Георгий Байдуков - Рассказы разных лет

Думаю: «Вот так страна — гора на горе! Как заберешься в ее центральную часть?»

В свободное время хожу в библиотеки, ищу специальную литературу о Дагестане, обращаюсь в Исторический музей, Музей Революции. Наконец встречаюсь с изумительным человеком — большевиком, секретарем Дагестанского обкома ВКП(б) Максимом Федоровичем Сорокиным. Он рассказывает мне много интересного о Дагестанской республике. Сорокин похож на горца — черноволосый и черноглазый, красивый, энергичный. Спрашиваю его: «Вы местный житель?» Отвечает со смехом: «Лезгинку танцевать умею, на коне гарцую, а всех языков республики еще не освоил…» — «А что, у вас многоязычие?» Искрящиеся юмором глаза смотрят на меня так, что мне кажется, я задал глупый или весьма элементарный вопрос. «Что вы смеетесь? Я же ни черта не знаю о Кавказе, кроме его Эльбруса, Казбека да причерноморских курортов и прикаспийской береговой линии».

Максим Федорович успокаивает: «Это уже порядочный объем знаний, но совершенно недостаточный для познания Дагестана».

Разговор этот состоялся в гостинице «Москва».

И с тех пор с Сорокиным у нас завязалась дружба до самой его смерти.

Поговорив с товарищем М. Ф. Сорокиным, почитав некоторую литературу, рекомендованную знатоками Дагестана, я задумался: что же нужно сделать вначале для установления надежного и искреннего контакта с людьми неведомой мне страны?

Особенно удручала отсталость в культурном развитии и огромное влияние различного вида религий, в особенности фанатичного ислама, на многонациональную республику.

А по словам первого секретаря Дагестанского- обкома М. Ф. Сорокина, старинные исламские обычаи к 1937 году еще далеко не искоренены и уничтожить их не так просто. Нужен особо умелый, осторожный подход к переоценке древних, устаревших, вредных обычаев, еще царящих в некоторых семьях многонационального, свободолюбивого и гордого Дагестана.

Конечно, я послушал совет М. Ф. Сорокина, сходил в ЦК ВКП(б), посоветовался, снял свою кандидатуру для избрания в депутаты от родной Омской области, направив согласие в Дагестан.

А что делать дальше? Ехать в Махачкалу поездом, лететь ли туда самолетом или сесть в центр Ботлих-ского избирательного округа, прямо в горах?

Думал, думал и пошел к директору авиационного предприятия, где я работал испытателем экспериментальных и опытных самолетов, одновременно выполняя функции шефа-пилота коллектива летчиков-испытателей завода.

Озабоченный повседневными и перспективными проблемами многотысячного коллектива, руководитель взглянул на меня настороженно. Я подумал: «Никогда не встречает директор шефа-пилота с распростертыми объятиями, всегда думая, что на аэродроме «что-то стряслось», скорее всего разбили машину…»

Учитывая решительный характер своего начальника, сразу перешел к делу: «Вы уже знаете, что меня зовут к себе дагестанты на выборы. Дайте мне на несколько дней СБ!» У директора на лице появилась обычная улыбка жизнерадостного, энергичного человека. «Для какой цели?» Разъясняю: «Уверен, многие горцы в глаза не видели самолета, тем более такого, как АНТ-40». — «И что из этого следует?» — спрашивает удивленно мой начальник. «Как что? Во-первых, всем исламским священнослужителям покажем, что они обманщики, а их правоверные увидят и поймут, какова «катюша», помогающая республиканцам Испании бороться против контрреволюции, против гитлеровской авиации и самолетов Франко…» — «Ты прав! Многие не знают силу настоящей социалистической индустриализации… Молодец! Давай! Только будь осторожен — там мало аэродромов, насколько мне известно…»

Условившись, что я улечу дня через три-четыре, не стал обсуждать аэродромную проблему, подумал только, что директор, видимо, имеет в виду небольшой Махачкалинский аэродром.

А замысел был, может быть, рискованный, но имеющий логику — СБ должен сесть в горах, где-то на отрогах Большого Кавказского хребта, тянущихся вдоль Андийского или Аварского Койсу, притоков реки Су-лак, впадающей в Каспийское море.

С воздуха опытный пилот найдет местечко приземлиться, а скорее всего пригориться где-либо вблизи населенного пункта — районного центра или просто аула.

Итак, решено — лечу в Дагестан, в горы, на СБ. Истинный замысел знает только бортмеханик Максимов: «Будешь сидеть в заднем отсеке стрелка-радиста. Впереди, на месте штурмана, никого не будет. Опасаюсь убить человека. Садиться будем, возможно, в горной местности. Поэтому штурмана и не берем… Летим ты да я». Показываю карту и спрашиваю «Боишься? Не лети! Не обижусь. Только честно…» Максимов смотрит на карту и смеется: «Давай, командир, на Эльбрус прямо, а то как-то несолидно, если сядем на берег Каспия…» — «На Каспий мы не покажемся — от Кизляра пойдем на Ботлих, а там посмотрим. В Махачкалу — только при крайней нужде — может, облака или туманы закроют наши пункты… Скорее всего Хунзах подойдет…»

Максимов внимательно смотрит на карту: «Хунзах вроде и мне кажется сподручней… Что-то я о нем читал: у Толстого или у Пушкина, а может, и у Лермонтова…» — «Ну и хорошо, что читал великих, а мы с тобой посмотрим Дагестан с неба, где живут выдуманные «вездесущие и всевышние».

