жизнь, приходилось сталкиваться с самыми разными подводными камнями природы человеческой). Когда инспектор прибыл в деревню с проверкой — дважды сблевав по пути при одной лишь мысли о возвращении, — он с удивлением обнаружил, что душевая стоит именно там, где предполагалось, у стены на дальней стороне Пляс-дю-Марш. Однако, присмотревшись повнимательнее, человек из совета увидел, что дверь душевой обращена не к стене, как было предписано чертежами, — чтобы обеспечить местному населению некую степень благопристойности, — а смотрит прямо на площадь. И, поскольку дренажные работы уже начались, поправить ошибку не представлялось возможным.
С годами приучившийся подавлять любую инстинктивную тягу к перфекционизму, дабы сохранить остатки рассудка, Жан-Франсуа Лаффоре просто принял сей факт как должное, рассудив, что если это единственное, чему суждено было пойти не так, то проект в целом можно считать феерически успешным. Однако по мере продвижения дренажных работ выяснилось, что был заказан неверный патрубок, о чем недвусмысленно говорил поток воды, поднимавшейся из канавы и ползущей по площади в направлении бара «Сен-Жюс». Когда через три дня инспектор вновь приехал на место и поинтересовался у двух работяг — которых он не без труда вычислил в местном баре, — почему работы застопорились, те пояснили, что нужный компонент до сих пор не прибыл. Услышав такое, Жан-Франсуа Лаффоре решил лично отправиться в отдел закупок совета, где и был проинформирован, что нужный патрубок надо заказывать аж в Испании, а это не менее четырех недель. Инспектор молча кивал, ибо прекрасно знал, что до сей поры все детали заказывались исключительно во Франции, из национальной гордости, и любое упоминание об «Испании» означает лишь одно: очередной из его коллег пал жертвой инерции — болезни жутко заразной, что свирепствовала в коридорах совета, кося несчастных чинуш без счета.
Понимая, что лекарства не существует, Жан-Франсуа Лаффоре переписал точные размеры патрубка, съездил в магазин строительных товаров на окраине Перигё и купил то, что нужно. Выждав несколько дней, он доставил свой трофей в отдел закупок и объяснил, что один из его приятелей как раз был в Испании и смог привезти заказ. Жан-Франсуа Лаффоре предвидел, что произойдет дальше (вот сейчас сидящий перед ним человек официально заявит, что деталь неизвестного происхождения, прежде чем быть запущенной в дело, должна пройти тщательнейшую экспертизу, иными словами, ее просто засунут в шкаф и позабудут о ней навсегда), а потому молча выложил на стол увесистый кусок ветчины «серрано» и бутылку «Риохи», купленные в супермаркете по соседству, дабы смягчить страшные симптомы болезни коллеги. Лекарство дало поразительный эффект, и уже в следующую секунду труба была признана апробированной.
Вернувшись в Амур-сюр-Белль, человек из совета вручил патрубок двум недовольным работягам, которые находились на том же месте, где он оставил их в прошлый раз. Когда на следующий день Жан-Франсуа Лаффоре неожиданно нагрянул снова, он обнаружил веселую парочку за все той же до блеска отполированной стойкой бара Фабриса Рибу. Справедливо подозревая, что владелец бара с причудливой стрижкой, напоминающей сосновую шишку, угощает рабочих бесплатной выпивкой с целью откровенного саботажа, Жан-Франсуа Лаффоре собрал в кулак все свое мужество и принял решение отныне каждый день находиться на стройплощадке, где и сидел почти безвылазно на складном стульчике для пикников, который специально возил в багажнике. Свой пост человек из совета покидал всего дважды в день — сбегать на ближайшее поле, дабы удобрить препубертатную кукурузу свернувшимся содержимым собственного желудка…
Когда работы по прокладке дренажных труб все же завершились, в каждый дом было отправлено уведомление, извещавшее обитателей о том, что начиная с полуночи сегодняшнего дня прием ванн строго воспрещается, а общественный душ будет готов к использованию с завтрашнего утра. В тот вечер Гийом Ладусет наполнил ванну, разделся догола, аккуратно сложил одежду на стул возле гардероба и шагнул в горячую воду. Он пролежал так несколько часов, глядя с преждевременной ностальгией на островки своих коленей и пальцы ног под успокаивающей струей.
Ив Левек, у которого в тот день была собственная причина пахнуть как никогда, завел будильник на половину шестого, надеясь опередить встававшего чуть свет булочника. Когда раздался звонок, нерасположенный покидать уютную долину сна дантист инстинктивно перевернулся на другой бок. Но стоило Иву Левеку вновь окунуться в дрему, как к нему тут же вернулся навязчивый образ, преследовавший его с самого вечера: он под струей воды в душе, а вокруг большого пальца его ноги обвился длинный, курчавый и черный, обычно испачканный мукой, волос. Стоматолог пулей вылетел из кровати, впопыхах накинул зеленый, в белую полоску халат поверх темно-синей пижамы и сунул босые ноги в туфли без задника. Прихватив мешок для стирки с затягивающимся шнурком, он проверил, там ли бутылочка с шампунем, и выскользнул за дверь.
