Юрий Рытхеу - След росомахи
— Нарта едет, — тихо произнесла Эйвээмнэу, и Токо поначалу не понял, подумала она так про себя или вслух сказала, пока она не крикнула ему в ухо: — Нарта!
Токо выскочил наружу, успев прихватить бинокль.
Собаки были уже в поле зрения. Нарта приближалась к одинокой яранге, нарушая скрипом полозьев подмороженную вечерним заморозком ломкую тишину.
Смешанное чувство охватило старика. Да, он знал, что трепетная птица не любит, когда ее пугают, нежный росток будущего цветка требует затаенного дыхания, но что из всего этого вырастет, куда полетит птица?
Нарта остановилась у яранги, и первым сошел Тутриль. Он выгрузил свои вещи, и старик понял, что он надолго.
— Амын етти! — приветствовал его Токо. — Снова к нам?
— Работу надо закончить, — деловито ответил Тутриль. — Будем записывать сказки и легенды.
— Хорошее дело, — заметил старик.
Эйвээмнэу уже успела согреть чайник и натолкла в каменной ступе нерпичьей печенки, на которую сразу же накинулся проголодавшийся Тутриль.
Маленький полог, предназначенный для гостя, уже был снят и свернут, и это царапнуло его сердце. Едва уловимое, но вместе с тем подчеркнутое желание старика и старухи показать, что все остается по-прежнему, доказывало, что они догадались обо всем.
Надо бы уехать, но Тутриль уже не был властен над собой, и иная сила руководила его поступками.
Он оглядел ярангу и спросил:
— Менять покрышку в этом году будете?
— Нет, — после некоторого раздумья ответил Токо, — и нужды в этом большой не будет: намереваемся пожить в селе.
За поздним обедом и за вечерним чаепитием разговор все шел о весне и изменчивой погоде.
Ночью Тутриль проснулся, почувствовав рядом Айнану.
— Как хорошо, что вы снова приехали! — шептала она сквозь слезы.
21
Иногда среди дня за стенами яранги слышался мягкий шорох, будто белый медведь проводил широкой лапой по насту, — это оседал подтаявший на весеннем солнце снег.
По вечерам, когда Тутриль закатывал рукава перед умыванием, он видел резкую границу между светлой кожей, защищенной одеждой, и почерневшей на солнце.
Несколько раз на вездеходе приезжал Коноп и привозил почту для Тутриля, газеты и журналы для обитателей одинокой яранги. Раз, передавая письма, он сказал Тутрилю:
— Твои, наверное, соскучились…
— Да вот закончу работу — вернусь, — торопливо, пряча глаза, ответил Тутриль.
Он понимал, что надо побыть с родителями, но все откладывал, а тут Айнана собралась к отдаленным капканам, и Тутриль обещал пойти с ней.
Все письма от Лены были похожи: жалобы на одиночество. После этих писем Тутриля мучили угрызения совести. В дни прихода почты Айнана замыкалась в себе.
А весна брала свое: снег таял, на южных склонах холмов появились первые проталинки, и льдины казались облитыми глазурью. Весеннее настроение проникло повсюду, выветривая из яранги студеный воздух долгой темной зимы.
Каждый день над одинокой ярангой пролетал вертолет. А за ним летели птицы, прокладывая путь на далекие арктические острова, где их ждала пробуждающаяся родина, остывшие за зиму гнездовья.
В один из таких дней, когда был не просто ясный, солнечный, а какой-то восторженный день, вдали показался вездеход. Услышав его шум, все обитатели одинокой яранги вышли встречать машину.
Первой, неуклюже цепляясь за железные скобы, вышла из кабины Кымынэ. Тутриль бросился помогать ей.
— Етти, — удивленно поздоровался он с матерью. Следом вылез Онно, а потом показался малахай Гавриила Никандровича.
Коноп стоял чуть в стороне и выразительно посматривал на Тутриля.
— Кыкэ вай! Какие неожиданные и хорошие гости! Скорее идите в ярангу! — Из яранги с приветственными причитаниями выбежала Эйвээмнэу.
Онно, захватив довольно объемистый мешок, последовал за хозяйкой.
Гавриил Никандрович и Коноп потащили картонный ящик.
— Сегодня у нашего сына день рождения, — объяснил свой неожиданный приезд Онно. — Не принято было в старину отмечать этот день, но нынче повелось так. Это хороший обычай.
— И верно! — поддакнул Токо, явно смущенный приездом Кымынэ и Онно.
Казавшаяся до этого просторной, яранга стала тесной. Из чоттагина изгнали собак, благо на улице было тепло и тихо. Токо принес ворох оленьих шкур, настелил на земляной пол. Эйвээмнэу на помощь костру зажгла примус, принялась толочь мороженое мясо.
