Симона Шварц-Барт - Жан-Малыш с острова Гваделупа
Так, подбадривая себя песней, он приподнял широкий стебель алоэ, скрывавший тайный проход, и взобрался на плато, где было то же запустение, что в долине, — куда ни глянь, одни развалины. Под старым деревом манго трава вздувалась небольшим холмиком. На метровой глубине лопата наткнулась на сидящий скелет, который держал в руках туго обтянутый телячьей шкурой мушкет. На коленях скелета покоился козий рог с черным порохом и патронташ с пулями, на вид серебряными. При виде завернутого в кожу, целого и невредимого оружия наш герой совсем было потерял голову. Воспоминание о гнусном Чудовище уже переполняло его яростью, заставив по-звериному ощериться, он готов был, как и раньше, кинуться через горы и долы с боевым кличем, когда далекий аромат корицы тонко щекотнул ему ноздри. Запах был еле-еле уловимым, почти неслышным, будто последний вздох маленькой доброй старушки, ее послед нее прощание с землей, но он сразу привел его в чувство: спасибо, благодарно прошептал он, улыбнувшись пролетевшей рядом душе, большое тебе спасибо, матушка…
Вдруг слабый шорох заставил его обернуться, и он увидел два престранных существа, которые, склонившись над ямой, наблюдали за ним. Одного он сразу узнал: то был старый Эсеб, человек с потусторонним лицом, который приходил за ним в день смерти Вадембы, он совсем не изменился с тех пор — все те же длинные штаны, те же рубаха и соломенная шляпа с ниспадавшими на плечи полями. Другой был из тех звероподобных созданий, что стояли в ту памятную ночь застывшими изваяниями возле круглой, побеленной луной хижины: старик с грузным, изрытым складками человечьим туловищем, которое венчало кабанье рыло, поросшее длинной, тревожно шурша щей щетиной. Багровые глаза вепря вспыхнули, и из его пасти раздались сдавленные, едва различимые звуки:
— Что скажешь о мальчишке, Эсеб?
— Славный парень, и явился он как раз вовремя…
— Думаешь, справится?
— Что до меня, то мне он по душе. Взгляни — это же вылитый Вадемба, если бы не этот скелетище в могиле, то я бы подумал, что старик собрался все начать сызнова. И дело не только в том, что он похож на Вадембу: посмотри, какой яростью блестят его глаза, они смотрят прямо, не мигая, они прожигают насквозь.
— Может, оно и так, но чего-то ему не хватает, уж больно он глупо выглядит.
— А мне он не кажется таким уж глупым, — с ласковым смешком ответил Эсеб.
— Дело вкуса, как говорил тот, кому нравилось обсасывать рожки улитки…
— На какого же глупца он похож?
— Ну, скажем… на того, кто хочет свить веревку из Дыма…
— Или на того, кто целует руку, которую он должен отсечь…
— Или на того безумца, которому наскучило его безумие.
Или на того, кто взялся посчитать зубы у кур и все пытался побрить их яйца.
— Ха-ха, неплохо, братец, а что, если сказать так: глуп и бестолков, как тот олух, что пошел на пруд удить зеленых кобыл, а?
И оба собеседника невесело рассмеялись, а Жан-Малыш вылез из ямы, неловко приподняв мушкет, чтобы не запачкаться густой смазкой.
— Не буду спрашивать, чему смеетесь, сразу видно, что собой вы довольны, а это главное в вашем возрасте; но мне хотелось бы знать, что вы делаете на могиле моего деда и с какой стати потревожили его имя?
— Мы тебя здесь поджидали, — спокойно произнес старый Эсеб.
— М-да, — прогремел эхом вепрь, — хоть ты и выглядишь глуповато, мы посчитали, что нам стоит тебя здесь подождать.
— Вы что же, знали, что я приду?
Старый Эсеб снова пронзительно хихикнул:
— Мы знали день, знали час, знали, как ты будешь выглядеть, как будет звучать твой голос. Но шутки в сторону, Малыш, нам пора, ведь не мы одни тебя ждали, а ты сам знаешь, что бывают такие старые макаки, которых лучше не злить.
Глаза Эсеба были преисполнены холодной, каменной тоски, и, несмотря на растянутый в улыбку стариковский черный рот, в их глубине угадывались искры неистовства. Зачарованный этим странным взглядом, юноша опустил рог с порохом и патронташ в суму матушки Элоизы и, оставив скелет на попечение звезд, послушно побрел за двумя фигурами через развалины плато.