Максимов готовит самолет к вылету и серьезно мне говорит: «Я, Георгий Филиппович, хотя и крещеный, как и ты, но ни в бога, ни в черта не верю. Помню всю жизнь определение религии Лениным: «опиум для народа». Отвечаю: «Прав, Максимыч. Вот и летим затем, чтобы открылись глаза у отставших и некрепко верующих в Советскую власть!» Максимов смеется и докладывает: «К полету все готобо».

…Хороший солнечный день. Моторы вращают усердно два тянущих воздушных винта, и наша «катюша» летит в сторону Дагестана. В полете обмениваемся с Максимовым только шутками, так как все «болтики», «шплинтики» и «винтики» самолета и его двигателей работают нормально.

Нам повезло — мы видим седые шапки гор: в дымке Казбек и отчетливо — Динлос Мта, левее торчит ледник четырехкилометровой высоты, покрывающей гору Богосского хребта, перпендикулярно уходящего на северо-восток от Большого Кавказского.

Сбрасываю кислородную маску и круто снижаюсь через Мехельта к Ботлиху. Слышу Максимова: «Надо же нагородить такое!.. И вдоль и поперек, да все скалистые и зубастые, как акульи зубы…» И тут я замечаю, что он тоже снял маску. «Почему снял без разрешения?» Максимов в ответ: «Командир! Высота уже четыре тысячи — мне приятно без кислорода. Сушит, окаянный, носоглот1-ку… Не ругайся…» — «Спирт поменьше употребляй, тогда и кислород будет вкуснее… Пойдем смотреть Ботлих… Снижаюсь…»

Механик молчит. Я его понимаю — его наверняка угнетает взбудораженная, всклокоченная земля, вспученная гигантскими извержениями.

Ботлих не понравился — приткнуться на самолете негде.

Поворачиваю южнее, к Агвали, но тоже не нахожу подходящего для посадки места. Беру курс на Хунзах. Кажется, тут не так перекорежена земля. Это подметил и мой опытный механик: «Здесь, видимо, аллах отдыхал и не успел здорово испортить лик земли…»

Думаю, зоркий человек Максимов, и отвечаю: «Вижу одно местечко, да каменюга в центре… А на бога не гневайся, взгляни, какие здесь цветущие долины…»

Запомнив на вершину более или менее плоское место, отваливаю от Хунзаха к Губину и, не найдя там ничего хорошего, прошел над Карадахом к Унцукулю. Слышу Максимова: «Пожалуй, лучше площадка с ка-менюгой…» Я в душе рад, что мой спутник согласен с моим выводом, отвечаю: «Да, нужно тщательно посмотреть местечко у Хунзаха. Смотри и ты Максимыч, внимательно…»

И вот снова Хунзах, Та же возвышенность, одна часть которой имеет пологую выемку. Хватит или не хватит длины впадины для пробега, учитывая высоту, где воздух менее плотный и поэтому посадочная скорость будет значительно выше, чем на уровне моря?

Садиться поперек впадины совсем опасно — мал размер и рельеф совсем неподходящий.

Спрашиввю механика: «Ну как, Максимыч? Маловато?..» Длинная пауза: «Конечно, нет комфорта…» Думаю, сомневается спутник, а ведь за его жизнь я несу ответственность. «Максимыч! Внимательно гляди влево, на камень. Если немного промажем или бежать будет «катюша» с бешеной скоростью, то ты не беспокойся, впереди нас встретит подъем!..

Механик сдержан: «Дело хозяйское. Раз решил — садись, а за меня не бойся…»

Вот так Максимов! Молодчина! И я захожу на посадку. Начальную часть выемки прохожу с наименьшей скоростью, почти во втором режиме. Самолет парашютирует. Чтобы не потерять скорость и не упасть на крыло или ткнуться носом в каменную гору, двигатели работают почти на полной мощности.

…Высокую часть проскочили. Я приближаюсь к поверхности, где господствует небольшой, но смертельно опасный камень… Слышу в переговорное устройство: «Не бойся каменюги. Проскочит левее…»

Значит, Максимов смотрит в оба… Но самолет сильно парашютирует, и я могу так крепко плюхнуться на каменистое ложе, что сломаются стойки шасси. Двигаю сектор газа вперед до отказа и выжимаю максимальную мощность мотора… Мой воздушный конь пулей мчится мимо камня. Я выключил моторы, оставив лопасти воздушных винтов на максимальном угле атаки. С предельной силой нажимаю на педали тормозов. Но резвая «катюша» все же немного забралась на противоположный склон.