Коноп и Тутриль составили два столика, покрыли их старыми газетами, а поверх — яркой клеенкой с изображением всяческих яств. Гавриил Никандрович принялся строгать мороженую нельму, Кымынэ открыла консервы, и вскоре на столе было такое изобилие, что перед ним померкли нарисованные на клеенке арбузы и виноград.
— Что же ты мне не сказал, что у тебя сегодня день рождения? — упрекнула Айнана.
— Честное слово, забыл, — ответил растерявшийся Тутриль.
Он никогда, как, впрочем, и родители, не придавал этому дню большого значения. Но Онно, видимо, нужен был предлог, чтобы приехать сюда.
Отец держал себя ровно, спокойно, только почему-то очень пристально разглядывал внутренность яранги, будто попал в это жилище впервые.
Токо, пряча усмешку, наблюдал за ним.
— Ну как? — спросил он, когда Онно потянулся за горящей щепкой из костра, чтобы прикурить.
— Что — как?
— Яранга, — Токо взял из руки Онно щепку и раскурил свою трубку.
— Огнем поменялись, — вдруг улыбнулся Онно, вспомнив старый обычай.
Обменяться горящим огнем означало многое: забыть старые распри, установить мир, начать жить в согласии.
— Нынче все старые обычаи… — Токо неопределенно махнул рукой. — Бывает, идут по священному и даже не задумываются.
— А что священно? — спросил Онно. — Уж не это ли? Он сделал широкий жест рукой, как бы обнимая чоттагин.
Тутриль старался быть поближе к матери, всячески ей помогал, а она удивленно и смущенно говорила:
— Да что ты, я сама…
Наконец все уселись за пиршественный стол.
По привычке Гавриил Никандрович первым поднял кружку с вином:
— Дорогие друзья! Мы сегодня отмечаем день рождения нашего земляка Ивана Онновича Тутриля. Мы решили торжественно отпраздновать этот день, потому что он пришелся на время пребывания нашего друга на родине, в кругу его близких, родных, друзей…
— И еще, — встрял Коноп, — это происходит в яранге, в жилище, в котором Тутриль появился на свет.
— Конечно, это тоже важно, но не в этом суть, — возразил Гавриил Никандрович, продолжая свой тост. — Появление всякого человека — это чудо и самое величественное событие не только в его собственной жизни. Ведь появляется не только новый человек, а возникает целый новый мир…
Когда было выпито вино и съедена закуска, мужчины вышли на улицу покурить.
Онно зашагал в сторону моря, сделав знак Тутрилю следовать за собой.
От огромного ледового простора еще веяло зимней стужей, но под ногами уже чувствовалась галька.
Остановившись перед торосами, Онно пошарил в кармане и вынул конверт.
— Письмо? — спросил Тутриль.
— Не тебе, а нам письмо, — сказал Онно. — Лена нам написала. Вот тут для тебя вложена открытка с поздравлением ко дню рождения.
В открытке были обычные слова поздравления, пожелания здоровья…
— Ну и что же она вам пишет? — как можно спокойнее спросил Тутриль.
— Пишет, что скучает по тебе… Послушай, сын… — Я не хочу тебя ни в чем упрекать. Однако некоторые люди уже начинают посмеиваться, говорят: это что же за научный такой труд — сидеть возле молоденькой женщины?
Тутриль сделал протестующий жест, но Онно властно остановил его:
— Не оправдывайся и ничего не говори! Не позднее послезавтрашнего дня — в Нутэн!
— Но ведь я не закончил…
— Закончишь дома! — строго прервал отец. — Запомни, не позднее послезавтрашнего дня…
— Я люблю ее…
— Любовь не должка причинять страдания другим, — ответил Онно. — Настоящий мужчина всегда должен об этом помнить.
— Подожди…
Онно остановился.
— Я люблю Айнану…
— А Лену?..
— И Лену люблю, — ответил Тутриль, помолчав.
— Значит, двоих любишь? — с усмешкой спросил Онно. — Впервые такое слышу.
— А разве так не бывает?
— Почему не бывает? Бывает. Только это называется по-другому, — жестко сказал Онно. — Будет так, как я тебе сказал. Через два дня.
Тутриль ничего не ответил.
В чоттагине уже начинали пить чай.
Тутриль сел в сторонке и молча принялся за чай, ловя на себе испытующие взгляды Айнаны.
Она взглядом спрашивала Тутриля, но он ничего не мог сказать ей: рядом с ним сидела Кымынэ и что-то говорила и говорила. И Тутриль лишь улавливал обрывки ее слов:
— Я для Лены сшила новые торбаса. Повезешь ей… Пусть носит в Ленинграде. Я сделала высокие подошвы, можно и в сырую погоду их надевать… Ты все-таки почаще пиши ей. Она тебя любит и беспокоится…