На самом его краю, за деревьями, смотревшими на Варфоломееву гору, вокруг костра из сухого хвороста собралось с десяток ведунов, тех самых, что провели возле хижины Вадембы ночь его возвращения в страну предков. Среди этого скопища духов во плоти, нелепых созданий, которых он не успел в последний раз как следует разглядеть, Жану-Малышу особенно понравились енот-ракун и крыса-агути в человеческом обличье, огромный пес с пылающими зрачками под высоким морщинистым лбом, полным неведомых дум, и, наконец, летучая мышь — эта сидела по-кошачьи, прямо и церемонно, поводя вокруг себя красивыми глазами набожной христианки, смотревшими с ее лысого костистого черепа. Но, по правде сказать, все эти страховидные твари были ему не в диковинку. Узнав в устремленных на него диких зрачках странную неподвижность, что так поразила его во взгляде еда, когда, еще почти ребенком, он долго беседовал с ним той памятной ночью, Жан-Малыш смело, как ровня этим духам, шагнул вперед. Потом шагнул еще раз, но теперь уже мысленно, и узрел в призрачных ликах самого себя, свое отражение, которое видел в родниках, когда гляделся в них после полетов во сне, в вороньем обличье, и понял он, почему жители Лог-Зомби говорили, что у него вместо души кусок сухой глины, а старый Эсеб улыбнулся и сказал:
— Ты прав, Жан-Малыш, ты из нашей семьи…
Шепот одобрения пробежал среди собравшихся, лету чая мышь, расчувствовавшись, закурила маленькую трубку и, сделав несколько затяжек, надолго закашлялась; потом промолвила медовым голоском, который, казалось, ручейком струился сквозь щетинки на ее рыльце:
— Ты услышал голос, ты пришел и раскопал могилу, значит, ты из нашей семьи…
— Не совсем, — проворчал кто-то из-за пламени костра.
— Да, не совсем, — согласилась летучая мышь, вытянувшись во весь свой рост, — метка на лбу ясно говорит об этом, но сегодня ночью он сделал лишь первый шаг, а путь долог…
Последние слова она произнесла с таким неуемным самодовольством, что Жан-Малыш, несмотря на всю свою скорбь, не смог сдержать улыбки.
— Я не к вам пришел, отцы мои, — тихо сказал он.
Летучая мышь пошатнулась, будто задетая невидимой стрелой.
— Мы знаем это, дитя равнины, — сокрушенно произнесла она, и глаза ее сверкнули горечью и сожалением. — Увы, нас тешит внимание всемогущих сил, и, как ты уже догадался, нам нравится походить на богов. Мы даже не можем упрекнуть тебя за то, что ты решил остаться человеком: видно, таков уготованный тебе Вадембой Удел, — но стали ли мы богами?
Тут раздался хор замогильных стенаний, сквозь который прорывались яростные крики и вой, но зверюшка продолжала с жалкой улыбкой:
— Увы, всю нашу жизнь мы только и делали, что старались перещеголять друг друга в тысячах пустых проделок, которых только и хватало на то, чтобы припугнуть бедных жителей равнины. Вот и вся наша доблесть, а в это время белые глумились над нашей кровью на плантациях. Выходит, хотели мы быть богами, а вели себя как старые глупые клуши; а вот теперь эта проклятая корова царит над миром, а мы бессильны как никогда…
— Так вы знаете о Чудовище? — простодушно вскрикнул Жан-Малыш.
Услышав эти слова, все скопище съежилось, будто от невыносимой боли в животе, а старый Эсеб, которого так и распирала едкая мрачная радость, медленно взмыл, вращаясь волчком, к самым верхушкам деревьев…
Когда все поуспокоились, старик, сжавшись в комок, опустился на землю, будто сидя на облаке, и приземлился как раз туда, откуда вылетел со скрещенными ногами и развевающимися, как крылья, широченными полями своей соломенной шляпы.
— Увы, — сладко произнес он, словно продолжая раз говор, от которого его на миг отвлекла какая-то мысль, чей-то вскрик или невольный кашель. — Увы, увы, мы уже давно знали о Чудовище, но мы не послушались предостережений Вадембы: спрятали их в самую глубь души, надеясь, что не доживем до его появления, любезно предоставив другим мыкаться с этой напастью. И вот мы еще живы, а Чудовище уже здесь, оно уже наступает нам на горло…
— А откуда оно взялось, вы не знаете?
— Нет, нам только известно, что оно явилось издалека, из большого небесного Дома, где его держали взаперти с начала света: говорят, оно сорвалось с привязи и снесло ограду…
— А чего ему надо?
— Э, Малыш, за этим кроется еще одна тайна. Когда оно появилось, мы все вместе пытались разузнать его имя, понять, чего оно хочет, что задумало. Но нам, простым жителям земли, трудно постичь эту всемогущую неземную силу. Одно только говорилось в пророчестве: однажды появится Чудовище, пожирающее миры, оно будет глотать все, что попадется на его пути: людей, реки, луны и солнца, все будет попадать в него и оставаться внутри, потому что это его великая страсть — быть вместилищем миров… Ты был рядом и, наверное, заметил, что люди целыми и невредимыми исчезают в его глотке, что оно и волоска на их голове не трогает; все они живы в чреве Чудовища, но, как они там живут, нам знать не дано…
